"Виктор Ерофеев. Розанов против Гоголя" - читать интересную книгу автора

Розанова в стан его стародавних союзников по гимназическому радикализму.
Социальный индифферентизм как возможная позиция также не удовлетворял
Розанова. Взрыв розановской идеологии выворотил идеолога наизнанку, обнажил
все те потаенные сомнения, тревоги и растерянность, которые Розанов раньше
тщательно скрывал от своего читателя и, должно быть, самого себя. Теперь
вместо монолита Розанов предстал перед читателем грудой разноцветных
обломков, "опавшими листьями" прежней мечты, и именно эти "опавшие листья" и
есть тот настоящий Розанов, который стал уникальной фигурой в русской
словесной культуре начала XX века. "От всего ушел и никуда не
пришел"²⁴, - писал Розанов о себе. Из "листьев" Розанову удалось
создать мозаический узор мысли. Мечта погибла, но сохранилась ностальгия по
ней и вопрос: кто виноват? Кто виноват в гибели мечты? - Розанов отвечал
решительно: все. Радикалы и консерваторы, русская история, сам Розанов,
Церковь и еще шире - христианство и, наконец, вся русская литература. Но
по-прежнему главный виновник - Гоголь.
Такова позиция Розанова между двух революций. Пока была жива
розановская мечта, пока он верил в счастливое воссоединение русского духа с
российской государственностью, Розанов очень неохотно "отдавал" русских
писателей своим идейным оппонентам. Собственно, в отщепенцах оказался только
Гоголь. Правда, при внимательном чтении можно было нащупать его неприязнь
вообще к сатирическому направлению: Фонвизину, Грибоедову, Щедрину, - сатира
и мечта несовместимы, но Розанов все-таки не искал себе новых врагов, а
непосредственно мечте вредил Гоголь.
Тогда же, когда Розанов похоронил свою мечту, он гораздо более
придирчивым взглядом посмотрел на русскую литературу и обнаружил, что она
вся полна отщепенцев, что русская литература не делает дело, не вьет гнездо,
что подавляющее количество писателей, которых мы теперь называем
критическими реалистами, по Розанову, антисоциальны. "По с о д е р ж а н и ю
литература русская, - писал Розанов, - есть такая мерзость, - такая
мерзость бесстыдства и наглости, - как ни единая литература. В большом
Царстве, с большою силою, при народе трудолюбивом, смышленом, покорном, --
что она сделала? Она не выучила и не внушила выучить - чтобы этот народ
хотя научили гвоздь выковать, серп исполнить, косу для косьбы сделать...
Народ рос совершенно первобытно с Петра Великого, а литература занималась
только, "как они любили" и "о чем разговаривали" ²⁵.
Розанов постоянно оперирует понятиями "пользы" и "вреда", подчиняя
этим понятиям истину. Столкновение истины с пользой рассматривается
Розановым на примере деятельности Новикова и Радищева. "Они говорили правду
и высокую человеческую правду", - признает он. Однако "есть н е с в о е в р
е м е н н ы е слова". Именно такие слова были произнесены Новиковым и
Радищевым, и если бы их "правда" распространилась по всей России, то Россия
не имела бы духа "отразить Наполеона" ²⁶.
Вот корень розановского отношения к русской литературе. Русская
литература либо сибаритствовала, либо вредила России, говоря "правду".
Россия была слишком слаба для принятия "правды": скажи ей "правду", и она
рассыплется, не отразит Наполеона. Но и "правду"-то русская литература
говорила не ради "правды". Здесь розановская мысль вступает в конфликт с
самой "сущностью" печатного слова, и не случайно, что у Розанова в основе
основ виноват Гутенберг. Именно из-за печатного станка литература
превратилась в источник славы и удовлетворения писательского тщеславия.