Линвуд Баркли Исчезнуть не простившись

Когда Синтия проснулась, в доме было так тихо, что она решила, будто сегодня суббота.

Но не угадала.

Если ей когда и хотелось, чтобы была суббота или любой другой день, свободный от школы, это был именно тот случай. Живот до сих пор болел, голова была словно залита цементом, и требовались дополнительные усилия, чтобы удержаться на ногах.

Господи, что это там, в мусорной корзине рядом с кроватью? Она и не помнила, что ночью ее рвало, но если нужны доказательства, то вот они, перед глазами.

Надо с этим разобраться, прежде чем войдут родители. Синтия встала, немного покачиваясь, схватила пластиковый мешок из корзины и слегка приоткрыла дверь спальни. В холле было пусто. Она прокралась мимо спален родителей и брата в ванную комнату и заперла за собой дверь.

Вылив содержимое пакета в унитаз, она ополоснула его над ванной и мутными глазами взглянула в зеркало. «Значит, вот как выглядит четырнадцатилетняя девушка после того, как надралась в хлам», — подумала Синтия.

Безрадостное зрелище. Она смутно помнила, что накануне дал ей попробовать Винс. Он притащил это зелье из дома. За ним последовали пара банок пива, немного водки, джин и уже открытая бутылка красного вина. Она пообещала принести отцовский ром, но в последний момент струсила.

Что-то беспокоило ее. Связанное со спальнями.

Она плеснула в лицо холодной водой и вытерлась полотенцем. Глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки, на случай если мать ждет за дверью.

Но та не ждала.

Синтия, спотыкаясь, направилась в свою комнату, где стены пестрели плакатами «Кисс» и других безумных рок-групп, доводивших родителей до припадков. По пути она заглянула в спальню брата, затем в родительскую. Кровати были застланы. Обычно мать не утруждала себя этим с утра пораньше, оставляя на потом, а Тодд вообще никогда не прибирал свою кровать, и мать потворствовала ему, но сегодня, надо же, постели выглядели так, будто в них никто никогда не спал.

Синтия испугалась. Она что, опоздала в школу? И сколько вообще сейчас времени?

Часы Тодда, стоящие на прикроватном столике, показывали без десяти восемь. Почти полчаса до того, как нужно отправляться на первое занятие.

В доме было абсолютно тихо.

Обычно в это время родители возились на кухне внизу и даже если не разговаривали друг с другом, до нее обычно доносились разные звуки: хлопала дверца холодильника, ложка скребла по сковородке, позванивали чашки и тарелки в раковине, отец шелестел страницами утренней газеты, ворча по поводу чего-то, вызвавшего его раздражение.

Странно.

Синтия вошла в свою комнату и закрыла дверь. «Соберись, — велела она себе. — Спустись к завтраку, будто ничего не случилось. Сделай вид, что никаких криков накануне не было и отец не вытаскивал тебя из машины великовозрастного дружка и не вез домой».

Синтия взглянула на задание по математике для девятого класса в открытой тетради на письменном столе. Она успела ответить только на половину вопросов, прежде чем отправилась вчера на гулянку, внушив себе, что встанет пораньше и все доделает.

Тодд в это время обычно производил много шума: шарахал дверью ванной комнаты, врубал «Лед Зеппелин» на своем стерео, громогласно вопрошал, куда подевались его штаны, рыгал, специально приблизившись для этого к спальне Синтии.

Она не помнила, чтобы он собирался в школу раньше обычного, хотя с какой радости брат станет ее об этом оповещать? Они редко шли в школу вместе. В его глазах она была несмышленой девятиклассницей, хотя из кожи вон лезла, чтобы впутаться в еще большие неприятности, чем он. Она непременно ему расскажет, как в первый раз по-настоящему надралась. Хотя нет, нельзя, он только продаст ее позже, когда сам попадет в переплет и захочет свести счеты.

Ладно, допустим, Тодд пошел в школу раньше, но куда подевались родители?

Возможно, отец отправился в очередную деловую поездку еще до рассвета. Он вечно куда-то ездит, неизвестно куда. Жаль, что этого не произошло накануне.

А мать, может, повезла Тодда в школу или еще куда-то отправилась.

Синтия оделась. Джинсы, свитер. Подкрасилась. Достаточно, чтобы не выглядеть как последнее дерьмо, но не слишком, чтобы не давать матери повода язвить относительно «тренировки в потаскушки».

Синтия вошла в кухню и замерла.

На столе ни пакетов с кашей, ни сока, ни кофе в кофеварке. Ни тарелок, ни хлеба в тостере, ни кружек. Ни одной миски со следами молока и размокших мюсли в раковине. Кухня выглядела так, будто ее убрали после ужина накануне вечером.

Синтия поискала записку. Мать постоянно оставляла записки, когда ей требовалось куда-то уйти. Даже если злилась. Коротенькие записки, например, «Сегодня ты за хозяйку», или «Пожарь себе яйца, должна отвезти Тодда» или просто «Буду позже». Если она по-настоящему злилась, то вместо «С любовью, мама» подписывалась просто «Л., мама».

Записки не было.

Синтия собралась с мужеством и крикнула:

— Мам?! — Собственный голос показался ей каким-то странным. Хотя ей и не хотелось признаваться себе в этом.

Когда мать не ответила, она крикнула:

— Пап?!

Тишина.

Очевидно, решила Синтия, в этом и заключается ее наказание. Она рассердила родителей, разочаровала их, и те сделали вид, будто ее не существует.

Ладно, с этим она справится. Все лучше, чем бурные разборки с утра пораньше.

Синтия решила, что завтрак ей все равно не удержать, поэтому собрала нужные учебники и направилась к двери.

На верхней ступеньке лежал «Джорнал куриер», свернутый в трубочку и перетянутый резинкой.

Синтия пинком отшвырнула его в сторону и пошла по пустой дорожке — отцовский «додж» и «форд» матери отсутствовали — по направлению к милфордской средней школе. Возможно, ей удастся найти брата и выяснить, что происходит и какие неприятности ее ожидают.

Она влипла по уши.

Нарушила правило комендантского часа — быть дома в восемь, ведь на следующий день идти в школу — это первое. Затем вечером звонила миссис Эсфедель и заявила, что если Синтия не сдаст задания по английскому, то не получит зачета. Она соврала родителям, будто идет к Пэм готовить домашнее задание, поскольку та пообещала ей помочь по английскому, хотя это глупо и пустая трата времени.

— Ладно, но в восемь будь дома.

— Времени едва хватит на одно задание, — возразила она. — Хочешь, чтобы я провалилась? Ты этого хочешь?

— В восемь, — отрезал отец. — Не позже.

«Да пошло оно все! — решила она. — Приду домой, когда приду, вот и все».

В четверть девятого ее мать позвонила в дом Пэм и сказала:

— Привет, это Патриция Бидж. Мама Синтии. Позовите ее, пожалуйста.

Однако там не оказалось не только Синтии, но и самой Пэм.

Именно тогда Клейтон Бидж схватил свою поношенную фетровую шляпу, без которой не выходил на улицу, вскочил в «додж» и поехал по окрестностям, разыскивая дочь. Он подозревал, что та может быть с этим парнем, Винсом Флемингом, семнадцатилетним верзилой из одиннадцатого класса, который уже имел права и ездил на ржавом «мустанге». Клейтону и Патриции он не слишком нравился. Крутой парнишка, дурная семья, плохое влияние. Однажды вечером Синтия подслушала, как родители неодобрительно говорят об отце Винса, но решила, что все это чушь собачья.

Клейтону просто повезло, что он заметил машину в конце парковки возле почты, у выезда на Пост-роуд, недалеко от театра. «Мустанг» стоял в самом углу, а отец загородил дорогу. Синтия сразу сообразила, что это он, достаточно было разглядеть шляпу.

— Черт, — сказала Синтия. Хорошо еще, что он не появился двумя минутами раньше, когда они целовались, или когда Винс показывал ей новый нож с выкидным лезвием. Надо же, нажимаешь на маленькую кнопочку и — раз! Внезапно появляются шесть дюймов стати. Винс держал нож у колен, двигал им и ухмылялся, будто это не нож, а что-то другое. Синтия его подержала, махнула в воздухе и захихикала.

— Осторожно, — предупредил Винс. — С ним шутки плохи.

Клейтон Бидж подошел прямиком к пассажирской дверце и распахнул ее. Та завизжала на ржавых петлях.

— Эй, приятель, поберегись! — прищурился Винс, сжимая в руке уже не нож, а пивную бутылку — неизвестно, что хуже.

— Я тебе покажу «эй, приятель»! — Клейтон, схватив дочь за руку, вытащил ее из машины и затолкнул в свою. — Бог мой, ну от тебя и несет! — поморщился он.

В тот момент ей хотелось умереть.

Она старалась не смотреть на него и молчала, пока он ворчал, что от нее теперь одни неприятности, и если она не возьмется за ум, то испортит всю свою жизнь, и он не понимает, в чем ошибся, он просто хотел, чтобы она выросла и была счастливой, и бла-бла-бла. Господи, даже когда он злился, то все равно вел машину, будто сдавал экзамен на вождение — никогда не превышал скорость и зажигал поворотник, просто поверить невозможно.

Возле дома она выскочила из машины, прежде чем та полностью остановилась, и распахнула дверь, стараясь не шататься, поскольку там стояла мать, скорее расстроенная, чем рассерженная.

— Синтия, где ты…

Она промчалась мимо и влетела в свою комнату.

— Немедленно спустись! Нам надо поговорить! — закричал снизу отец.

— Чтоб вы все сдохли! — взвизгнула она и захлопнула дверь.

Вот и все, что удалось вспомнить по дороге в школу. Остальное осталось в тумане.

Синтия помнила, как сидела на кровати, и ей было плохо. Она слишком устала, чтобы чувствовать смущение. Решила лечь спать, до утра еще целых десять часов, она отоспится.

Многое может случиться до утра.

Несколько раз, в полудреме, ей казалось, будто кто-то подошел к двери, словно колеблясь, войти или нет.

Она встала, чтобы взглянуть, кто это. Или только попыталась выбраться из кровати? Синтия не помнила.

Она уже почти подошла к школе.

Беда в том, что она ощущала вину, за один вечер нарушив все домашние правила. Начиная с вранья насчет занятий у Пэм. Пэм была ее лучшей подругой, она часто ходила к ней и оставалась ночевать раз в две недели. «Мать ее любит и, пожалуй, даже доверяет», — подумала Синтия. Сославшись на Пэм, можно было выиграть время. Кто же знал, что мать станет звонить? Плохо дело.

Если бы только ее преступления на этом кончались. Она нарушила комендантский час. Сидела в машине с мальчиком. Причем семнадцатилетним! Парнем, который, по слухам, год назад бил окна в школе и угнал чужую машину, чтобы прокатиться.

Ее родители вовсе не так уж плохи. По большей части. Особенно мама. Да и отец тоже совсем неплох, когда бывает дома.

Может, Тодда действительно подбросили до школы. Если у него практика, значит, туго со временем, и мать подвезла его, а потом поехала по магазинам. Или зашла в кафе «У Говарда Джонсона» выпить кофе. Она так иногда делала.

Первый урок истории был жуткой тягомотиной. Второй урок, математика, еще хуже. Она не могла сосредоточиться, все еще болела голова.

— Как твои дела с вопросами, Синтия? — спросил учитель.

Она даже не взглянула на него.

Перед ленчем к ней подошла Пэм.

— Черт, если в следующий раз ты будешь врать своей мамаше, что сидишь у меня, хотя бы предупреди, блин. Тогда, может, я смогу хоть что-то сказать своей матери.

— Извини, — вздохнула Синтия. — Она устроила скандал?

— Когда я вернулась.

Во время ленча Синтия выскользнула из кафетерия, пошла к школьному телефону и набрала домашний номер. Она скажет маме, что ей очень жаль. Попросит прощения. И разрешения вернуться домой. Пожалуется на плохое самочувствие. Мать за ней присмотрит. Не будет же она злиться на больную дочь. Сварит ей суп.

Синтия сдалась после пятнадцати звонков и решила, что неправильно набрала номер. Попробовала еще раз, опять безрезультатно. У нее не было рабочего телефона отца. Он столько времени проводил в пути, что приходилось ждать, когда он позвонит оттуда, где остановился.

Она тусовалась у школы с друзьями, когда подъехал Винс Флеминг на своем «мустанге».

— Извини, что вчера так дерьмово все вышло, — сказал он. — Твой папаша та еще штучка.

— Ну да, — пробормотала Синтия.

— Так что случилось дома? — спросил Винс так, будто уже знал ответ.

Синтия пожала плечами и покачала головой, давая понять, что не хочет об этом говорить.

— А где сегодня твой брат? — поинтересовался Винс.

— Что? — удивилась Синтия.

— Заболел, остался дома?

Никто не видел Тодда в школе. Винс пояснил, что хотел спросить того потихоньку, здорово ли досталось Синтии, так как собирался пригласить ее на пятницу или субботу. Его друг Кайл обещал достать пива, можно поехать в горы, посидеть немного в машине, посмотреть на звезды, верно?

Синтия бросилась домой. Не попросила Винса подвезти, хотя тот был рядом. Не зашла в учительскую предупредить, что уходит с уроков раньше времени. Она бежала всю дорогу и думала: «Пожалуйста, пусть ее машина будет на месте, пусть ее машина будет на месте».

Но когда завернула за угол с Пампкин-Делайт-роуд на Хайкори-стрит и показался их двухэтажный дом, желтого «форда», машины матери, у дома не было. Ворвавшись внутрь, Синтия закричала, позвав мать и брата по имени.

Она начала дрожать и тут же приказала себе успокоиться.

Какая-то бессмыслица. Как бы ни злились родители, они бы ни за что так не поступили. Просто уехать? Сорваться с места, ничего не сказав? И взять с собой Тодда?

Синтия понимала, что делает глупость, но позвонила в дверь соседей, Джеймисонов. Возможно, все объяснялось элементарно, она просто забыла. Например, визит к дантисту, что-то еще, и в любую минуту на дорожке появится машина ее матери. Синтия будет чувствовать себя полной дурой, но она это переживет.

Когда миссис Джеймисон открыла дверь, она что-то забормотала о том, как проснулась, и никого не оказалось дома, а потом пошла в школу, и Тодд там так и не появился, и ее мама до сих пор…

— Не беспокойся, все в порядке, — улыбнулась миссис Джеймисон. — Твоя мама наверняка поехала по магазинам.

Соседка проводила Синтию домой, посмотрела на газеты, все еще валяющиеся у порога, потому что их никто не забрал. Они вместе поднялись наверх, заглянули в гараж и на задний двор.

— И правда странно, — сказала миссис Джеймисон, не зная, что и думать, и, поколебавшись, позвонила в полицию Милфорда.

Оттуда прислали полицейского, который ничуть не озаботился, по крайней мере сначала. Но вскоре появились еще машины и еще полицейские, и к вечеру в доме было полно копов. Синтия слышала, как они сообщали номера машин ее родителей, звонили в больничную справочную Милфорда. Они шагали вверх и вниз по улице, стучали в двери, задавали вопросы.

— Они действительно не упоминали, что куда-то собираются? — спросил человек, назвавшийся детективом. Он не носил форму, как другие полицейские. Звали его Финдли. Или Финлей.

Он что, думает, будто она могла забыть нечто подобное? И потом вдруг воскликнуть: «О, да, теперь я вспомнила! Они поехали навестить сестру моей мамы, тетю Тесс!»

— Понимаешь, — сказал детектив, — непохоже, чтобы твои мать, отец и брат собирали вещи для какой-то поездки. Вся их одежда на месте, а чемоданы в подвале.

Они задавали уйму вопросов. Когда она в последний раз видела своих родителей? Когда легла спать? С каким парнем встречалась в тот вечер? Синтия стараясь рассказать детективу все, даже призналась, что поругалась с родителями, хотя и не уточнила, насколько шумной была ссора, не сообщила, как она напилась и пожелала им сдохнуть.

Детектив казался довольно милым, но не задавал вопросов, волнующих Синтию. Почему ее мать, отец и брат вот так вдруг исчезли? Куда они подевались? Почему не взяли ее с собой?

Внезапно она в ярости заметалась по кухне. Поднимала и отшвыривала подставки под тарелки, двигала тостер, заглядывала под стулья, пыталась рассмотреть, нет ли чего в щели между плитой и стеной. По ее лицу ручьем текли слёзы.

— В чем дело, милая? — спросил детектив. — Что ты делаешь?

— Где записка? — спросила Синтия, умоляюще глядя на него. — Должна быть записка. Мама никогда не уезжала, не оставив записки.