"Василий Ершов. Таежный пилот (Мемуар)" - читать интересную книгу автора

требуется сделать за короткий срок очень много грязной и тяжелой работы.
И тогда тебе воздастся. Будешь сам сыт, и накормишь, напоишь, обогреешь
семью долгой северной зимой. И дети твои, глядя на твои труды, будут знать,
что только такая и есть - нормальная, правильная, нравственная жизнь.
Мне надо найти свое место в этой жизни. Скоро я пойму, что значит в
глубинке самолет и как здесь уважают труд летчика.

*****

К зиме я немного набил руку на пилотировании по приборам и мог уже в
полете выдерживать параметры. Когда мы взлетали при видимости два километра,
полосу было видно всю, и достаточно хорошо. Но лишь только самолет ложился
на курс, горизонт, да и ближайшие крупные ориентиры, скрывались в белой
мгле. Под крылом видно было только висящую чуть носком вниз лыжу, а под нею
размытые в снежной кисее силуэты елок.
Постепенно до меня дошло, почему командир самолета так настойчиво
напоминает мне про курс, курс, курс.... Если я его, курс этот, старательно
выдерживал по компасу, то мы легко выходили на посадочную площадку. Если
курс не выдерживать... но мы его, совместными усилиями, методом тыка в шею,
таки выдерживали.
Терентьич учил меня запоминать, а потом опознавать при плохой видимости
характерные ориентиры, по которым можно было начинать строить маневр захода
на посадку. И я постепенно перестал удивляться, как это: держишь-держишь
этот авиагоризонт, этот вариометр, эту высоту, этот навязший в зубах курс,
считаешь время по секундомеру, - и вот оно, белым драконом, знакомое болото.
Вышли точно, пора снижаться вдоль его края, а там будет дорога, а за ней
замерзшая петля речки, над нею высота должна быть 50 метров и курс
посадочный... и вот из снежного марева выплывают черные угловые знаки и
посадочное "Т". Малый газ... и ни хрена в белизне не видно поверхности, и
Федя поддерживает самолет на оборотах, подкрадывается, дожидается легкого
толчка от выскочивших автоматических предкрылков, чуть добирает штурвал, а
как только задние концы лыж зашуршат по снегу, убирает газ - и уже тормозим.
Когда был ветер (а ветры в зимнем сибирском антициклоне бывают не
часто), проходили над площадкой, ловили взглядом полосатый конус, определяли
по нему силу и направление ветра, потом строили маневр вокруг пятки и
садились. По рыхлому снегу командир заворачивал в начало площадки, описывал
круг и заруливал точно по своим укатанным следам. Иначе так прихватит - не
отдерешь лыжи.
По укатанной поверхности разворачивались лихо, с боковым заносом, и
следы от тормозных гребенок дугами исписывали заструги летного поля.
Но обычно месяцами не было ветра, звенели морозы, а когда отпускало,
легкий снежок столбиками накапливался на пнях, заборах, турецкой феской
застывал на голове Ильича.. В середине зимы налетал циклон, снег сдувало,
вождь снова лысел, а к ночи выхолаживало, в прозрачном небе загорались
немыслимо яркие при почти полном отсутствии уличного освещения звезды; к
утру трещало за сорок - и как и не было того свирепого ветра, что трепал
деревья накануне. До весны снежок снова накапливался столбиками, и феска на
голове глиняного истукана превращалась уже в колпак. И то: представить
лысину на морозе... бр-р.