"Ганс Гейнц Эверс. Конец Джона Гамильтона Ллевелина" - читать интересную книгу автора

и отнес в музей. Это было в пять часов пополудни. Директор собирался уходить
домой. Он прочел письмо, осмотрел шкаф, убедился в пропаже ключа, кинулся с
несколькими служащими в подвал. Чтобы узнать, что там делается. Но железная
дверь с хитроумными замками не поддавалась. Директор приказал позвать
слесаря и заодно послал за полицией. После четырехчасовой работы удалось с
помощью отверток и молотков выставить дверь, и она с грохотом упала в
переднюю комнату. Директор и служащие кинулись туда... но на них пахнуло
таким ужасным зловонием, что все они, словно одурманенные, невольно
попятились назад. Директор завязал себе носовым платком нос и рот и пробежал
через переднюю комнату в ледяной зал. Ледяная глыба была расколота поперек,
а ее обитательница... исчезла.
И вдруг откуда-то из угла послышался жалобный стон, в котором едва
можно было узнать человеческий голос. Крепко стиснутый двумя глыбами льда,
почти замерзший, с темною запекшеюся кровью на лице и руках, в одной
сорочке, сидел там Джон Гамильтон Ллевелин. Глаза у него выходили из орбит,
губы были покрыты пеной. С большим трудом удалось вытащить его из льда. На
все вопросы он отвечал лишь бессмысленным лепетом. Когда его привели в
переднюю, он закричал как одержимый и стал отбиваться руками и ногами.
Четверо служителей должны были взяться за него.
Но, когда они приблизились к двери, он снова с диким воем вырвался у
них и бросился в самый отдаленный угол. Безумный страх перед передней
комнатой придавал такую энергию его полузамерзшему, почти безжизненному
телу, что служителям не оставалось ничего другого, как только связать его по
рукам и ногам и вынести как колоду. И даже тогда он вырвался из их рук и с
ужасающим криком упал на пол перед из дверью. Он сильно ударился головой об
лед и потерял сознание.
Только в таком состоянии его и могли отправить в больницу. Оттуда через
четыре месяца он был переведне в дом умалишенных в Брайтоне. Я навестил его
там; он имел самый плачевный вид: оба уха и четыре пальца левой руки у него
были отморожены. Ужасный хриплый кашель непрерывно сотрясал все его тело.
Очевидно, он к довершению всего схватил в ту же ужасную ночь в ледяной зале
еще и чахотку. И мне стало ясно, что конец его близок. Способность речи так
к нему и не возвратилась. Он не имеет даже светлых промежутков. И день и
ночь его терзал жестокий бред преследования, так что он ни на одно мгновение
не может остаться без присмотра.
- Что же, однако, произошло в ту ночь под сводами Британского музея?
- Мне стоило немалого труда собрать и сопоставить все, даже
незначительнейшие, моменты, чтобы составить ясную картину всего
происшедшего. Я исследовал все его папки и портфели. Там нашелся рисунок,
здесь две-три строки, объясняющие его фантазии... конечно, очень многое
покоится целиком на гипотезах, но я думаю, что и в этих гипотетических
основаниях ошибочного не так уж и много.
Джон Гамильтон Ллевелин был фантаст. Или философ - что, в сущности, то
же самое. Однажды вечером, несколько лет тому назад, я встретил его не
улице: он только что вскочил в кеб и поехал в обсерваторию. Я тогда
последовал за ним. Он был там хорошо знаком со всеми, так как посещал
обсерваторию с самого своего детства... И как у всех астрономов, так и у
него смешивались представления о времени и пространстве. Астроном видит
звезды, которые в одну секунду пробегают тысячи миллионов миль. Колоссальные
величины, которыми он привык оперировать, неизбежно делают его мозг менее