"Сергей Есин. Рассказы" - читать интересную книгу автора

злостных обывателей, карательных органов и нерезаных еще буржуев.
Мы пили все что имелось в наличии в то чумное время: вечное вино
Анапка, роковой портвешок "777", крутую водку "Черная смерть" с черепом на
баночке, предательский напиток "Макбет" и белорусскую отраву "Малина", после
которой вас трясет болотная лихорадка и конкретно глючит. Мы бухали в
подъездах, в подвалах, на кладбище(иногда ночью), на всяких лавках, опасаясь
ментов, в котельнях и на многочисленных запущенных хатах.
В "Кружке" Чума напилась в жопу и заснула прямо на столе. Никто ей там
слова не сказал. Она уже однажды навела тут порядок, то есть разнесла все
помещение и наразбивала хуеву тучу посуды. Пиздила бутылками и кружками
обслугу, которая пыталась сделать ей замечание. Потом они поняли, что ее
лучше не трогать.
Да поебать! Кругом рушились устои, вымирала нация, борзели менты,
жирели и наглели чиновники, глумились буржуи. Многие из нас выпали тогда в
осадок, а тех кто приподнимался мочили в подъездах, взрывали в тачках. Такие
как мы выродки, прозванные с чъей-то легкой руки птеродактилями, плотно
садились на стакан или иглу, спускали последнее или даже проссывали квартиры
за ящик водки. Но все было абсолютно по хую. Мы не хотели замечать ебаную
реальность. Слушали Нирвану, Моторхед, Эксплойтид, Мэрлин Мэнсона.
Тусовались в " Бешеной лошади" или "Пиковой даме". Опускались. Попадали в
дурку. Бичивали. Умирали.
Когда Чума проснулась, я отвез ее к себе домой, в свою разъебанную
хрущебу. Она выпила из горла бутылку паленой "Столичной", съела упаковку
Родедорма и конкретно охуела. Что она творила. Это было нечто. Чума орала,
как потерпевшая. Выла и причитала, будто буйно помешанная. Разорвала на себе
одежду и раздолбала в конец мою итак расхуяченную напрочь хату с жалкими
остатками еще советской мебели. Кричала "хайль Гитлер" и хотела сделать себе
харакири тупым кухонным ножом. Металась по комнате и с грохотом падала на
пол. В своей буйной дикости была похожа на Валькирию, только гораздо круче,
учитывая наши чумовые реалии. Я боялся, что она скинится с балкона и поэтому
дал ей хороших пиздюлей и пинками спустил с лестницы.
Она мне это припомнила. Дождалась, сучка, когда я вышел на улицу и
въебала сзади по башке приличной железкой. Я истекал кровью, но решил не
сдаваться. Кое-как доканал до больнички. Голову мне зашили без всякой
анастезии. Я стал действительно какой-то бесчувственный. Станещь тут при
такой жизни. В палате съел чей-то лимон прямо с кожурой. Ребята пожалели
меня, угостили водкой "Ни шагу назад" с портретом Сталина и салом. Я
взбодрился и смылся из больницы через задний проход.
С окровавленной перевязанной башкой я носился по городу, как
легендарный Щорс. Птеродактили меня неслабо поддержали и морально и пойлом.
Да мне поебать! У меня крепкие гены. Дед мой прошел всю финскую. Оба
родителя воевали в Сталинграде, а отец еще дошел до Берлина. Дядька служил в
НКВД и участвовал в расстреле польских офицеров в Катыне. Потом защищал
Брест и партизанил на Смоленщине. Тетка была снайпершей. Под Кенигсбергом в
лесу вступила в поединок с немецким снайпером-ассом и победила. Я говорю, у
меня та еще родня. И вся моя жизненная дорога покрыта трупами безвременно
рухнувших товарищей. Нас нещадно косила чума эпохи.
Несколько суток я охуевал в центре с пробитой башкой. Чистые граждане
мной брезговали, зато бичи уважали и угощали последним сэмом .Случалось до
меня доебывалась всякая шпана, но все кончалось как-то удачно для меня и