"Стив Эриксон. Явилось в полночь море (Магич. реализм) " - читать интересную книгу автора

секс для меня определенно не имел значения. Но я немного беспокоилась - а
вдруг его потребность во мне исчерпана, а мне еще не хотелось покидать его
дом. Жизнь... - говорит она без уверенности, что излагает ясно, - на самом
деле жизнь - это просто процесс торговли самым ценным товаром, имеющимся в
наличии, так ведь? Умом, силой, талантом, обаянием, красотой. Ну, а я,
чтобы выжить, торговала своей наготой, так же как теперь торгую здесь
своими воспоминаниями, да и вашими тоже, - говорит она мертвому доктору. -
Я торговала своей наготой, пока мне не представился более ценный товар. Мне
никогда не приходило в голову, что в его подчинении находится что-то, кроме
моего тела. Ни мой разум, ни душа не покорялись ему ни на мгновение, я это
знала, и он, думаю, тоже.... Как-то раз ночью я зашла к нему в спальню, где
он свалился, напившись до беспамятства.
Кристин опустилась на колени у его кровати и посмотрела ему в лицо. Ей
показалось, что за несколько недель, которые она прожила в его доме, борода
Жильца стала гораздо белее.
- Вы не спите? - спросила она.
Он не пошевелился, продолжая вовсю храпеть, как тогда в Давенхолле.
Стоя на коленях у его кровати, Кристин шепнула ему в ухо:
- Как смешно и как нелепо. - Ее лицо было в нескольких дюймах от него.
- Разве девочки-рабыни и связанные по рукам женщины не вышли из моды с
концом двадцатого века, даже у жалких стареющих пьяниц? Да и чью жизнь ты
спасаешь, как тебе кажется? Не свою, и не жены, и не ребенка. - И почти
готова была поклясться, что заметила, как он вздрогнул, и на мгновение
засомневалась, в самом ли деле он в беспамятстве. На миг она уверилась, что
он в полном сознании и слушает ее слова, раздающиеся в дюймах от его уха,
но все равно продолжила: - Так скажи мне, чью же? Может быть, мою? Ты ведь
ни на секунду не подумал, что спасаешь мою жизнь? Ведь это все не затем
задумано, верно? Или все это для того, чтобы полностью избавиться от своей
собственной жизни? Или ты теперь стал таким сломленным, таким жалким, что
решил, будто ничего спасти невозможно?
Она замолкла и подождала пять, десять, пятнадцать минут - чтобы
посмотреть, не пошевелится ли он; мужество, вылившееся в слова, уступило
инстинкту самосохранения; лучше бы ей в самом деле последить за своим
острым языком. Она просто не может себе позволить так оттолкнуть его своим
поведением, чтобы он вышвырнул ее обратно на улицу. Кристин не только
начала считать, что жизнь в этом доме, полюбившемся ей со всеми его
книгами, была пока что не так уж и ужасна и не так уныла, как многие
альтернативы, но также поняла - как, возможно, и он сам, - что хотя он и
привез ее сюда как пленницу, он сам стал ее или, по крайней мере, своим
собственным узником в нижней комнатке, в то время как девушка распоряжалась
остальным домом, то есть он словно уступил свою жизнь ей.
И так ее ночи по-прежнему проходили без сновидений, как всегда, а
также дни, хотя днем ей порой грезилось, что она снова в Давенхолле. Ей
грезилось, что она лежит на палубе катера, который возил туристов на остров
и обратно - в те редкие дни, когда случались туристы, - и желает - когда,
как обычно, их не было, - чтобы мальчик, правивший катером, перестал бы
просто жадно глядеть на нее, а уже сделал бы что-нибудь. Такие дневные
грезы, однако, в конце концов переходили к мыслям о дяде и о матери,
пропавшей, когда Кристин была еще совсем маленькой, - мать казалась ей
некой абстракцией, о которой вряд ли вообще стоит думать, - и тогда она