"Константин Евстафьев, Павел Ольховский. Последняя гимназия (продолжение Республики ШКИД) " - читать интересную книгу автора

Рядом сидел Будок - новый комсомолец. Будок ударил Курочку по губам.
Тот вскрикнул и кувыркнулся под стол. На голову ему вылили чай, и бывший
староста взвился обратно. Столовая хохотала.
"Особенных" в этот вечер в столовой не было... Накануне у них вышло
одно "дело", а сегодня они, обеспокоенные приездом Викниксора и Юнкомом,
решили поскорее продать "фарт" и втихомолку кутнуть. Кутили весь вечер
где-то на Обводном, пили, ночь провели, вытрезвляясь, в милиции, а когда
утром вернулись в Шкиду, их уже поджидал Викниксор.


4

Будь они маленькими шкетами, он [Викниксор] изругал бы их, отхлестал по
щекам и потом посадил в изолятор: и они лучше согласились бы теперь
перенести эти пощёчины, чем его жестокую и холодную речь.
- Мне всё известно, - сказал он, - не отпирайтесь... Я хотел дать вам
возможность доучиться - вы пошли воровать. Я предостерегал вас - вы
сказали - "пугает"... С меня довольно. Ни одного часа вы не останетесь
больше в школе. Мне воров и хулиганов не надо. В Лавру! [ Лавра -
распределитель, нечто вроде детской пересыльной тюрьмы. Теперь закрыта. ]
И ушел... У Бессовестина, розовенького, кудрявого
паренька, задергались губы, и он отвернулся к стене. Остальные молчали.
Отправление в Лавру пришло для них совсем неожиданно. Куда девалось Цыганово
бахвальство, когда он говорил: "Наплевать!.. В Лавру - так в Лавру!" Теперь
он молчал, понимая, что их снова отбрасывают на то дно, откуда они с таким
трудом поднимались. А им уже было по шестнадцати и семнадцати лет, они вышли
из того возраста, когда можно еще вернуться в детдом. Все поняли, что это
конец...
Их привели в узенькую светлую учительскую. За огромным столом сидел
Сашкец, маленький, похожий на армянина халдей, уже выправлявший их
препроводительные документы.
Он покачивал головой и бормотал: "Ах, гуси, гуси лапчатые, что
наделали!"
"Особенные" даже теперь еще не осознали толком, что произошло с ними
недавно. После буйного вечера и ночи, проведенной в загаженной камере,
пахнущей испражнениями и креозотом, после бессонного валяния по липким и
жестким нарам, после душной и сырой темноты им хотелось просто покоя:
свалиться, заснуть, захрапеть.
Гужбан только - как показалось - на минутку закрыл глаза, и ему сразу
же представилась полутемная камера... У решетки пьяный машет ручкою и
плачет: "Мопра... спаси!.." А сзади кто-то краснорожий, с запухшим лицом
хрипло спрашивает: "За что вкапался, парнишка?.." Голос звучит очень близко,
над самой головой, похожий на голос Сашкеца...
- Подождите, ребятки; может, и не пошлют вас в Лавру. За вас юнкомцы
хлопочут!..
Гужбан открыл глаза и зашептал:
- Только бы остаться.... Только бы остаться...
- Что ты?
- Так...
- Пошли, что ли, - сказал Сашкец.