"Дж.Шеридан Лэ Фаню. Кармилла " - читать интересную книгу автора

на ров и подъемный мост, на ту лесную прогалину, о которой я говорила.
Зала была обставлена старинной дубовой мебелью: огромные резные шкафы,
кресла, обитые темно-красным утрехтским бархатом. По стенам гобелены в
золоченых рамах - сцены псовой и соколиной охоты, празднества: фигуры в
человеческий рост, забытые одежды былых времен. Это великолепие, однако же,
нас вовсе не стесняло и ничуть не мешало нашим чаепитиям: ибо отец мой,
всегдашний и упорный патриот, требовал, чтобы английский национальный
напиток соседствовал на столе с кофе и шоколадом.
Мы сидели в озаренье свеч и обсуждали вечернее происшествие. За столом
были и мадам Перродон, и мадемуазель де Лафонтен; юную незнакомку уложили в
постель, и та сразу же уснула глубоким сном. При ней оставили служанку.
- Как вам нравится наша гостья? - спросила я мадам Перродон, едва та
вошла. - Расскажите мне о ней!
- Она мне очень нравится, - отвечала мадам, - хороша неописуемо;
примерно ваших лет и такая милая, такая ласковая.
- Поистине спящая красавица, - подтвердила мадемуазель, которая успела
одним глазком заглянуть в запретный покой.
- И какой нежный голос! - добавила мадам Перродон.
- А вы заметили женщину в карете, когда ее поставили на колеса: она и
не выходила, только смотрела из окошка? - спросила мадемуазель.
Нет, мы ее не заметили.
Там, оказывается, сидела жуткая черная старуха в цветном тюрбане; она
выглядывала в окошко, кивала, ухмылялась и злобно таращилась; глаза ее
сверкали, а зубы были оскалены, точно в бешенстве.
- А заметили, каковы слуги? - спросила мадам.
- Да, - сказал отец, входя, - ни дать ни взять шайка висельников.
Спасибо еще, если они не ограбят свою госпожу где-нибудь посреди леса. Но
молодцы сноровистые, нечего сказать: как они мигом выправили карету!
- Да они устали, наверно, измучились в долгом пути, - заметила мадам. -
У них, пожалуй что, вовсе и не злодейские, а просто очень исхудалые,
сумрачные и хмурые лица. Но, признаться, меня-таки разбирает любопытство.
Ну, ничего - милая наша гостья завтра сама все расскажет, лишь бы пришла в
себя.
- Вряд ли она вам что-нибудь расскажет, - проронил мой отец с
загадочной улыбкой и слегка кивнув, будто ему было известно побольше нашего.
Я решила непременно допытаться, о чем же они говорили с дамой в черном
бархате перед самым ее отъездом, и едва мы остались одни, принялась
расспрашивать его. Он отмалчиваться не стал.
- Да уж ладно, скажу. Она огорчилась, что покидает дочь и обременяет
нас заботами о ней; у дочери, прибавила она, хрупкое здоровье и нервы
расшатаны, однако припадков у нее не бывает, галлюцинациям не подвержена -
словом, вполне нормальна.
- Странно, честное слово! - вмешалась я. - Зачем было это говорить?
- Это ты у нее спроси, - рассмеялся отец. - И коли ты такая любопытная,
дослушай, немного осталось. Она сказала: "Жизнь и смерть - слово "смерть"
она подчеркнула - зависят от моей поездки, дальней, спешной и, главное,
тайной. Я вернусь за дочерью через три месяца, и пока не вернусь, она ни
словом не обмолвится о том, кто мы такие, куда и зачем едем". Вот тебе и
все. Видно, это для нее очень важно: видела же, как быстро она умчалась!
Боюсь, не сглупил ли я, принявши в дом ее дочь?