"Виктор Ерофеев. Лабиринт Один" - читать интересную книгу автора

знаменуется прежде всего расчленением традиции на "живые" и "мертвые"
(отжившие, сточки зрения сторонников "нового искусства", свой век) элементы.
Это расчленение не может произойти внутри системы; необходим "посторонний"
взгляд.
Такой "посторонний" взгляд по отношению к традиции уже характерен для
статьи Мережковского "О причинах упадка и о новых течениях современной
русской литературы" (1893). Однако отечественная художественная практика той
поры лишь в символистской поэзии соответствовала манифесту. Роман находился
под влиянием традиции вплоть до "Мелкого беса" (1907).* Здесь, уже в
художественной практике, наметилось расчленение традиции на указанные
элементы, соотношение которых и "перевернуло" роман.
______________
* Не сосредоточиваясь на историко-литературном анализе, отмечу,
однако, что первый роман Сологуба "Тяжелые сны", писавшийся в 80-90-е
гг., хотя и содержал в себе "внереалистические" элементы (черты
натурализма в нем причудливо переплетаются с чертами зарождающегося
символизма), не стал крупной вехой отчуждения от традиции, поскольку в
художественном отношении не совсем состоялся. (Интересный анализ
эволюции прозы Сологуба находим в работе Е.Стариковой "Реализм и
символизм" в кн.: "Развитие реализма в русской литературе", Т.3. М.,
1974.)

Вместе с тем в известном смысле "Мелкий бес" опирается на
реалистическую эстетику. Его связь с художественными системами Гоголя,
Достоевского и Чехова несомненна. Влияние Толстого ощущается в самой
экспозиции романа. Сологуб противопоставляет видимость - сущности. Видимость
такова, что в описываемом городе "живут мирно и дружно. И даже весело. Но
все это только казалось",- предупреждает Сологуб, и читателю кажется, что
сейчас произойдет аналогичное толстовскому разоблачение видимости, "срывание
всех и всяческих масок".
Если попытаться кратко охарактеризовать содержание романа, то,
прочитанный в традиции реалистической литературы, он производит впечатление
произведения о нелепости русской провинциальной жизни конца прошлого века.
Такое резюме ставит роман в ряд других реалистических произведений (в
частности, многих рассказов Чехова). Но при более внимательном анализе
романа можно заметить, что наше резюме слишком многословно, в нем
встречаются явно факультативные слова, просящиеся в скобки, так что роман о
нелепости (русской) (провинциальной) жизни (конца прошлого века) становится
романом о нелепости жизни вообще, если под жизнью разуметь бытовую
каждодневную земную реальность. В соответствии с этим трансформируется "миф"
о главном герое, Передонове, которого критика порою не прочь поставить в
одну шеренгу с Чичиковым, Обломовым, "человеком в футляре" и т.д.
Посмотрим, как происходит эта своеобразная "редукция". Отмечу еще раз
тот факт, что показ нелепости, идиотизма какой-либо конкретной формы жизни
соответствует традиции и даже является одной из социально-критических ее
основ: если такая жизнь нелепа, то, следовательно, надо жить иначе, надо
преображать жизнь - так проповедует традиция. В каком-то смысле Сологуб
соглашается с этой проповедью. Но он не может принять ее целиком.
Автор романа не приемлет той жизни, о которой повествует.* Это особенно
видно в главах, которые в композиционном отношении почти повторяют прием