"Василий Васильевич Ершов. Летные дневники: часть 5" - читать интересную книгу автора

ремесло привычное, и хоть ярмо, отполированное до блеска, все сильнее давит,
пока тащу. Стараюсь делать дело добросовестно, в такой степени, чтобы не
подзалететь по собственной глупости. Мелочи в авиации есть; ненужные я
опускаю, отгребаю все это дерьмо, но собственно полет - там уж без дураков.
Тринадцать тысяч часов налетал, четырнадцать, думаю, не натяну. Могут
списать и вот на этой комиссии, через два месяца. В той же барокамере может
астма сдавить.
Я готов. Устроюсь в любой конторе электриком-столяром-сантехником. Дом
у меня в этом отношении вылизан, все это я умею, литература есть.
Вот такие настроения в 44 года. Уж не жду от жизни ничего я.
Любую статью открываешь, два абзаца, - и все ясно, можно не читать,
вывод известен.
Мой родной Аэрофлот меня не колышет. Мне наплевать на его проблемы и
перспективы. Он забрал мое здоровье; я вырвал свою пенсию. Огромная
усталость - вот единственное.
И плавно за этот год я пришел к позиции спокойного стороннего
наблюдателя.
Перестройка, море гласности - в какой же кошмарной империи зла мы
живем! - плюс болезнь. Этого достаточно. Наивный человек получил ответы на
все вопросы.
Если бы не деньги, деньги, деньги, - дочь невеста, замуж после третьего
курса; потом помогать; да машину бы новую; да и хватит, - то надо еще года
полтора пахать. Но это вопросы скорее уюта, чем жизни. Проживем, если
припечет, и без уюта.
Есть природа, физкультура, дача, банька, лопата, уютная квартира,
книги, музыка, родное гнездо, где все вылизано, где тебя ждут, и ты ждешь,
где покой, отдохновение, тихая пристань, моя крепость. И идете вы все
пляшете. С вашей партией, громогласностью и прочей демократией.
Я свое отдал, начинается подготовка ко второй половине жизни. Меньшей.
Только вот астма по ночам тихонько давит, а я же еще не нажился на
свете.

15.11. Страшное преступление совершили большевики перед своим народом,
втоптав в грязь веру в бога.
У человека должно же быть что-то святое, незыблемое, нравственный
стержень, опора, отдушина, высокая чистота, неприкосновенный центр,
запретная грань.
А что дала взамен народу, сотням миллионов, партия? Веру в мировую
революцию? Классовое сознание? Моральный кодекс строителя коммунизма?
Жалкий, наивный Макар Нагульнов...
Когда комсомольцы, задрав штаны, в азарте рушили храмы, топтали вековые
святыни, - неужели не дрогнуло сердце от ощущения своей мерзости? Да
дрогнуло, конечно, но это сложное, трепетное, искреннее чувство тут же
бодренько было затоптано функционерами... а люди все же прятали глаза друг
от друга.
И на каждом этапе партия, неспособная дать людям веру в единое святое,
прагматично швыряла в массы лозунг. То - "наше дело правое, мы победим",
то - "поднимем, засеем целинные земли", то - "нынешнее поколение советских
людей будет жить при коммунизьме", то теперь - "каждой семье отдельную
квартиру к 2000 году".