"Интервью с писателем Венедиктом Ерофеевым" - читать интересную книгу автора

- И стали "говорить шекспировскими ямбами"...
- Ну примерно то.
- А ваши поэтические пристрастия? Вы говорили, что ближе всего вам русский
Серебряный век, начало века?
- Ну начало, конечно, ближе, чем середина.
- А в этом Серебряном веке кто?
- В молодости я влюблялся во всех поочередно. Сначала втюрился в
Константина Бальмонте, потом, спустя два месяца, - в Игоря Северянина,
спустя три месяца - в Андрея Белого, ну и так далее. Я был влюбчивый. Как
говорила мать Олега Кошевого: он просто влюбчивый. Обо мне то же самое
можно сказать.
- А осталась какая-нибудь любовь из этих юношеских влюбленностей?
- Все остались, в том-то и дело. Всем признателен. А то ведь люди обычно
лихо расправляются с теми, кому они обязаны. Люди, подхватившие самое
необходимое, скажем, у Анны Андревны или у Марины Иванны, уже смотрят на
них как бы свысока, плюют просто. Вот это мне непонятно. Я, например,
совершенно люблю каждого человека, который хоть немножко обязан. Будь то
Бальмонт, будь то Северянин, - я знаю, что они немножко придурки, но все
равно люблю.
- Как вы познакомились с русским Серебряным веком на Кольском полуострове?
По книжкам?
- Ну как, были книжки? Были, конечно, типа "Как закалялась сталь" моего
любимого Николая Островского. Потом еще какая-нибудь гадость. Именно на
этом мы ми растились, то есть на такой вот приподнятой паскудщине... Я бы
сказал, но не люблю матершину несвоевременную.
- А где же вы познакомились с чередой ваших возлюбленных?
- Это, разумеется, когда поступил на первый курс в МГУ. Хоть и ничего еще
не было издано, но среди студентов - основное студенчество было настолько
плохо, что противно и вспоминать - но опять же, как всегда, как и в
Царскосельском лицее, непременно найдется семь на восемь людей, которые
кое-чего кое в чем смыслят. Так вот мне повезло, я на них напал.
- А кого вы числите своими учителями?
- Конечно, Салтыков-Щедрин, Стерн, Гоголь, ранний Достоевский, ну и так
далее, я мог бы слишком многих перечислить. Но в конце концов даже
Северянин - и то учитель, даже Афанасий Фет - и то учитель.
- А в жизни встречался вам человек, которого вы считали своим учителем?
- Да, встретился. Мой однокашник Владимир Муравьев (в настоящее время -
переводчик, историк английской литературы, критик. - И.Б.). В университете
мне сказали: "Ерофеев, ты тут пишешь какие-то стишки, а вот у нас на
первом курсе филфака человек есть, который тоже пишет стишки". Я говорю:
"О, вот это уже интересно, ну-ка покажьте его мне, приведите мне этого
человека". И его, собаку, привели, и он оказался, действительно настолько
сверхэрудированным, что у меня вначале закружился мой тогда еще юный
башечник. Потом я справился с головокружением и стал его слушать. И было
чего слушать. И если говорить об учителе нелитературном, то - Владимир
Муравьев. Наставничество это длилось всего полтора года, но все равно оно
было более или менее неизгладимым. С этого все, как говорится, началось.
- Венедикт Васильевич, а есть ли у вас ученики? Вы рассказывали, что
ребята, которые как вы выразились, "плетутся взаду у обериутов", подарили
вам стихотворный сборник с надписью "Все мы вышли из "Петушков"...