"Ганс Гейнц Эверс. Сердца королей" - читать интересную книгу автора

на то, что ему стукнуло шестьдесят четыре года. Но я взял здесь еще и другие
сердца: регента, герцога Орлеанского, Помпадур и Дюбарри. Перед вами
раскрывается здесь целая эпоха.
Картина представляла собой огромное количество мужчин и женщин, которые
в величайшей суматохе и давке теснили друг друга, сталкивались, ползали один
по другому.
Некоторые были совершенно голые, большинство же в костюмах своего
времени, в кружевных камзолах, жабо, в длинных париках с коками. Но у
каждого из них вместо головы на плечах был череп, обтянутый пергаментной
кожей. В их движениях было что-то звериное, собачье, но в виртуозно
нарисованных фигурах и костюмах, а также в руках и плечах - человеческое.
Общее же выражение, как отдельных частностей, так и всей среды, было
отвратительно-животное. Эта странная смесь жизни и смерти, зверя и человека
представляла такое гармоническое созвучие, что картина производила на
зрителя потрясающее впечатление. Дролинг, от которого не ускользало ни
малейшее движение гостя, показал ему на графин:
- Прошу вас, угощайтесь, господин Орлеанский! Ваша немая критика в
высшей степени удовлетворяет меня.
- Я нахожу эту картину ужасной! - промолвил герцог.
Старик крякнул от удовольствия.
- Не правда ли? Скажите лучше - тошнотворной, отвратительной! Одним
словом, истинно королевской.
Потом он вдруг сделался серьезным:
- Поверьте мне, господин Орлеанский, мне стоило неслыханных мучений
писать эти картины. Ни одна из казней дантовского Ада не может с этим
сравниться - с копанием в глубине королевских сердец. Прошу вас, принесите
сюда другую картину!
Герцог отправился за ширмы и увидел там целый ряд картин, натянутых на
подрамники и обращенных лицевой стороной к стене. Он взял ближайшую и
поставил ее на мольберт.
- А, вы подцепили сердце Капла IX! Ни одно из них так не жаждало крови,
как его сердце.
Герцог увидел широкую реку, медленно струившуюся между плоских берегов
навстречу двигавшемуся вечеру. По мутным волнам плыл бесконечный плот, плот
мертвецов. На самом переднем плане стоял, высоко подняв голову, паромщик -
тощая, закутанная в пурпурную королевскую мантию фигура, с бледным, покрытым
нарывами лицом. Безумный взгляд его был тупо устремлен вперед. Он вонзал в
речное дно мощный багор и гнал свой ужасный груз вниз по течению.
Следующая картина показалась герцогу еще более ужасной. Она изображала
в естественную величину мужской труп, пришедший в совершенное разложение. Из
глазных впадин выползали черви; насекомое, похожее не черного, усеянного
желто-красными крапинами жука, пожирало нос и рот. На разорванном животе
сидели два изумительно написанных коршуна. Один из них погрузил глубоко в
живот голову и шею, другой пожирал вытащенные наружу внутренности. В ногах
виднелось несколько крыс, которые жадно глодали сгнившие пальцы.
Герцог отвернулся, бледный, как мертвец. Он почувствовал, что его сию
минуту стошнит. Но старик потянул его за рукав:
- Нет, нет, вглядитесь в картину хорошенько. Она самая лучшая из всех
моих картин, вполне достойная вашего великого предка, Людовика XIV. Вы его
не узнаете? Это был он, который сказал наглое слово: "Государство - это я".