"И.Г.Эренбург. Лазик Ройтшванец" - читать интересную книгу автора

класса будете", и "разскажите нам лучше об экспедиции товарища Козлова", и
"отвечай, цюцкин внук, за сколько фунтов продался" - и такая вот: "Шапиро,
погляди-ка, Лазик уже спит". Я, хоть и не Шапиро, полюбопытствовал. Народу,
однако, много; так и не разыскал я этого сонливого Лазика, не знаю даже, кто
он, одно ясно - невежа, другие учатся, а он дрыхнет.
Нет, Лазик Ройтшванец никогда не падал так низко.
Знаю я, сразу скажут: "а фамилия у него того...". Не спорю, бывают
фамилии и покрасивей, даже среди "мужеских портных" Гомеля, не говоря уже о
православном духовенстве. Например, Розенблюм или ...фельбаум. Но кто же
обращает внимание на фамилию?
Наконец, что стоило Лазику стать в наши дни хоть самим Спартаком
Розалюксембургским? Ведь превратился же счетовод "Беллеса" Онисим
Афанасьевич Кучевод в Аполлона Энтузиастова. Это дело двух рублей и
вдохновения. Если не польстился Лазик Ройтшванец на какое - нибудь плодовое
дерево, были у него, разумеется, свои резоны. Крепко держался он за
невзрачную фамилию, хоть барышни и взвизгивали: "ай-ай-ай"...
Фамилия входила в разумный план его жизни. Чьи портреты красовались
над крохотной кроваткой Лазика? Ответить трудно. Сколько портретов - вот
что спрошу я. Да никак не менее сотни. Всем известно, что гомельские
портные любят украшать стены разными испанскими дезабилье. Но Лазик был не
дурак. Красоток он разглядывал, сидя в гостях, а свои стенки покрыл
портретами, вырезанными из "Огонька".
Вот тот мужчина с рачьими глазищами - знаете, кто это? Пензенский
делегат "Доброхима". А юноша в купальном костюмчике, задравший к солнцу
ляжку, - это знаменитый пролетарский бард Шурка Бездомный. Направо -
международные секции. Не узнаете? Бич португальских палачей Мигуэль
Тракаица. Налево? Тсс!.." Закоренелый боец, товарищ Шмурыгин - председатель
гомельской... Поняли?
Правда, к этим вдохновенным портретам примазалась фотография покойной
тети Лазика Хаси Ройтшванец, которая торговала в Глухове свежими яичками.
Среди мраморных колоннад бедная тетя Хася глядела перепуганно и
сосредоточенно, чуть приоткрыв ротик, как курица, готовая снести яйцо.
Однако и на нее Лазик как-то показал ответственному съемщику Пфейферу:
- Это вождь всех пролетарских ячеек Парижа. У нее такой стаж, что можно
сойти с ума. Вы только поглядите на эти глаза, полные последней
решимости....
Днем бойцы охраняли Лазика; по ночам они пугали его. Даже
португальский бичъ среди подозрительной тишины вмешивался в личную жизнь
Ройтшванеца: "ты скрыл от фининспектора брюки Пфейфера, коверкот заказчика
и галифэ Семке из своего материала... А ты знаешь, что такое Соловки?
Значит, гомельский портной хочет, между прочим, и монастырь? Ты показал
восемьдесят вместо ста пятнадцати. Очень хорошо! А в Соловках может быть
сто градусов мороза. Да, это тебе, Лазик Ройтшванец, не Португалия"! И бич
саркастически щелкал.
Шурка Бездомный кричал страшные слова, как в клубе "Красный Прорыв"
кустарей - одиночек, явно намекая и на пфейферские брюки и на Соловки:
"фиговый листок надеваешь, сукин лорд? Мы тебе покажем, сумасшедший
полюс"!..
Даже тетя, добрая тетя Хася, которая на "хануке" дарила маленькому
Лазику гривенник, и та осуждающе кудахтала: "как же ты? ах!..." Лазик