"Александр Александрович Фадеев. Рождение Амгуньского полка" - читать интересную книгу автора

Командующий фронтом посмотрел на карту. В этом злополучном краю даже
военные карты были составлены неверно. Справа от ветки тянулись непролазные
Хорские болота. Верховья реки Хор и ее притоков были помечены пунктиром. Там
не ступала еще человеческая нога. Плохонькие позиции перед Бейцухе занимал
недавно сформированный коммунистический отряд. Половина его бойцов была
набрана из ставших ненужными, за развалом частей и учреждений, военных и
гражданских комиссаров. Все они привыкли командовать, не любили подчиняться
и искали путей, как бы попасть в Советскую Россию.
На левом фланге на нескольких пунктах значился по штабной карте 22-й
Амгуньский полк. Связь с ним была еще плохо налажена. Полк считался
ненадежным. Во всяком случае, это был единственный неразвалившийся полк, в
порядке отступивший из-под Кедровой речки.
Командующий снова взял газету, но чтение не шло на ум. Он выглянул в
окно. Везде было так пустынно, так неприглядно, что не верилось, будто на
этой заброшенной станции находится главный мозг фронта. Да был ли у такого
фронта хоть какой-нибудь мозг?
Из станционного здания подпрыгивающей походкой шел к вагону комиссар
Соболь. Он был очень маленького роста и, шагая через прогнившие дыры
платформы, в своем черном обмундировании напоминал беззаботного вишневого
жучка. Но командующему он казался скорее неутомимым муравьем, несущим на
себе непосильную ношу.
- Хорошие вести, - сказал комиссар, заходя в вагон. - Из Владивостока
пришел тайгою на Иман матросский отряд, вот телеграммы... - Он бросил на
стол пачку розовых бумажек. - На Имане восстановлен порядок, ловят
дезертиров. Ревштаб извещает, что кое-какие полки удастся привести в боевой
вид... Ей-богу, мы сможем выправиться на этом деле!..
- Боюсь, что нам уже ничто не поможет, - сказал командующий, прочитав
последнюю телеграмму и передавая ее комиссару. - Вы читали это?
Телеграмма извещала, что пароход, эвакуировавший военные и
железнодорожные грузы по реке Уссури за Амур, вышел в третий рейс.
Телеграфный язык не знал правил правописания - ни больших, ни малых букв, ни
запятых, ни кавычек. Подпись: "комендант пролетарий Селезнев" - нужно было
читать: "Комендант парохода "Пролетарий" Селезнев".
- Что ж, молодчага! - воскликнул комиссар. - Этого парня я знаю только
по телеграммам, но он чертовски исполнительный человек. Можно было бы жить,
если б все были такие.
Командующий смотрел на комиссара и, как всегда, удивлялся, откуда
набирается бодрости эта маленькая, невзрачная фигурка. Сам он давно работал
механически. Он был совсем одинокий человек, и с развалом фронта ему некуда
было идти. Бывший офицер старой, царской армии, он провоевал большую часть
своей жизни, из которой почти три года пришлось на борьбу за Советскую
Россию. Теперь она маячила перед ним как последнее и единственное убежище.
- Дело не в исполнительном человеке, - сказал он сухо, - дело в
эвакуации. Когда этот пароход пошел в первый рейс, я сразу понял, что дело
пахнет ликвидацией. Ревштаб вывозит все, что можно. Приморье спело свою
песенку. Нам тоже пора кончать. Я так думаю.
- Ну, и плохо, что вы так думаете! - вспылил комиссар. Ему надоели
вечные толки о ликвидации, за которыми шел неизбежный разговор о Советской
России. - Наша беда и заключается в том, что так думают почти все, начиная
от командующего и кончая дезертиром. На ведь нам, черт возьми, предписано