"Кирилл Еськов. Последний кольценосец" - читать интересную книгу автора

барад-дурской цитадели вознесся над равнинами Мордора едва ли не на высоту
Ородруина как монумент Человеку - свободному Человеку, который вежливо, но
твердо отверг родительскую опеку Небожителей и начал жить своим умом. Это
был вызов тупому агрессивному Закату, щелкавшему вшей в своих бревенчатых
"замках" под заунывные речитативы скальдов о несравненных достоинствах
никогда не существовавшего Нуменора. Это был вызов изнемогшему под грузом
собственной мудрости Восходу, где Инь и Янь давно уже пожрали друг друга,
породив лишь изысканную статику Сада тринадцати камней. Это был вызов и
кое-кому еще - ибо ироничные интеллектуалы из мордорской Академии, сами
того не ведая, вплотную подошли к черте, за которой рост их могущества
обещал стать необратимым - и неуправляемым.
...А Халаддин шагал себе по знакомым с детства улицам - от трех истертых
каменных ступенек родительского дома в переулке за Старой обсерваторией
мимо платанов Королевского бульвара, что упирается дальним концом в
зиккурат с Висячими садами, - направляясь к приземистому зданию
Университета. Именно здесь работа несколько раз дарила ему мгновения
наивысшего счастья, доступного человеку: когда держишь будто птенца на
ладони Истину, открывшуюся пока одному тебе, - и становишься от этого
богаче и щедрее всех владык мира... И в разноголосом гомоне двигалась по
кругу бутыль шипучего нурнонского, пена под веселые охи сползала на
скатерть по стенкам разнокалиберных кружек и стаканов, и впереди была еще
целая апрельская ночь с ее нескончаемыми спорами - о науке, о поэзии, о
мироздании и опять о науке, - спорами, рождавшими в них спокойную
убежденность в том, что их жизнь - единственно правильная... И Соня
глядела на него огромными сухими глазами - только у троллийских девушек
встречается изредка этот ускользающий оттенок - темно-серый? прозрачно-
карий? - из последних сил стараясь улыбнуться: "Халик, милый, я не хочу
быть тебе в тягость", и ему хотелось заплакать от переполнившей душу
нежности.
Но крылья сна уже несли его обратно в ночную пустыню, изумляющую любого
новичка невероятным разнообразием живности, которая с первыми лучами со
лнца в буквальном смысле слова проваливается сквозь землю. От Цэрлэга он
узнал, что эта пустыня, так же как и любая другая, от века поделена на
участки: каждая рощица саксаула, луговина колючей травы или пятно
съедобного лишайника - манны, - имеет хозяина. Орокуэн без труда называл
ему кланы, владеющие теми урочищами, по которым пролегал их путь, и
безошибочно определял границы владений, явно ориентируясь при этом не на
сложенные из камней пирамидки або, а на какие-то лишь ему понятные
приметы. Общими здесь были только колодцы для скота - обширные ямы в песке
с горько-соленой, хотя и пригодной для питья водой. Халаддина больше всего
поразила система цандоев - накопителей адиабатической влаги, о которых он
раньше только читал. Он преклонялся перед безвестным гением, открывшим
некогда, что один бич пустыни - ночной мороз - способен одолеть второй -
сухость: быстро остывающие камни работают как холодильник, "выжимая" воду
из вроде бы абсолютно сухого воздуха.
Сержант слова "адиабатический", понятное дело, не знал (он вообще читал
мало, не находя в этом занятии ни проку, ни удовольствия), но зато
некоторые из накопителей, мимо которых лежал их путь, были некогда сложены
его руками. Первый цандой Цэрлэг соорудил в пять лет и ужасно расстроился,
не обнаружив в нем поутру ни капли воды: однако он сумел самостоятельно