"Венедикт Ерофеев. Дневник. Записки сумасшедшего." - читать интересную книгу автора

периодическим потягиванием из стакана... Положительно в этот вечер она мне
безумно нравилась...
Нет, я совершенно искренне восхищался ее умением требовать у кировских
самцов раболепного поклонения в отношении к своей особе... Правда, я с
трудом верил ее пьяным рассказам... ведь незадолго до этого она даже
попросила меня отвернуться, когда подтягивала чулок...
Я решительно не понимал ее... Созерцая эту самодовольную, милую, пьяную
физиономию, я никак не мог поставить ее рядом с той чистенькой
первоклассницей, которая сидела со мной за одной партой и поминутно меня
обижала...
Часов в 9 я покинул общежитие в состоянии романтически пьяной
влюбленности... До самой железной дороги идущая рядом Ворошнина
беспрерывно была встречаема насмешливыми приветствиями, которые вызывали в
ней почему-то дикий хохот...
Признаться, я был оскорблен, когда уже на следующий день Рощин через
Бориньку выразил сожаление по поводу того, что мне "не повезло с Лидкой",
а Тамаре Васильевне порекомендовали "держать в руках своего медалиста"...
Впрочем, я и сам лично убедился 7-ого августа в неизлечимой тупости
молодого поколения Кировска.
Меня просто взбесило нахальство ГХТ-товцев, которых не отрезвляли даже
пощечины Ворошниной. А эта отвратительная сцена у киоска даже ослабила мою
охоту иметь дальнейшее общение со своим благодетелем...
И, главное, меня раздражало ее легкомысленное отношение к своим
собственным действиям и к своей популярности... Нет, я совсем не собирался
ее убеждать, потому что единственной реакцией на мои убеждения было бы
идиотское ржание... к тому же я слишком боялся ее, чтобы решиться на
убеждение...
Единственный раз я почувствовал к ней что-то вроде жалости - в воскресенье
12-ого числа на вечере отдыха в Парке... Ее отвратительный вид чуть не
вызвал у меня тошноту, - тем более что Бридкин в этот день был навеселе и
с полудня неумолимо вливал в меня какую-то бурду, орошая слезами память
моего родителя и судьбу единоутробного брата... Веселость моментально
покинула меня, когда я узрел в распластавшейся за ларьком девице Лидию
Александровну... Ее, вероятно, только что бешено рвало, белая кофточка
была вымазана в чем-то отвратительном, мокрое платье слишком неэстетно
загнуто... Уговоры Бориньки заставили меня оторваться от созерцания
страдалицы... Но удивительно - я совершенно не чувствовал брезгливости, я
только бешено ненавидел этих мерзких типов, которые ее споили и,
изнасиловав, оставили в грязи под проливным дождем... Придя домой, я снова
перечитал полученное накануне письмо Муз. с жалобой на жизненные страдания
- и дико расхохотался...
А во вторник мне пришлось вновь возмущаться веселостью Ворошниной... Она
бессовестно восторгалась прошедшим воскресеньем, поминутно извинялась за
нецензурность - и я, к ужасу своему, убедился, что она и сегодня пьяна
ввиду увольнения с РМЗ.
...Нет, ее совершенно не волновало лишение работы, она воинственно
восседала на пери-
лах Горьковской библиотеки, жонглируя моим Ролланом и качая ногами перед
самым моим носом, и продолжала невозмутимо язвить по адресу МГУ, любви,
человечьих страданий, Надсона, Муз. и - моей детскости...