"Николай Семенович Евдокимов. Грешница (Повесть) " - читать интересную книгу автора

усадить. Несколько месяцев назад умер муж Евфросиньи, проповедник Аксен, и
Евфросинья долго ходила как потерянная, плакала и сетовала, что не нажила
с ним детей. Пророчица часто ездила в Москву, покупала там разные вещи и
перепродавала потом на городском базаре - этим и жила. Каждый раз,
возвращаясь из Москвы, она привозила Ксении гостинец - то шоколадку, то
носовой платочек - и всегда рассказывала поучительные истории о том, как
помогал ей господь в ее странствиях по московским улицам. И теперь она
рассказывала Прасковье Григорьевне, как с божьей помощью без очереди
достала билет на поезд.
Обычно Ксения с интересом слушала ее, но сейчас поднялась с кровати,
пошла во двор.
Вот и получила она крещение духом святым, а нет у нее радости и
блаженства, одна тяжесть, одна ломота во всем теле.
Ксения босиком стояла в лужице возле порога, подставив лицо дождику.
У ног ее сидел мокрый пес Дармоед, преданно смотрел красными глазами. По
дороге проехал грузовик. Ксения проводила его взглядом и вдруг увидела на
заборе кружку, ту кружку, которую она повесила там, когда Алексей напился.
Тюк-тюк-тюк - стучал дождь по дну кружки...
Ночь Ксения спала на полу в сенях: на ее кровать мать уложила по
обыкновению Евфросинью. Проснулась Ксения на рассвете, помолилась, выпила
молока, потом намешала пойло корове, выгнала ее на луг за домом.
За изгородью возле своей избы обстругивал бревно сосед дед Кузьма. Он
увидел Ксению, улыбнулся ей. Она ответила смущенной, виноватой улыбкой и
опустила глаза. Почему-то ей всегда было неловко под его взглядом -
откровенно жалостливым, словно в чем-то укоряющим ее. Дед Кузьма подошел к
изгороди - солнце блеснуло на топоре, и слепящий его зайчик пробежал по
лицу Ксении.
- Бледна ты что-то сегодня, Ксения, - сказал он. - Как спалось-то?
- Спасибо, дедушка, хорошо.
- А я рано-раненько стал просыпаться... Все ворочаюсь, все думаю
чего-то. Стар стал... Что, у вас вчера опять моление было?
Он снова посмотрел на Ксению жалеющим взглядом. И в голосе его тоже
была жалость, грусть. Он всегда так говорил с ней и всегда жалел. Еще
тогда, когда маленькая Ксения после молельного собрания выходила из избы и
устало садилась на порог, ничего не видя вокруг, он уводил ее к себе во
двор, гладил по желтым мягким волосам. Мокрое от пота платьице липло к ее
худым лопаткам, она прижималась к деду, часто вздрагивала, будто судорога
пробегала по ее телу. Мальчишки стояли возле изгороди, дразнились:
"Трясунья, трясунья", дед прогонял их, вел Ксению к себе в избу и что-то
говорил, ласково улыбаясь.
- Кричали страшно; уж на что я привычный, а жутко было, деточка, -
сказал дед и покачал головой.
Вышел во двор Афанасий Сергеевич, отец Ксении, посмотрел из-под
ладони в небо, проговорил сам себе: "Вишь, славный денек будет" - и
приветливо кивнул деду Кузьме.
Неласковый, угрюмый с остальными деревенскими мужиками, Афанасий
Сергеевич благосклонно относился к нему и даже любил иногда посидеть
вечером на завалинке, поговорить о боге. Ему нравилось, что дед Кузьма не
спорил с ним, как другие, а если возражал, то неуверенно, робко, словно
боялся обидеть неосторожным словом.