"Виктор Ерофеев. Жизнь с идиотом" - читать интересную книгу автора

продано.
Так Вова стал моим.
Теперь, любезный мой читатель, я расскажу о том, как я стал его.
Это случилось не сразу, не вдруг, а после длительной цветочной осады.
Поначалу Вова был очень тихий: только шаркал тапочками и отъедался. Любил он
выпить за завтраком бутылку кефира, творожка скушать, сидит скромно на нашей
кухоньке и питается, потом пошаркает тапочками по комнате: пять шагов
вперед, пять назад - и снова на кухоньку: то колбаску поклюет, то ветчиной
полакомится. Когда ел, взгляд у него становился недобрый, кошачий, носам без
разрешения ничего не брал, в холодильник не лазил. Сторож надул меня. Вова
не разговорился. Был он великий молчальник и, кроме "эх", никаких
слов не употреблял. Я не раз пытался n ним заговаривать, принимался
расспрашивать, кто он и откуда родом, где и что преподавал - я сжился с
мыслью, что он профессор, - я даже карту СССР перед ним расстилал, чтобы он
показал мне свои родные места, но Вова бессмысленно водил пальцем по карте,
тихо вздыхая и тихо мыча. Отчаявшись, я больше его не беспокоил, и он
совершенно замкнулся в себе. Но что-то в нем, видать, зрело, какие-то мысли,
мечты донимали его: он стонал по ночам, часто просыпался и, бывало, часами
сидел в темноте на тахте, сузив и без того узкие щели глаз, подперев кулаком
бороденку.
- Ты чего не спишь? - высовывался я из второй смежной комнаты.
- Эх! - мечтательно отвечал мне Вова. - Эх!
Я мечтал проникнуть в его мечты. По вечерам, дабы уберечь Вову от
бессонницы, мы гуляли с ним по заснеженным переулкам. Вова зорко посматривал
на прохожих. Те почему-то пугались его, сторонились, а после оглядывались.
Озадаченные, я бы даже сказал, охваченные паникой лица. В чем дело? Чем
смущал Вова равнодушного вечернего горожанина? Я терялся в догадках. Шли
недели. Все было по-прежнему: настороженная новенькая жена, тихий Вова да я
- славный, в сущности, парень...
Раз, воротившись домой, я застал такую сцену: Вова сидит на кухонном
полу в большой луже молока и в окружении выброшенных из холодильника
продуктов; сидит и жрет все попеременно: то сыра кусок откусит, то в банку с
винегретом засунет руку, то вафлей захрустит, то к колбасе потянется, а на
батон колбасы, гляжу, он брусничное варенье намазал. Сидит веселый,
довольный жизнью. Я его отчитал - он нахмурился, лег на тахту и безо всяких
признаков раскаянья быстро заснул. Моя жена разнервничалась.
- Я так и знала, - говорила она сквозь слезы с каким-то мрачным
злорадством. -Я так и знала!
Я позвонил друзьям. Они огорчились. Они были возмущены. Они целовали
меня по телефону и говорили; "Держись!" Они звали отведать пиццу
"Я птицу променял на пиццу", - гудел дружеский голос. Я страшно
смеялся. Через несколько дней Вова порвал книги. Он порвал добрую половину
моей с любовью собранной библиотеки; клочки дорогих мне страниц засорили
ванну и унитаз. Да что унитаз! Вся квартира была засыпана этим кощунственным
конфетти.
- Зачем ты это сделал? - заорал я в отчаяньи.
-Эх! - горестно сказал Вова. Но я видел, что он счастлив, по глазам
видел, по его наглым рыжим глазам.
-Идиот... - застонал я.
Он понимающе закивал своим дегенеративным черепом.