"Шарль Эксбрайя. Счастливого Рождества, Тони!" - читать интересную книгу автора

понял и чуть ли не силой затолкал меня в поезд. Он относится ко мне с
большой симпатией, особенно после удачно выполненного задания.
Итак, я приехал около недели назад. Днем я старался держаться подальше
от шумных снобов и от тех мест, где избалованные девицы, с трудом ковыляя на
роскошных лыжах, демонстрируют последние творения парижских законодателей
спортивной моды. Но по вечерам, закрыв за собой дверь комнаты, я чувствовал,
как на меня наплывает куда более тяжкое, глубокое и неизбывное одиночество,
чем в любом большом городе. Нет ничего тоскливее мертвой тишины безликого
гостиничного номера. Хочешь не хочешь, но стоит сесть в кресло - и в голове
начинают прокручиваться одни и те же невеселые мысли. Тишина волей-неволей
заставляет ворошить прошлое, а возвращаюсь я из его глубин усталый,
расстроенный и совсем упавший духом. Ох уж все эти "если бы", которыми
неудачники ежевечерне растравляют старые раны или пытаются тешить себя
надеждами, в глубине души уже ни во что не веря! Наконец, сообразив, что
окончательно тону в бесцельных сожалениях, я встаю, встряхиваюсь, как
угодившая в лужу собака, и бегу в бар или ресторан "Шале де Луз" - туда, где
собираются люди. Пусть я их не выношу, но одиночество еще нестерпимее.
В баре-то я и познакомился с Даниэль. По правде говоря, в нашей встрече
трудно было бы усмотреть волю свыше или хотя бы начало романтического
приключения, но каждый из нас сидел за столиком один, и этого вполне
хватило, чтобы перекинуться парой слов. На высоте более полутора тысяч
метров условности стираются. Мы с первого взгляда понравились друг другу.
Даниэль рассказала, что работает секретаршей в крупной парижской фирме
стекловолокна. А я представился сотрудником страховой компании, для пущей
важности назвав Ллойда. Потом девушка познакомила меня с братом. Смазливый
Жан-Клод смахивал на одного из тех многочисленных альфонсов, которых богатые
и слегка чокнутые пожилые дамы вечно таскали с собой в период между двумя
мировыми войнами. Очень скоро парень начал действовать мне на нервы.
Очевидно почувствовав это, он не стал навязываться. А мы с Даниэль поужинали
вместе, немного потанцевали, выпили по рюмочке и договорились утром
встретиться и побродить пешком (как и я, Даниэль не испытывала особого
пристрастия к лыжному спорту).
Даже странно, насколько мы с первой минуты настроились на одну волну.
Общие вкусы, симпатии и антипатии, почти одинаковые надежды и мечты... И я
начал всерьез думать, что наконец обрел ту, кого, не решаясь себе в том
признаться, уже давным-давно искал. Однако продвигался я очень осторожно,
тщательно прощупывая почву. Я так боялся нового разочарования... Но все,
казалось, идет как нельзя лучше. Даниэль было двадцать девять лет, родители
ее умерли много лет назад, и девушке пришлось самой воспитывать Жан-Клода -
брат на четыре года младше. Теперь же она устала от этой опеки. Жизнь далеко
не всегда баловала Даниэль, но она и не пыталась строить из себя образец
добродетели. Однако сейчас, ближе к тридцати годам, достигнув определенного
благополучия, ей вдруг захотелось устроить свою судьбу, короче, бросить
якорь. Что до меня, то я тоже далеко не лауреат премии Монтиона*, да и
вообще с некоторой подозрительностью отношусь к непорочным голубкам. Не
говоря уж о том, что подобные барышни сами не жалуют ребят вроде меня.
Единственное, что меня беспокоило, так это необходимость рано или поздно
признаться Даниэль, чем я занимаюсь на самом деле. Само собой, я мог бы
сделать вид, будто служу в министерстве, к которому приписана наша контора,
но Даниэль не дурочка и очень скоро заметила бы, что у меня довольно-таки