"Стив Эриксон. Дни между станциями" - читать интересную книгу автораулицы. В ее окне был свет. Хотя было довольно поздно и немногие окна на
улицах светились, в каждой квартире лучился телевизор. С тех пор как начали отключать электричество, телестанции принялись показывать старые съемки первой высадки на Луну. Теперь станции постоянно крутили одни и теже пленки, и люди просто не выключали телевизоры, поскольку на то, чтобы их выключать, уходило больше энергии. По пути домой Мишель видел в одном окне за другим мужчин и женщин со спящими детьми на руках, без доли эмоций, без тени воспоминания уставившихся на экраны в своих гостиных, где полет на Луну мерцал всю ночь напролет. Позже, лежа в постели, он услышал, как из пустыни несется песчаная буря и здание закачалось в пылевом вихре, словно идущее ко дну судно, опрокинувшееся на киль на илистом морском дне. Сверкающая пыль соскребала морских рачков с боков здания. Вчера утром он видел, как уезжал Джейсон, и теперь тело не давало ему спать. Он вертелся, крутился, а потом подошел к окну посмотреть, падает ли свет из ее квартиры на песок под окнами. Наконец монотонный, приглушенный скрежет на улице усыпил его. Он проснулся в полшестого утра, когда было еще темно, и пошел посмотреть, падает ли на песок свет из ее окна. Когда он увидел, что свет по-прежнему горит, он прислушался к звукам сверху - звукам, которые дали бы ему знать, что она ждет его, словно шорох песка был шелестом ее бедер друг о друга. Он злобно уставился в потолок единственным свободным глазом, как будто хотел просверлить дыру у нее в полу. Он еще час пролежал в постели. Встав, он натянул штаны, открыл дверь и взобрался по лестнице, но не постучал. Просто повернул дверную ручку и вошел. Закрыл за собой дверь. лишь с тем чтобы передвинуть ее обратно - что делал редко. Расстегнул одежду и сбросил ее на пол. "Лорен!" - позвал он. Она услышала его голос - чуть ниже матки. Она не видела ничего, кроме какой-то мясистой серой массы, и силилась отыскать в памяти лицо, которое соответствовало бы этому голосу. Голос, конечно же, был далеко. Он был слаб, тих - и всплывал к ней отдельными лепестками, словно отшелушивался со стенок труб под ее желудком. Трубы и проходы внутри ее были выстелены этим голосом, и, поскольку лепестки были не совсем прозрачными, она была не уверена - их ли это цвет или цвет стенок за ними. Были и другие звуки - шумовая гирлянда, обвившая голос, который доносился до нее, - человеческий щебет и постукивание каких-то металлических пальцев, все это смутным эхом. Она все пыталась найти лицо, словно надеялась, что лепестки уложатся рисунком и очертят лик, который она откуда-то помнила. Порой ей казалось, что она узнает голос, но, слыша гул прочих звуков, она спрашивала себя, не мерещится ли ей это. Она чувствовала этот голос у себя в трубах и в матке, чувствовала, как он пронизывает ее живот. Это был переливчатый слог, кувыркающийся к ней, наверх, кривобокими, незаконченными пируэтами. Лишь когда он стал более разборчивым, она поняла, что голос запнулся на одной-единственной, непрерывно длящейся букве: очень долгой "л". Л-л-л-л-л-л-л-л-л-л-л-л. Про себя она завершила чужую попытку. Л-л-любовь, л-л-лекарство, л-л-лишения, л-л-летучее, л-л-ликование, л-л-ласки, л-л-лесная л-л-лань, л-л-легкая, л-л-лом-кая, л-л-лебединая песня. |
|
|