"Илья Эренбург. Летопись мужества: Публицистические статьи военных лет " - читать интересную книгу автора

4 октября 1941 года

Немцы говорят о начале новых военных операций. Подождем несколько дней.
Не в первый раз Гитлер утешает свой народ обещаниями близкой развязки...
Я хочу сейчас окинуть взглядом не линию фронта с ее загадочными
изгибами, но нашу страну.
Прошло пятнадцать недель. Мы много пережили. Цветущие области
превратились в пустыню. Не узнать теперь городов - они замаскировались. Не
узнать друзей в военной форме. Наше сопротивление изумило мир. Немецкие
газеты должны ежедневно объяснять своим читателям, почему поход на Москву не
похож на другие походы.
Я много ездил, видел фронт и тыл. Каждый день я встречаюсь с разными
людьми: с командирами и бойцами, с учеными и с рабочими, с писателями и с
колхозниками, с героями и с обывателями. Я хочу беспристрастно, на час
отрешившись от гнева и веры, рассказать о существе нашего сопротивления.
Большой русский поэт Тютчев сто лет тому назад писал: "Умом Россию не
понять, аршином общим не измерить..." История нашего народа полна для
чужестранца темнотами.
В глубине дремучих лесов люди когда-то создавали дивные города и храмы,
гармоничные и светлые, как древняя Эллада. Среди суровых морозов родилась
солнечная поэзия Пушкина. В эпоху мрачного изуверства самодержцев русская
интеллигенция была передовой. В начале этого века у наших крестьян еще были
курные избы и лучины. Но Россия тогда правила передовыми умами человечества:
мир ждал, что скажет Толстой.
Я знаю, на что способен русский народ. В 1919 году я видал, как люди
толкали руками вагоны - не было паровозов. В 1932 году я видал, как в
сибирской тайге строили Кузнецкий завод. Это было настоящей войной: с
землянками и с героями, с лишениями и с мучениками.
Война для нашего народа не вскрик, но долгая и тягучая песня. Мы
столько мучились, чтобы сменить лапти на сапоги. Мы так гордились
электрическими лампочками в деревне.
Но вот настал час, и как смутное атавистическое видение встала перед
народом война, ее темь, ее прощания на вокзалах, ее бессонница, ее окопы. Не
лишения могут запугать этот народ.
Русский народ никогда не был националистом... Мы не чванливы по
природе. Война у нас доходила до сознания народа только как защита своей
земли. Так было при Наполеоне. Так случилось и теперь.
Жизнь каждого изменилась. Старухи вяжут и, зевая, кряхтят: "Кажется,
фугаска..." Они ковыляют по улицам среди грохота зениток. Они боятся мышей и
сквозняка, но не бомб. Дети, играя, тушат зажигалки. Когда воздушная тревога
прерывает спектакль, зрители возмущены: они хотят знать, что случилось с
героиней - полюбила она героя или нет.
Множество людей ночуют на заводах, в учреждениях, на складах: одни
потому, что они так отчаянно работают, что грех потерять два часа на
передвижение, другие потому, что они стерегут добро, не хотят на минуту
оставить станок или цейхгауз. Это странная жизнь, полусон, военный бивуак.
Но пойдите в театр, - все принарядились, и не узнать в балетомане,
восхищенном "пуантами", инженера, который спит по три часа в сутки на
складной кровати в цеху.