"Анни Эрно. Стыд [love]" - читать интересную книгу автора

в фильме, который смотришь по шифрованному каналу без декодера. Но
перевожу я ее на язык слов или нет от этого ничего не меняется. Она всегда
будет означать для меня соприкосновение с безумием и смертью. И этой
сценой я поверяла все другие мучительные события моей жизни, которые
неизменно уступали ей по значимости.
Поскольку меня неудержимо тянет вернуться к написанным строчкам и я
уже не могу заниматься ничем другим - то есть все говорит о том, что я
начинаю писать новую книгу, я и решилась все разом вспомнить. Но
оказывается, мне запомнился лишь голый факт. Эта сцена жила во мне, как
застывшая картина, и я пытаюсь придать ей движение, лишить иконной
святости (я, например, уверена, что это она побудила меня взяться за
писательство и подспудно присутствует во всех моих книгах).
Я уже давно ничего не жду от психоанализа или банальных схем,
предлагаемых психологией семейных отношений: властная мать и отец,
которого на смертельный жест толкает жажда расквитаться за постоянное
подчинение. "Семейный травматизм", "добрые духи детства покинули меня" -
нет, это не обо мне. Лучше всего пережитые мною чувства выражают
единственно верные слова, вырвавшиеся у меня в тот день: "свихнуться на
всю жизнь". Никакие другие слова здесь не подходят.

***

Вчера я поехала в Руанский архив, чтобы полистать газету
"Париж-Нормандия" за весь 1952 год - разносчик ежедневно доставлял ее моим
родителям. До сих пор я никогда не отваживалась на это из страха, что
опять "свихнусь", стоит мне раскрыть июньские номера. По лестнице я
поднималась с таким чувством, будто меня ждет что-то ужасное. В зале,
расположенном в здании мэрии, служащая принесла мне две огромные черные
папки с подшитыми в них номерами за 52-й год. Я начала их проглядывать с
1-го января. Мне хотелось оттянуть встречу с 15 июня, погрузиться в
бездумную череду дней, которые предшествовали этой дате.
Правый верхний угол первой полосы неизменно занимали метеосводки
аббата Габриэля. Я не смогла вспомнить, чем был заполнен каждый из этих
дней - во что я играла, где гуляла. Солнце или переменная облачность с
прояснениями, порывы ветра сегодня все эти приметы времени мне уже ни о
чем не говорят. Я помню большую часть событий, о которых писала газета
война в Индокитае и в Корее, волнения в Орлеане, план Пинэ "Антуан Пию (р.
1891) - политический деятель Франции. В послевоенные годы был министром
финансов и с помощью ряда экономических мер добился укрепления
французского франка.", но я не связывала их конкретно с 52-м годом, потому
что только позднее осознала их значение. Читая сообщения о том, что "В
Сайгоне взорвано шесть велосипедов" или "Во Френе Дюкло "Жак Дюкло
(1896-1975) - один из руководителей Французской компартии." арестован за
посягательство на государственную безопасность", я не могу связать их с
той девочкой, какой была в 52-м году. Странно думать, что Сталин, Черчиль,
Эйзенхауэр были для меня такими же реальными фигурами, какими являются
сегодня Ельцин, Клинтон или Коль. Я ничего не узнаю. Словно я не жила в то
время.
Увидев фотографию Пинэ, я была поражена его сходством с Жискаром
д'Эстеном - но не сегодняшним облысевшим Жискаром, а тем, каким он был