"Алексей Ермолаев. Жареный лед " - читать интересную книгу автора

но я простил Дмитрука - счастливчика, который может позволить себе спокойно
смотреть на злосчастный стол и не замечать кучи документов. Он уже был в
пути, надеясь поскорее погреть свои старые кости на жгучем солнце юга. Что
же ему еще там делать? Этому дряхлому деду, тридцати лет от роду, с фигурой
и мышцами портового грузчика...
Без опеки меня, разумеется, не оставили. Учили, наставляли, как того
требуют приказы. Но мне казалось, что все идет как-то несерьезно. Наверное,
не хватало антуража: посвящения в стражи закона протекало без холодящей душу
таинственности, в спешке. Словно закавыка была в том, чтобы забить штатную
единицу. Новичок с менее богатым воображением, наоборот бы, порадовался
такому приему. Мне доверяли. Это ясно. Ведь в моем багаже был диплом о
высшем образовании и хоть маленький, но опыт работы в прессе. Последнее
обстоятельство особенно устраивало управление: там понимали, газета - это
общение с людьми, разбирательство конфликтов. В общем, с милицейской службой
схожего более чем достаточно.
Мне доверяли, а точнее, считали, что есть сотрудники, которые больше
нуждаются во внимании старших. К тому же и Дмитрук сказал свое веское слово
(он отвечал за меня). Да и спустя много времени Николай признался в
собственном педагогическом кредо, за которое "в кадрах" его бы непременно
взгрели.
- Милицейскую кашку, дорогой, - вдалбливал он молодым сотрудникам,
косясь на нас, - нельзя пробовать по ложке. Не распробуешь. Надо сразу
хлебнуть как следует: то ли вовсе охоту отобьет, то ли аппетит разгорится. А
няньки лишь время даром потеряют, коли сосун бесталанный...
Потекла моя безрадостная одиссея. Запомнились тоскливые хождения по
инстанциям и частным лицам с визитами весьма малоприятными. Целую пачку
зловредных "входящих" и "исходящих" я таскал в специально приобретенном
портфеле. В первые дни просто не было спасения среди моря документов, но
вскоре я начал ориентироваться в проулках и тупиках юридической переписки и
смог принять посильное участие в "войне" бумаг.
Сколько крови, а еще больше чернил стоил мне самый захудалый пьянчужка!
То на работу его оформляй, то в ЛТП, то на пятнадцать суток. И для каждого
места заготавливай десятки бумаженций. Причем на одну полезную справку
приходится примерно так пять совершенно формальных. И тонкость в том, что не
знаешь, какая из них сыграет решающую роль. Я быстро сообразил - тут нужна
система. Один раз надо не пожалеть сил и времени, испробовать все варианты
для достижения желаемого. А затем взять на вооружение наиоптимальнейший.
Жалобы и заявления пишутся на разный манер. Зато идут по накатанному
пути. Результат на финише профессионал может угадать еще на старте, получая
от начальства резолюцию: "Разобраться и доложить". Такой метод сберегает лоб
от ненужных шишек и драгоценные часы. Даже маленькое слово в запросе
способно склонить чашу весов. Напишешь не просто "просим", а "убедительно
просим", и какое-нибудь ответственное лицо поощрит тебя за почтение. Но
важно и не опуститься на коленки - тогда тобой будут пренебрегать. Наука эта
не столь мудрая, сколь хитрая. И не с того хотелось начинать, однако жизнь
заставила. Первым признанием моих успехов в бумаготворчестве стал вызов к
начальнику отделения Ганину. Я испытывал к нему сложные чувства. Нравилась
его ультрасовременная манера держаться, говорить. Этакая смесь манер,
заимствованных в мастерской художника и профкоме предприятия с размахом. Не
нравилось барское отношение к людям. Любое указание он спускал вниз