"Олег Ермаков. Зимой в Афганистане (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

коснувшись три раза щекой его колючей щеки, Ахат начал переводить.
Выяснилось: они едут в полк, чтобы сообщить о прибытии большого каравана с
оружием в соседний кишлак Паджак. Ротный недоверчиво спросил: откуда они
знают, что с оружием? Может быть, верблюды нагружены тряпками, съестным и
всякой всячиной, может, это обычный караван бродячих торгашей? Офицер
обиделся и ответил, что в Паджаке у него есть свои люди и у этих людей
острый глаз и честные языки. Ротный спросил, когда караван появился в
Паджаке. Офицер сказал, что на рассвете. Но, возможно, они уже смылись,
предположил ротный, вы отправились к нам в полк, а они в это время и
смылись. Куда же они днем пойдут, что, их бешеный шакал покусал, возразил
офицер Акбар.
- Кто это? - спросил Костомыгин Шварева.
- А, из Спинди-Улии ребята, у них там отряд самообороны, - небрежно
сказал Шварев. - Чуть что - к нам в полк, за подмогой бегут. Но угощать
горазды. Мамед, помнишь шашлыки?
Мамедов закачал головой и сладко зацокал.
- Ну, кажется, будет дело, - сказал Шварев, и глаза его заблестели. -
Эй, Костыль, Опарыш! Будет вам крещение! Чую, неспроста они в полк
поперлись.
Усач уже терял терпение, горячился и размахивал руками, убеждая
ротного, что его сведения не липа. Ротный и сам догадывался, что это так, -
караван, который они поджидали, свернул в Паджак, вот и все, - но он все же
дотошно расспросил Акбара обо всем: сколько верблюдов, сколько людей, не
появлялись ли в Паджаке подозрительные типы в последнее время и так далее, и
только после этого связался с полком и попросил соединить его с кэпом. Минут
через десять кэп ответил.
Переговорив с кэпом, ротный махнул афганцам, его машина развернулась и
поехала по дороге вдоль реки; за ней потянулась и вся колонна, афганцы на
раздолбанной "тойоте" пристроились в хвосте.
- Будет вам крещение, сынки! - крикнул Шварев, хлопая Костомыгина по
плечу.
Опарин изобразил радость на лице и воинственно тряхнул автоматом.
Колонна летела в солнечных клубах пыли над мелкой сверкающей рекой.
Колонна ревела, выбрасывала черные дымы и грозно хрустела траками гусениц, и
Костомыгин, завороженный и оглушенный грохотом и стремительным движением
сквозь солнце, пыль и густой полынный аромат степи, думал, что напишет брату
обалденное письмо, обалденное!
Эта ночь, этот запах цветущих садов, эта луна, эти холмы под звездами,
соловьи, засада, вопли муэдзина на заре, разочарование, а потом эта встреча,
и вот - солнце, пыль, лязг и копоть, и ожидание, и неизвестность: что там
будет, в этом Паджаке? какой он, Паджак? как они будут захватывать караван?
сколько там мятежников? какие они, мятежники? свирепые, бородатые... кто
погибнет? а вдруг кто-то погибнет? Вон Опарин возьмет и погибнет, вот он
сидит рядом, а через час погибнет... или он сам, Костомыгин, погибнет -
успеет вспомнить всё и всех и умрет в пыли, палимый солнцем, его тело
отправят домой, и будут над ним рыдать друзья и родные...
Он был уверен, что на этот раз все будет настоящим и он напишет брату
про свой первый настоящий рейд, напишет, потому что он не погибнет и вообще
никогда не умрет. Ну, впрочем, когда-нибудь, может, и умрет, но это будет
черт знает когда, через уйму лет, через тысячу лет!