"Александр Етоев. Как дружба с недружбою воевали (Время учеников-3)" - читать интересную книгу автора

благодарить хозяина за пельмени. Потом он кинулся как шальной в
прихожую; Андрей Т. с трудом за ним поспевал, а когда рыжебородый
ткнулся в темноте в этажерку со старыми газетами и журналами,
приснопамятная "Спидола", что без малого двадцать лет простояла на
шкафу в коридоре, не издав за это время ни песни, ни лозунга, ничего, вдруг
наполнилась шумами эфира, обрывками полузнакомых мелодий, голосами,
шорохами и вздохами. Потом эта какофония звуков сменилась
однообразным голосом, выхваченным из какой-то радиопостановки: "...А
бояться тебе, бриллиантовый, надо человека рыжего, недоброго..."
Гость при этих словах почему-то прикрыл ладонями бороду, а когда
ладони отнял, борода была уже никакой не рыжей, а нейтральной пепельно-
серой коротенькой, ухоженной бородёнкою, выдержанной в лютеранском
стиле. Гость перетаптывался с ноги на ногу и почему-то не уходил.
- Простите за навязчивость, - сказал он наконец, - у вас шнурков лишних
нету? А то я тут в баню сходил помыться, так какой-то негодник у меня
шнурки из ботинок вынул. Не беспокойтесь, я вам верну. Адрес-то я ваш
помню, вышлю бандеролью шнурки, только вот до дома доеду.


ГЛАВА 2

Ехать было, конечно, надо и ехать надо было не медля и не раздумывая.
И всё-таки Андрей Т., наученный разномастным опытом своих тридцати с
небольшим лет, набрал номер квартиры родителей, чтобы кое-что выяснить.
Трубку сняла мама. Минут двадцать она жаловалась на нынешнюю дурную
жизнь, потом столько же сокрушалась о своем непутёвом сыне, который
думает бог знает о чём, а только не о нормальном быте, и что надо бы
вернуться в семью, мало ли, что Верка вздорная, драчливая баба, ведь и
сам-то он был хорош, не она одна виновата, и детям нужен отец, иначе
вырастут из детей бандиты, и слава богу, что яйца подешевели вчера на
рубль, так что, может, не всё ещё в России похерено, и не было даже щёлки
в ее затянутом монологе, чтобы вставить хоть точечку, хоть словечко, не
говоря уже о важном вопросе по поводу их лестничного соседа.
- Конь-то? - переспросила мама, когда сыну всё-таки удалось
продолбить в её словах дырочку. - Был, был, Андрюшенька, ты не поверишь,
был. Десять лет как съехал, мы уже и думать о нем забыли, а тут явился.
Довольный такой, с цветами, мы вначале даже не поняли, думали, может,
праздник нынче какой, а он говорит, что нет, просто вспомнил своих добрых
старых соседей, как мы с ним дружно жили, да как мы помогали друг другу,
да как он без нас тоскует и мается в своей новой стометровой квартире на
проспекте Римского-Корсакова. Да уж, как вспомню эту его "помощь" и
"дружбу", так до сих пор руки чешутся. Как он пакости всем жильцам строил.
А доносы как на соседей в жилконтору писал. А как он за дверью своей
дежурил с утра до вечера, всё записывал, кто когда домой возвращается. А
детей как из-под окон гонял, кипятком ошпаривал, как в милицию жильцы за
это на него жаловались. И дед твой, он же не просто так, он же из-за него
свой второй инфаркт получил. Это когда Конь, пакостная его душа,
заявление в военкомат подал, что видели, мол, его, твоего деда, полковника
и героя войны, в сорок втором году на оккупированной захватчиками
территории. Бред, конечно, но деду от этого тогда легче не стало.