"Последний бой Василия Сталина" - читать интересную книгу автора (Алексашин Максим)

Глава 8 Развенчивая мифы

Работая над книгой, мне пришлось несколько раз пересматривать свое отношение к фигуре Василия Иосифовича Сталина. Детство избалованного мальчишки, юношеская ломка характера в авиашколе, война, умелое командование округом, несправедливое осуждение, строгое тюремное заключение, недолгая свобода, последняя любовь, загадочная смерть…

Слишком яркая и противоречивая жизнь. Но именно мнение окружавших его людей помогло составить ту целостную картину, которой я готов поделиться с читателем. Эта глава о делах Василия Иосифовича, о его отношении к людям, детям, женщинам. Об увлечениях и стремлениях. Надеюсь, воспоминания людей, приведенные ниже, помогут и вам, дорогой читатель, сформировать свой взгляд на человека, чье имя столь неоднозначно вписано в страницы отечественной истории.

Начнем с детства. Некто Валерий Бондаренко в своей статье «Элита в собственном соку» обрисовал самые прекрасные годы жизни Василия Иосифовича Сталина так: «Первым истинным кремлевским „прынцем“ можно назвать разве что Василия Сталина (1921–1962). Он родился и вырос в Кремле и сполна отхватил всех благ (но и бед), которые выпадали на долю детей советской номенклатуры в бурном 20 веке.

Уже в школе он числился «на особицу»: в журнале после списка всего класса стояло простое: «Василий». Учителя прежней закваски посмеивались: «Василий» — по—гречески «царь». Ну, не царь пока, а царевич…»

Уж не знаю, из каких источников брал информацию господин Бондаренко, но в классном журнале спецшколы, в которой обучался хулиганистый малый Васька с грозной фамилией Сталин, указаны как его имя, так и фамилия. Об этом свидетельствует Лидия Борисовна Либединская, урожденная Толстая: «Мы не поклонялись Сталину, не было влюбленности. Васька, его сын, учился со мной в одном классе, мы по алфавиту с ним шли подряд — Сталин, Толстая. Хороший был мальчик, хороший товарищ. Учился неважно. А я терпеть не могла алгебру и всегда старалась опоздать на урок. И вот иду по коридору и слышу, как наша классная руководительница говорит с директором: «Нина Асафовна, что делать? Сталин опять по коридору шляется». — «Ольга Федоровна, что я могу сделать? Мать умерла, отец занят…» Вот так» (Полонская О. «Но, увы, я просто дама…» // Московские новости, № 9, 2002 г.).

Хотелось бы, конечно некоторым слишком демократизированным особам в сыне вождя видеть царевича, но факты, к их глубочайшему разочарованию, говорят об ином — был он простым советским школьником, пацаном, на которого засматривались девчонки, умевшим по—настоящему дружить и ценить дружбу товарищей.

Своими воспоминаниями о школьных годах делится Галина Владиславовна Малюченко: «Я пошла в школу. В этой школе и сейчас учатся, только номер поменялся — из 25–й стала 175–й. А еще в нашей школе учились дети Сталина. Светлана Аллилуева была младше нас, поэтому мы на нее не обращали внимания. Всем очень нравился Васька Сталин (на два года старше). Хулиганистый малый был» (Интервью с Галиной Владиславовной Малюченко. Просторы России № 29, 23 июля 2005).

По воспоминаниям Григория Иосифовича Морозова, доктора юридических наук, профессора, заслуженного деятеля науки России, почетного президента Всемирной Федерации ассоциаций содействия ООН, который был первым мужем Светланы Сталиной, Василий, его будущий шурин, не был наделен чертами принца: «Раз уж вспомнил о Василии Сталине, то должен сказать, что знал его довольно неплохо. Школьниками мы сидели за одной партой и были весьма дружны. Впервые в Зубалово я попал благодаря Василию. Он пригласил меня провести там несколько дней во время каникул. Было это, если не ошибаюсь, весной 1932 года…» (Сорокин Э. Чужой в семье Сталина. // Российская газета. — 6 декабря 2002 г. — http://www.rg.ru/Anons/arc_2002/1206/4.shtm).

Но подробнее всего описывает детские и школьные годы Василия Сталина один из лучших его друзей, не предавший и не отступивший от Василия даже после его смерти, сводный брат Артем Сергеев. Он стал приемным сыном Иосифа Виссарионовича Сталина после смерти своего родного отца, старого друга вождя. Попав в семью Сталиных, маленький Артем сдружился со своим сверстником Васей Сталиным. Их детство прошло вместе, жили они как родные братья. Тем ценнее воспоминания Артема Сергеева, видевшего в Василии прежде всего товарища по забавам и учебе. Сейчас бытует мнение, будто бы И.В. Сталин не уделял внимания детям и отдал их на воспитание нянькам и учителям, но это не так. Сталин принимал активное участие в воспитании своих родных и приемных детей: «Например, после того, как мы с Василием посмотрели пьесу „Дни Турбиных“ (это было в 1935 году), Сталин нас спрашивает: „Что там видели?“ (Кстати, Сталин частенько посылал нас с Василием в театр.) Я сказал, что не понял: там война, но красных нет, одни белые, но почему—то они воюют, но с кем — не знаю. Сталин говорит: „А знаешь почему? Ведь красные и белые — это самые крайности. А между красными и белыми большая полоса от почти красного до почти белого. Так вот, люди, которые там воюют, одни очень белые, другие чуть—чуть розоватые, но не красные. А сойтись друг с другом они не могут, потому и воюют. Никогда не думай, что можно разделить людей на чисто красных и чисто белых. Таковыми являются только руководители, наиболее грамотные, сознательные люди. А масса идет за теми или другими, часто путается и идет не туда, куда нужно идти“. Вот так Сталин объяснял нам с Василием некоторые вещи.

В 1930 году Васин и мой день рождения отмечали в городе. Надежда Сергеевна Аллилуева (мать Васи Сталина) пригласила заниматься с нами молодого Александра Федоровича Лушина, он закончил биологический факультет университета, но очень любил театр и прекрасно рисовал. Потом окончил академию художеств и более 30 лет работал главным художником театра имени Станиславского и Немировича—Данченко, стал заслуженным деятелем искусств, народным художником. Он нам объяснил, как сделать театр теней. Теневой театр устроили так: соорудили экран из кальки, вырезали фигурки — персонажей сказки Пушкина «О попе и работнике его Балде». Василий был хороший рукодел, нам удалось все фигурки изготовить. И вот в наш день рождения мы осуществили эту постановку.

Зрителями были все домашние, ребятишки и родственники, в том числе отец Василия. Я читал текст, а Василий сзади за экраном показывал эти фигурки. Отец его очень смеялся, ему понравилось, он комментировал эту сказку. Сам по себе Василий был одаренным во многих отношениях мальчиком. Был он властолюбив, но материально абсолютно бескорыстен. Мог все отдать, что у него было, и «за други своя» готов был «живот положить». Будучи школьником, он много дрался, но никогда не дрался с теми, кто был слабее или меньше его, часто дрался со старшими после какого—нибудь спора или обиды, нанесенной слабому. Он был «слабозащитником». Ему часто доставалось, его колотили крепко. Он никогда не жаловался и, уверен, считал позором пожаловаться, что ему досталось. Прекрасно играл в футбол, и когда играли старшие, то брали его в команду. И не за фамилию, а за ноги. Еще мальчишкой великолепно играл в бильярд.

Был очень хорошим рукоделом, любил труд. У меня до сих пор сохранились его рисунки на плоских морских камушках. Сохранился мастерски изготовленный блокнот в переплете: и с рисунком, и с портретиком вставленным. А ведь Василию было всего 10 лет, когда он его делал. Любил животных. У него то кролик был, то уж, хомяк, рыбки, белые мышки. Василия любили товарищи и дружили с ним по—настоящему: ходили в кино, в Парк культуры, играли в футбол».

Дети любили своего отца (Артем Сергеев до сих пор относится к Иосифу Виссарионовичу как к родному отцу и называет его «отцом»), готовили подарки Сталину: «Пьесу как—то приготовили на день рождения. Мастерили поделки. Из кусочка бамбука сделали трубку ему, рисовали рисунки. Василий брал старые книжки, их переплетал, и это тоже было подарком отцу — сделанное своими руками. С Василием мы пытались сделать модель автомобиля в подарок». (Глушик Е. Артем Сергеев: Вспоминаю Сталина. // Сборник статей газеты «Завтра». — http://stalinism.ru/alive/artem.html)

А чтобы легче было представить себе обстановку, в которой прошли первые годы жизни «принца» Василия, придется вспомнить, с чего начиналась спецшкола, которая больше походила на приемник—распределитель беспризорных детей, чем на элитную школу маленьких принцев и принцесс. В марте 1918 года советское правительство, как известно, переехало из Петрограда в Москву. На новом месте нужно было обустроиться — народу много, у всех дети. Первоначально людей расселили по гостиницам «Националь», «Метрополь», в доходный дом на улице Грановского (сейчас Романов переулок), а затем потихонечку начали обустраивать и Кремль. О детях надо было заботиться, а времени у родителей не хватало катастрофически: невозможно было уделять достаточное внимание семьям. Были дети и погибших руководителей партии, и здравствующих, которые работали день и ночь: не «от и до», а до тех пор, когда все сделано. А поскольку всего никогда не переделать, только—только успевали забежать в столовую перекусить там же, в Кремле.

И решено было для детей руководителей страны организовать детский дом. По этому поводу есть решение секретаря президиума ВЦИК Енукидзе от 1924 года, подлинный документ хранится у Артема Сергеева и по сей день: создать детский дом, соучредителями назначить Надежду Сергеевну Аллилуеву и Елизавету Львовну Сергееву, маму Артема. Под этот детский дом передали особняк Рябушинского, где в то время находилось какое—то учреждение. Учреждение переехало, здание передали детям. Дети были от 2,5 лет до школьного возраста 6–7 лет.

«Решили так: чтобы не растить детскую элиту, взять 25 детей руководителей партии — живых или погибших — и 25 детей—беспризорников. Прямо из асфальтовых котлов их достали, привели, раздели, одежду сожгли, детей помыли. Одели их в ту сменку белья, одежды, что была у детей, имеющих родителей.

В детдоме воспитывался Василий Сталин, сын наркома юстиции Курского Женя, дети Цурюпы, в гости приходил сын Свердлова Адя. Детей я помню по именам, а кто чей сын—дочь, нам, детям, было неважно.

Мы с Василием Сталиным были аборигенами в этом детдоме: мы — первые, кто туда попал. Первый раз меня мама повела за руку, мне два года с немногим было. Пришли, посмотрели. В следующий раз она уже взяла туда мой горшок — это означало, что меня оставляют в стационаре, со своим имуществом. Напротив школы, где учился Василий, во втором Обыденском переулке, был храм. Как—то, когда там шла служба, мальчишки пробовали стрелять из пугача. Василий в этом участия не принимал, а рассказывал отцу об этом. Отец спрашивает: «Зачем они это делали? Они же, молящиеся, вам учиться не мешают. Почему же вы им мешаете молиться?» Далее спросил Василия: «Ты бабушку любишь, уважаешь?» Тот отвечает, мол, да, очень, ведь это — твоя мама. Сталин говорит: «Она тоже молится». Василий: «Почему?» Отец отвечает ему: «Потому что она, может, знает то, чего ты не знаешь».

Вот так вот «принц» и его «свита» со своими детскими горшками заняли новый «дворец». Что характерно, ровно половина таких же «принцев», как и Василий, были взяты прямо с улицы. Так сказать, наглядное пособие по демократии в отдельно взятом социалистическом государстве. Интересно, а современные дети куда более демократических правителей Кремля тоже с бездомными замарашками в одной школе учатся? А отец Васи подслащал и без того радужные дни сына своей воистину сталинской строгостью.

Из письма Сталина Ефимову 12.09.1933 г.: «И.В. Сталин С.А. Ефимову (коменданту дачи в Зубалово. — Авт.)

Тов. Ефимов… не давайте волю Васе и будьте с ним строги. Следите хорошенько, чтобы Вася не безобразничал. Если Вася не будет слушаться няни или будет ее обижать, возьмите его в шоры… Держите Васю подальше от Анны Сергеевны: она развращает его вредными и опасными уступками.

И. Сталин» (Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи. / Сост. М. Лобанов. М.: Новая книга, 1995, стр. 285).

Вот так вот — «в шоры» и не иначе! Чем еще может приласкать «принца» венценосный отец? Какой милостью? Но Василий прекрасно понимал, что все это делается из лучших побуждений, и надо отдать ему должное, стремился, как мог, не посрамить свое имя.

На вопрос газеты «Завтра»: чувствовал ли Артем Сергеев, живя в семье Сталина и воспитываясь вместе с Василием, разницу, что это — их родной сын, а Сергеев — нет, слаще ли Василия кормили, подкладывали ли ему лучший кусок, приемный брат Василия ответил: «Ко мне, наоборот, относились немного мягче. Это чувствовалось. И если кусок слаще, как вы говорите, кому подкладывали, то это мне. Василий мне иногда говорил: „Ой, ты, сиротинушка“. А когда умерла Надежда Сергеевна, он плакал: „Теперь мы оба стали сиротинушками“. И как—то сказал: „А если еще кто—то из родителей умрет, что с нами будет?“ У нас по одному родителю осталось. И когда Вася пришел из заключения, то сразу пришел к моей маме Елизавете Львовне. Она его любила, как сына, безусловно. Василий мог в дом, в кремлевскую квартиру приглашать школьных товарищей. Раньше это было чаще. Под конец — реже. Условия изменились. Более жесткие требования были у охраны. И не напрасно. То, что врагов тогда было много, можно, собственно, подтвердить сегодняшним днем. Враги, разрушители государства не с неба упали. Они воспитались внутри государства, их кто—то, и сегодняшних, такими воспитал. По каким—то причинам они служили другим странам. Потому что они были алчны до денег, за которые продавались и продавали державу. Это не ново и бывало в истории. Василий с пониманием относился к этим требованиям охраны и сам. Так сказать, проявлял бдительность. Как—то на даче в Зубалово 22 сентября — это день рождения Надежды Сергеевны, ее самой тогда уже не было — он говорит: пойдем карасей наловим. Мы пошли в деревню Шареево. Там пруд. Мы с лодки наловили карасей. Пришли на дачу. Василий сказал: „Отцу отошлем. Он карасей любит“. Я спросил: „А ты поедешь к отцу. Сам отвезешь рыбу?“ „Нет, — говорит, — отец меня не вызывал“. Взял ведро с крышкой, положил туда пойманную рыбу, крышку на ведре опломбировал. На меня посмотрел и сказал: „Это порядок. Осторожность не помешает“. Василий понимал, что он не просто мальчик, а сын руководителя государства, чувствовал свою ответственность, поэтому очень больно реагировал, когда на него жаловались. Но в силу своего характера, в силу натуры не мог стать более прилежным в учебе. Были предметы, которые он любил, там он сидел, изучал столько, сколько нужно. Но были предметы, которые он не любил, и его воли не хватало сидеть прилежно, зубрить. Это надо прямо сказать» (Глушик Е. Артем Сергеев: Вспоминаю Сталина. // Сборник статей газеты «Завтра». — http://stalinism.ru/alive/artem.html).

В школу Василия, по утверждению А. Сергеева, никто на машине не возил. Он как—то хвастал перед ребятами, что если окончит школу без троек, отец в качестве поощрения возьмет его один раз на машине на дачу. А так ездили на дачу на паровике, в школу на трамвае или автобусе (Сергеев А. О друге незабвенном. К 85–летию со дня рождения В.И.Сталина. // Завтра, № 12 (644), 21 марта 2006 г.). Школа находилась на площади Восстания, Садово—Кудринская, д. З. Сейчас там факультет и кафедра 1–го Московского мединститута.

На неусидчивость сына обратил внимание отец, отсюда и строгость и даже элементы жесткости в воспитании маленького Васи, которые не скрывались ни от семьи, ни от окружающих. Знал бы Иосиф Виссарионович, что его прилюдные высказывания в отношении Василия дадут повод современным клеветникам и борзописцам порочить имя его сына, наверное, проводил бы личные беседы и не выносил сор из избы. Но сетования отца очень быстро становились достоянием семьи, окружения и доходили до самого Васи. Болезненное восприятие им критики со стороны Сталина—старшего сформировало у Василия мнение, будто отец его не любит. Разницу между нелюбовью и дисциплиной Василий Иосифович поймет позже, на войне. Тогда же отношения с отцом наладятся. Иосиф Виссарионович с Василием Иосифовичем будет говорить не просто как отец с сыном, но и как специалист со специалистом. Но это позже, а в тридцатых вся семья была обеспокоена дисциплиной отпрыска Сталина. Из дневника Марии Анисимовны Сванидзе 17.09.1935 г.: «…За ужином говорили о Васе. Он учится плохо. Иосиф дал ему два месяца на исправление и пригрозил прогнать из дому и взять на воспитание троих вместо него способных парней. Нюра плакала горько, у Павла тоже наворачиваются на глаза слезы. Они мало верят в то, что Вася исправится за два месяца, и считают эту угрозу уже осуществившейся. Отец верит, наоборот, в способности Васи и в возможность исправления. Конечно, Васю надо привести в порядок. Он зачванился тем, что сын великого человека и, почивая на лаврах отца, жутко ведет себя с окружающими. Светлану отец считает менее способной, но сознающей свои обязанности. Обоих он считает холодными, ни к чему не привязанными, преступно скоро забывшими свою мать. Очень неровными в отношении их окружающих. Он знает их до мелочей. Он прав, как всегда во всем. Какой это аналитический ум, какой он исключительный психолог. Будучи таким занятым человеком, как он знает всех окружающих до мелочей…» (Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи. / Сост. М. Лобанов. М.: Новая книга, 1995, стр. 298).

Может быть, учителя как—то по—особому относились к Василию, выделяя его среди остальных учеников? Может быть, боялись ставить плохие оценки, благоговея перед сыном самого Сталина? Как бы не так. Артем Сергеев рассказал корреспонденту газеты «Завтра», как «боялись» «принца» Васю в школе: «Бывало, округляли в большую сторону оценки. Но когда учитель истории Мартышин поставил Василию „2“, а директор потребовал исправить оценку, учитель отказался это сделать. Вышел конфликт. Мартышин написал Сталину. Получил от него ответ с отрицательной характеристикой Василия, извинениями и благодарностью за объективность, принципиальность. А Василию все зимние каникулы (это были 1937–1938 гг.) пришлось учить историю и пересдавать. Он не обижался и говорил о своем учителе: „Вот — честный человек, не побоялся“ (Сергеев А. О друге незабвенном. К 85–летию со дня рождения В.И. Сталина. // Завтра, № 12 (644), 21 марта 2006 г.).

Не поленюсь привести полный ответ Иосифа Виссарионовича смелому преподавателю:

Итак, письмо заставило поднапрячься Васю, сдать—таки экзамен по истории, а отец, как и обещал учителю «взял сына за шиворот». Вместо отдыха на море Василию со своим другом Артемом пришлось не просто штудировать историю молодого Советского государства, но и наблюдать, как отец редактирует этот учебник.

«На даче в Сочи Сталин и Киров работали, в частности, над указаниями по составлению учебника по истории СССР, который вышел в 1945–46 году под редакцией профессора Шестакова (начавшаяся мировая война помешала издать его в 1938 году. — Авт.). Нам с Василием дали книги по древней истории Илловайского и Бельярминова, нужно было прочитать и отвечать на вопросы, выполнять задания. Мы с Василием, получив задания, отвечали на вопросы Кирова, Сталина, и я не помню, чтобы даже учителя в школе могли так формулировать вопросы, столь просто и понятно объяснять. Например, отвечая, я перепутал, и вместо «Плутарха» сказал «плутократ». Сталин подшутил надо мной, но тут же растолковал значение слов «плутократ», а затем «демократ», «аристократ». Рассказал о Плутархе больше того, что было в книге. При объяснении значения слова «плутократ» коснулся политической обстановки в мире и стране. И все — очень ненавязчиво, доступно для понимания», — продолжает свой рассказ Артем Сергеев. (Сергеев А. О друге незабвенном. К 85–летию со дня рождения В.И. Сталина. // Завтра, № 12 (644), 21 марта 2006 г.)

А мы—то думали, что Сталин — людоед. Мало того, что полстраны в лагеря загнал, оставшуюся половину расстрелял, а единственного оставшегося в живых сына затерроризировал! А он, оказывается, учебники по истории редактировал. Кстати, довелось мне держать в руках тот учебник. По сравнению с современным «россиянским», или «украинским», или любым другим новодержавным учебник «История СССР» редакции 1946 года — просто шедевр. Советую своих детей учить новой истории именно по этой книге. Если опустить дифирамбы Коммунистической партии Советского Союза, то весь материал, особенно касательно Великой Отечественной войны, изложен очень методично, исторически грамотно и последовательно. В нем нет мифов, которыми пестрят современные учебники истории — только достоверные факты. И вполне естественно, что не воспеваются в нем деяния «наследного принца», коим считают Василия современные историки.

Но о его участии в войне могут поведать друзья: «Воевал он смело: в бой бросался, завидев противника, буквально накидывался на него, совсем не думая об опасности. У него было тяжелейшее ранение в ногу, вырвавшее его надолго из боевого строя. Летал он на всем, что летало. В его послужном списке записано, какие типы самолетов он освоил. Кажется, он все освоил. Попадал в трудные ситуации: то в самолет молнией ударило, самолет стал неуправляем, но он посадил его все—таки. Сумел он посадить машину с летчиками в Куйбышеве на аэродром, когда за самолетами летали, а другие не смогли. То есть он не только сам выходил из сложнейших ситуаций, но и других спасал. И никогда потом не сетовал, не бахвалился. Всегда говорил: „Война есть война, самолет есть самолет, летчик есть летчик. Здесь уж кто кого“. Да, кое—кому было разрешено из этих школ пойти в летные училища: например, Василий Сталин пошел в летное училище после 9–го класса. Это и было его привилегией, такая привилегия была и у Тимура Фрунзе. Привилегия драться в бою. А ведь летчик дерется в открытом бою напрямую с противником. Тимур Фрунзе был рыцарь такой: он хорошо учился и знал, что пройдет, Степан Микоян тоже. А Василий ужасно боялся, что его из—за отметок не примут. Что же тогда отцу сказать: что не приняли из—за отметок? Что отец скажет? Вот где был страх — не примут в военную школу. Стыд! Перед отцом стыд! А как отцу будет стыдно и неприятно, что его сына не берут в армию! Кого же он тогда воспитал?» (Глушик Е. Артем Сергеев: Вспоминаю Сталина. // Сборник статей газеты «Завтра». — http://stalinism.ru/alive/artem.html).

Вот и с «привилегиями» «принца» определились. Их оказалось не очень много — одна—единственная: Василию, невзирая на не самую лучшую успеваемость, была дарована милость от отца: он получил возможность с честью умереть за свой народ! Тем не менее он был несказанно рад и принял за благо поступление в Качинскую авиашколу. Правда, на войне появилась еще одна «привилегия» — вылет на боевое задание без парашюта. Но грела она сердце сталинского сына не меньше самой возможности заживо сгореть в самолете в бою на высоте эдак полутора тысяч метров. Щедр на милости был отец — ничего не скажешь! Заботливый, что показательно. Заботясь о благе народа, Сталин готов был пожертвовать сыновьями. Многие ли нынешние депутаты в наше относительно мирное время не отмазали своих драгоценнейших чад от армии? Многие ли современные «принцы» примеряли на себя «привилегии» Василия? То—то же!

Правда, в авиашколе, почувствовав свою взрослость, шестнадцатилетний Васька попытался было опять «построить» новых учителей, но эти попытки тут же были пресечены отцом. «Артем Федорович Сергеев (приемный сын Сталина) хранит письма Василия к отцу. Не просто письма — Сталин, как обычно, нанес на них свои резолюции. В одном письме Василий просит отца выслать ему денег — в части открылся буфет, да еще хотелось бы сшить новую офицерскую форму. На этом письме в левом верхнем углу Сталин написал так: „1. Насколько мне известно, строевой паек в частях ВВС КА вполне достаточен. 2. Особая форма для сына тов. Сталина в Красной Армии не предусмотрена“. — То есть денег Васька не получил, — смеется Артем Федорович» (Чуев Ф. Живой Сталин. Воспоминания современников. — http://www.rustrana.ru/).

Мне посчастливилось перечитать мемуары многих летчиков, как Героев, так и рядовых истребителей. И практически у всех в воспоминаниях фигурирует на первый взгляд незаметная, но очень важная для понимания просьбы Василия насчет денег деталь. Дело в том, что курсантам летных училищ не полагалось носить настоящую летную форму. Им приходилось довольствоваться курсантской военной формой. Она была достаточно невзрачной, но 15–16–летние мальчишки, только освоившие элементы взлета и посадки, уже видели себя покорителями воздушного океана, грозой вражеских армий! Поэтому изыскивали средства для пошива другой униформы, под свой вкус, с массой нашивок. Эти пестрые одеяния, которые, впрочем, мало походили на летную форму, будущие пилоты тайком надевали для свиданий с барышнями и походов на танцы. Вася, как мы успели убедиться, мало чем отличался от своих сверстников и хотел выглядеть не хуже их. Но денег отец не дал, поэтому форма курсанта стала для него как повседневной, так и парадно—выходной. Вряд ли он расстроился, иначе в анналах нашей бедолаги—истории нашлось бы немало сетований по этому поводу, хотя выглядел Василий на фоне сверстников, посещавших с ним танцы, просто, если не сказать бедновато.

«Об этом времени знаю следующий эпизод: начальник Качинской школы комбриг Иванов написал И. Сталину письмо, в котором сообщал о летных успехах сына, но жаловался, что Вася отказывается изучать теоретические дисциплины. И. Сталин ответил Иванову письмом, текст которого я слышал от самого Иванова. Он примерно такой: „Уважаемый товарищ Иванов! Благодарю Вас за заботу о моем сыне. Надеюсь, что он выйдет от Вас хорошим летчиком. Что же касается теории, то прочтите ему следующие строки: дорогой Вася! Если ты любишь меня, то полюби теорию“. Далее следовали аргументы в пользу теории. Весь тон письма и сами факты неоднократного написания их противоречат созданному образу И. Сталина как человека черствого и равнодушного ко всем людям, не исключая самых близких». (А.А.Щербаков. «Летчики, самолеты, испытания», Василий Сталин)

Учеба закончилась незадолго до начала войны, пожарища которой погубили не одного прекрасного человека. Василий с первых дней войны на фронте. Его деятельности в годы Великой Отечественной широко освещена в этой книге. Есть воспоминания друзей, однополчан, приказы, докладные, характеристики… Писали их люди, в основном хорошо знакомые с Василием Иосифовичем. Но чтобы картина характера сына Сталина вырисовывалась полнее, я приведу воспоминания людей, знавших Василия мало, которым незачем приукрашать или сглаживать острые черты этого непростого характера. Их встречи с Василием Сталиным зачастую носили случайный характер, и часто впоследствии эти люди вообще не встречались с ним. Тем ценнее эти воспоминания. Говорят, что самое верное впечатление — первое. А людей Василий Иосифович Сталин понимал и ценил.

Начнем с рассказа ветерана Василия Гавриловича Чайковского: «За четыре года войны чего только не увидишь. В 1942 году мы испытывали на Калининском полигоне новые 150–килограммовые снаряды, а рядом стоял авиаполк Василия Сталина. Так получилось, что мне пришлось лично познакомиться с сыном вождя и даже провести три месяца у него „в плену“. Я наладил ему новую радиостанцию, и он не хотел меня отпускать. Пришлось некоторое время послужить в авиации, даже полетать на самолете в роли корректировщика» (Михейченко А. Расписался на Рейхстаге. // Металлург, № 18, 05 мая 2005 г.).

Борис Варламович Щадронов — фронтовой кинооператор: «Я был прикреплен к 62–й армии и снимал в излучине Дона. Приехал в Сталинград, чтобы перемотать весь отснятый материал в рулоны, написать монтажные листы и отправить пленку в Москву, в студию кинохроники. Потом я должен был вернуться обратно. Когда с начальником киногруппы Кузнецовым мы ехали назад, он меня как бы между прочим спросил: — Слушай, Щадронов, а смог бы ты слетать на бомбежку и отснять это на кино?

Я не придал этому особого значения:

— А почему бы и нет. Если надо — пожалуйста.

И разговор на этом закончился. Мы на машине приехали на сталинградский аэродром Гумрак. Оказалось, что на нем базируются ночные бомбардировщики «Петляков–2» под командованием Василия Сталина (в рассказ ветерана закралась ошибка: он попал в Полбинский 150–й бомбардировочный полк, который прикрывали «соколы» Василия во время бомбардировок. — Авт.). И вот мы подходим, и Василий Сталин обращается к Кузнецову:

— Да… вот твои здесь… операторы, мать их… бездельники, ни один не слетает на бомбежку.

А Василий Сталин был заинтересован в том, чтобы отснять свих пилотов в деле и показать отцу, что он не баклуши бьет, а здесь идет «настоящая» война. Два кинооператора, которые были прикреплены к части, — Казаков и Кацман — летать не хотели. Они снимали на аэродроме подвязку бомб, взлет, посадку и прочее. Как раз в это время прошла информация, что прорвалась большая группа немецких танков со стороны Дона и продвигается к северной части Сталинграда. Вся авиация брошена на то, чтобы остановить и разбить эту группировку. Василий Сталин снова обращается к Кузнецову: — Когда же, наконец, будет летный оператор?

И Кузнецов показывает на меня:

— А вот — Щадронов может полететь.

Василий Сталин обращается ко мне:

— Полетишь?

Понимаете, он хоть и сын, но все равно Сталин! И я ему отвечаю:

— Так точно, полечу.

Собирается авиагруппа — две «девятки» идут на бомбежку группировки немецких танков. Кузнецов и говорит пилоту:

— Ты уж побереги там моего кинооператора.

— А моя жизнь вам не дорога, что ли? — отвечает тот. — Погибать — так вместе.

Я до этого ни разу на самолете не летал. Мне показывают, куда влезать:

— Вот, садись вместо стрелка—радиста.

Пристегнули маленький парашют — чтобы хоть как—то спастись, показали, из какого люка можно производить киносъемку, и летчик говорит мне:

— Бомбить будем с высоты 2200 метров. Бомбы летят девятнадцать секунд. Как увидишь — бомбы отделились от соседних самолетов, отсчитывай девятнадцать секунд и включай киноаппарат. Камера у меня была «Аймо». В ожидании этого ответственного момента я перезарядил кассету (она вмещала тридцать метров пленки) и стал ждать. Отснял, как с соседних самолетов отделились бомбы, потом лег животом на пол самолета, отсчитываю про себя девятнадцать секунд и включаю камеру. Бомбы, как цветочки, раскрываются, разрывов не слышно — самолет двухмоторный, все шумит, дребезжит. Мы отбомбились, возвращаемся. Но тут нам становится «жарко»: оказывается, на группу напали «мессера» и откололи от нашей группы одно звено. Сопровождающие нас истребители вступили с ними в бой. Мы легли на бреющий полет и вернулись на свой аэродром. Там встречают меня Василий Сталин и Кузнецов:

— Ну, как, снял? — спрашивает Сталин.

— Снял.

Тут же налили мне полстакана коньяку и спросили:

— Полетишь еще?

Я хоть и выпил полстакана, но «ни в одном глазу» — весь на нервах. Отвечаю:

— Полечу.

Перед вторым полетом я догадался подойти к механику и спросить:

— Где находится то кольцо в парашюте, которое надо дергать?

Он мне показывает на большую штуку, похожу на дверную ручку.

— Вот, дергать надо здесь.

Я еще ему вопрос задаю:

— Из самолета выпрыгивать сверху, так же как и залезал?

Он показывает нижний люк и говорит:

— Вот красная ручка, повернешь и провалишься вместе с люком.

Так я стал опытным авиатором. В один день я сделал два боевых вылета и стал летным кинооператором. После этого я летал на Сталинград двенадцать раз. Всего сделал двадцать боевых вылетов» (Семенов А. Война сквозь призму объектива. // Наше кино, № 2(10), 2005 г.).

«Мне было 15 лет и 6 месяцев, когда я добровольно через райком комсомола отправилась на фронт. Окончив курсы радистов—операторов в городе Сочи, была направлена в авиацию. В душе я немного горжусь тем, что семь месяцев служила в полку Васи Сталина. Тогда он уже был в чине полковника, командиром 32–го полка, охранявшего наши бомбардировочные самолеты» (http://www.molrus.ru/forum/lofiversion/index.php/t1442.html).

Но случались в боевой жизни Василия Сталина переделки не менее опасные, увы, никак не красящие его, как командира и «сталинского сокола». Слово документу: «4 апреля 1943 года. Секретно. Зам. нач. I—го отдела НКВД СССР, комиссару госбезопасности 3–го ранга, т. Власику Н.С.

Сообщаю, что т. Сталин В.И. доставлен в Кремлевскую больницу сегодня 4.04.43 г. в 11 часов по поводу ранения осколками снаряда. Ранение левой щеки и левой стопы с повреждением костей. Ранение стопы относится к разряду серьезных. Операция под общим наркозом проведена проф. Очкиным А.Д. в 14 ч. В настоящее время (18 ч.) общее состояние раненого удовлетворительное.

Начальник Лечсанупра Кремля Бусалов».

Итак, ранение. И как видно из документа, серьезное. Но это ранение никак не могли вписать в свои боевые реестры асы люфтваффе. Вот какое разъяснение даст 10 лет спустя один из свидетелей по «делу Василия Сталина» его адъютант В.Полянский:

«В апреле 1943 г. я, будучи адъютантом авиаэскадрильи, принимал участие в рыбной ловле в районе г. Осташкова. Эта рыбная ловля кончилась тем, что один из авиаснарядов „РС“, которыми мы глушили рыбу, взорвался в руках участвовавшего в ловле полкового инженера. Взрывом этот инженер был убит, а летчик Котов и командир полка, полковник Сталин ранены».

Известны ли были эти обстоятельства весной 1943 года? Да, известны. На имя Власика, кроме «Заключения о ранении полковника Сталина В.И.», подписанного профессором Бусаловым, поступает спецдонесение особистов о «чрезвычайном происшествии в 32–м гвардейском авиаполку». В нем названы имена всех участников кровавой рыбалки: полковника Сталина, Героев Советского Союза подполковника Власова, капитанов Баклана, Котова, Долгушина, а также старшего лейтенанта Шишкина, лейтенанта Полянского и инженер—капитана Разина.

Однако, судя по всему, верный Власик в течение целого месяца держал своего хозяина в полном неведении, ибо только 26 мая 1943 года последовал строгий приказ Верховного. Приведем его полностью:

Приказ этот был написан собственноручно Верховным, черновик в настоящее время хранится в архиве президента РФ. Обратим внимание на особенности стиля вождя: слово — «полковник» повторяется в двух предложениях трижды, а слово «полк» — пять раз. Говоря словами Александра Зиновьева (автора книги «Нашей юности полет»), Сталин писал так, чтобы «не смели не понять». И действительно — вышеприведенный приказ не оставляет никаких лазеек. И 22–летний полковник на целых 6 месяцев выбывает из строя. Переступить порог отцовского кабинета для него смерти подобно. А маршал авиации Новиков только разводит руками.

Но мир не без добрых людей. Самым добрым и самым настойчивым в этой безграничной «доброте» стал заместитель наркома обороны, Маршал Советского Союза Булганин. Тот самый Булганин, который вышвырнет Василия из авиации, да и вообще из армейских структур сразу после смерти его отца. А пока трижды он пытается «взять на абордаж» Верховного. И, наконец, после третьего захода Сталин поднимет на него усталые глаза:

— Значит ли это, что вы лично ручаетесь за этого оболтуса?

— Ручаюсь головой, товарищ Сталин…

— Нужна мне ваша голова, — усмехнется Верховный. И тут же подмахнет заготовленный Булганиным приказ о новом назначении.

С мая 1943 года Василий прозябает в должности летчика—инструктора 193–го авиаполка. Пилотировать ему категорически запрещено. И только в декабре он получает возможность поднять машину в воздух. Он снова на передовой. А 18 мая 1944 года полковник Сталин В.И. приказом командующего ВВС назначается командиром 3–й истребительной авиадивизии в составе 1–го гвардейского корпуса генерал—лейтенанта Белецкого. («Вечерний Тбилиси «, № 88, 1–2 августа 2002 г.)

А вот как описывает эту злосчастную рыбалку «Маэстро» Виталий Попков: «…В войну, — рассказывал Попков, — служил я у Васи в 32–м гвардейском авиаполку командиром эскадрильи. Недолго служил. Там случилась та злосчастная „рыбалка“, о которой еще и теперь много слухов. Признаюсь, что организатором той „рыбалки“, к сожалению, был я. Нас было девять заядлых рыболовов. В том числе и Вася. Договорился я с инженером полка, чтобы снарядил какое—нибудь взрывное устройство, которое можно опустить в озеро, взорвать и тем самым наглушить рыбы. Я еще спросил: „Чем будем глушить — толом или гранатой?“ Он ответил: „Какой гранатой? „Эрэс“, реактивный снаряд, опустим. В нем почти 100 кило взрывчатки. Рванет — рыбы будет… вагон!!!“ Ну и рванули… Было это под Осташковом в 43–м году.

Сначала выплавили содержимое 250–килограммовой немецкой бомбы и разлили взрывчатку по консервным банкам. Она загустела, как мыло, вставили в банку взрыватель, подожгли и бросили в речку. Никакого эффекта. Нашлась умная голова, посоветовала:

— Давайте возьмем со склада реактивный снаряд!

Так и сделали. Решили: запал горит 22 секунды, за это время можно бросить снаряд в реку, самим разбежаться и упасть на землю. Бросили. Снаряд забулькал в воде и не взорвался. Василий Иосифович предложил:

— Давайте сделаем запал на 16 секунд — успеем отбежать!

Попробовали — снова не вышло. Решили сделать на 10 секунд — успеем! Полковой инженер, державший снаряд, сидел под березой. Снаряд взорвался у него в руках, вычистил туловище, как рыбу, — сердце оказалось на одной ветке, печень на другой…

Прав оказался инженер: не только рыбе, но и нам досталось — из 9 человек 6 получили ранения, инженера убило. Меня не зацепило, Васе же чуть пятку не оторвало. Боль была такая, что стонал он не переставая. Перепугались — все—таки случившееся самого Сталина касалось. Звоню командующему нашей воздушной армией М. Громову. Докладываю: «Тут вот на рыбалке ЧП случилось. Есть раненые. В частности, Сталин… Василий». Громов, наверное, чуть сознание не потерял: «Кто организовал эту рыбалку?» Мало кто в такой ситуации решится ответить — мол, это я… В общем, говорю: «Он организовал». Потому что соображаю, что с Васи командующий не сможет спросить так, как с меня. Громов говорит: «Вылетаю…» Через 15 минут прилетает на своем «дугласе». Заходит в лазарет. Там Вася лежит стонет. Ему уколы делают. Громов тут же его на своем самолете в Москву. Переживал — будь здоров. Думал, что полетит с него папаха. Ничего. Обошлось. А командиром полка был майор Бобков, и наверх пошел рапорт, что в полку Бобкова летчики пьют спирт, не разбавляя. — Если не умеете пить, пейте воду и закусывайте картошкой, — сказал генерал Руденко» (Добрюха Н. Злой рок Василия Сталина. // Аргументы и факты, № 1279. — www.aif/ru/online/aif/1279/12_01).

Еще один бывший летчик Сергей Сергеевич Сдобников прокомментировал это происшествие: «За Васей всегда ходили истории с превышением власти на стороне: то сломал шлагбаум, то кого—то ударил за непочтение. За эти рассказы я не ручаюсь и потому не уточняю конкретно. А вот что было доподлинно. Захотели асы свежей рыбки. Решили наглушить в местной речке. Кто стал организатором, трудно сказать, но Вася на этой операции был, это точно. Больно уж она получилась громкой. Едва ли не самой заметной после особых заслуг в воздухе. За всю войну полк прошел благодаря подчинению Ставке Верховного командования все крупные сражения Великой Отечественной: Сталинград, Курско—Орловская дуга, операция „Багратион“, Прибалтика в сражении за Вильнюс, Ригу и Курляндский полуостров, а в завершение — битва за Берлин. Было сбито 774 самолета. Это, говорят, второе место после полка Покрышкина, который сражался по южным фронтам и был создан раньше. Чего же не покуражиться при таких заслугах. Так вот, на этой рыбалке заглавная роль был поручена инженеру по вооружению. Он готовил реактивные снаряды с взрывателями АГДТ с замедлением на 22 секунды. Такими снарядами для „Катюш“ одно время были оборудованы и самолеты, но это не оправдалось из—за резкого снижения скорости. Инженер бросал снаряд в речку, через 22 секунды — взрыв, и внизу по течению подбирали оглушенную рыбу. И вдруг один из очередных снарядов взорвался в руках инженера. От него нашли только сапог. Несколько человек было ранено, наш командир эскадрильи Герой Советского Союза капитан Котов получил ранение в спину и больше уже не летал. Вася был ранен в пятку…» (Семенова Т. Он знал Василия Сталина. // Новые рубежи, № 45, 22 июня 2005 г. — http://www.mosoblpress.ru/odincovo/show.shtml?d_id=5582).

Тут уж Ваське от отца влетело по первое число! Он был отстранен от летной работы и понижен в должности. К слову сказать, отец же трижды пресекал его служебный рост.

Первый раз это было так. У Васи возник роман со школьной одноклассницей Ниной Орловой, которая в это время была женой известного кинодокументалиста. Она встречала с Васей новый, 1943 год на семейной сталинской даче в Зубалове, причем приехала не одна, с матерью и ребенком. Галины Бурдонской при этом на даче не было. Вероятно, у Васи и Нины были серьезные намерения.

В том же декабре в Химках готовилась к перегону на Северо—Западный фронт группа «Лавочкиных». Принимал самолеты комдив Захаров. Осенью сорок первого в горячке отступления, уцелев от расправы скорых на руку трибуналов, он был сослан на восток, спустя год помилован и вот вновь собирал под свои знамена авиадивизию.

По—мальчишески обрадовался Георгий Захаров встрече в те дни с товарищем по испанским событиям кинооператором Карменом. Но однажды приятель пришел к нему и с ходу ошарашил краткой, но достаточно эмоциональной речью:

— Жора, — сказал он, — я пойду и расстреляю Васю…

Представить, что Кармен готовит покушение на сына Сталина, можно было только в бредовом сне, и Георгий Захаров засмеялся

— И что нынче за мода пошла: чуть что — расстреляю!..

— Нет, нет, я застрелю Васю, — упрямо повторил Кармен, и по его тревожно бегающим глазам, взволнованному голосу комдив Захаров понял, что приятель не шутит.

— Послушай, Роман, — остановил он его, — ты начнешь палить в Васю, он в тебя. Скажи, что хоть произошло?..

А произошла старая как мир, банальная история, в которой оказалась замешана уже знакомая нам Нина Орлова…

В конце октября сорок второго был задуман фильм о летчиках. Василию предложили стать его военным консультантом. Вот что вспоминает о тех днях Светлана Аллилуева:

«Вскоре были ноябрьские праздники. Приехало много народа. К. Симонов был с Валей Серовой, В. Войтехов с Л. Целиковской, Р. Кармен с женой, известной московской красавицей Ниной, летчики — уж не помню, кто еще.

После шумного застолья начались танцы. Люся (так все звали сорокалетнего А.Я. Каплера. — С.Г.) спросил меня неуверенно: «Вы танцуете фокстрот?» Мне сшили тогда мое первое хорошее платье у хорошей портнихи. Я приколола к нему старую мамину гранатовую брошь, а на ногах были полуботинки без каблуков. Должно быть, я была смешным цыпленком, но Люся заверил меня, что я танцую очень легко, и мне стало так хорошо, так тепло и спокойно с ним рядом! Я чувствовала какое—то необычайное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза (дочери И. Сталина тогда было 16 лет. — Авт.).

«Что вы невеселая сегодня?» — спросил он, не задумываясь о том, что услышит в ответ.

И тут я стала, не выпуская его рук и продолжая переступать ногами, говорить обо всем — как мне скучно дома, как неинтересно с братом и родственниками; о том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, а никто не помнит об этом и говорить об этом не с кем, — все полилось из сердца, а мы все танцевали, все ставили новые пластинки, и никто не обращал на нас внимания…»

Никто, надо полагать, не обратил внимания и на Василия с Ниной. Танцуют да танцуют. Но, если быть совсем откровенным, а развитие событий требует того, то придется кое—что уточнить. Свидания Василия и, по признанию многих, самой красивой женщины Москвы после тех танцев продолжились, и довольно энергично. Правда, не в Зубалово.

Неподалеку от бывшего «Яра», где звучала когда—то соколовская гитара, пели цыгане и кутили московские да петербургские знаменитости, стоит своеобразный по архитектуре дом. Резные стебли растений во всю стену, скульптурная группа застывших коней словно напоминают о чертоге песен, любви… Здесь, в квартире — по совпадению, цыгана же! — летчика—испытателя Павла Федрови и встречался Василий с Ниной.

Так уж повелось в веках: влюбленные ничего, кроме радостного перестука своих сердец, не слышат, ничего—то вокруг, кроме самих себя, не замечают. А опытный глаз киношника—оператора Кармена видел многое. Заметил, не упустил он и без оптических линз, как Василий Сталин и Нина потянулись друг к другу. Не случайно в горячке маузер перезарядил: «Застрелю Васю!» Обошлось, слава Богу, без патронов. А «телегу» на Василия его отцу Кармен все—таки накатал. Сомнения — тревожить вождя всех народов или как—то обойтись, самому разобраться, — конечно, были. Но надежду на успех задуманного поддерживала родственная — в прошлом — связь с Ярославским. Миней Израилевич до недавнего времени был тестем Кармена — он не отказал в просьбе. Письмо Иосифу Сталину передал.

Как же отреагировал Иосиф Сталин на любовное приключение сына? Как всегда, мудро.

Однажды Василий сидел у Федрови не в лучшем настроении и упрашивал своего старого качинского приятеля Морозова:

— Борис, ну, спой мою любимую. На душе кошки скребут…

Любимой у Василия была песня «Выхожу один я на дорогу». Морозов взял гитару, тронул было тревожные струны, но вдруг послышался решительный стук в дверь, она распахнулась, и в квартиру вошел начальник правительственной охраны генерал Власик.

— В чем дело? — спросил Василий.

Власик вытянулся по—военному, холодно произнес:

— Вы арестованы! — и уже чуть мягче, не столь официально добавил: — Василий Иосифович… Вот письмо…

Что за письмо — Василий и не читая догадывался. А существенное было выражено достаточно кратко и ясно стремительным — по всей странице — росчерком отца:

«Верните эту дуру Кармену. Полковника Сталина арестовать на 15 суток. И. Сталин».

Как сказал поэт: «Только утро любви хорошо…» В конце сорок второго Василию особенно были понятны эти слова. В самом деле, угодив на гауптвахту в Алешинские казармы, он добросовестно отсидел там, а вышел — его ждал еще один сюрприз. Приказом батюшки полковника Василия Сталина сняли с должности начальника Инспекции ВВС и направили в авиаполк — тот самый, который только что потерял своего командира Ивана Клещева. Нину Орлову вернули супругу.

Нужно сказать, что такие суровые оргвыводы не соответствовали греху адюльтера; обычно за это давали партийное взыскание. Тут сказалась тяжелая рука отца.

Вверенный Васе 32–й гвардейский полк был одним из лучших в ВВС и воевал очень успешно. При возвращении полка с фронта на пополнение по просьбе Василия Виталий Попков и организовал ту злосчастную рыбалку. Это случилось 4 апреля 1943 года. 26 мая в полку был зачитан приказ Сталина о снятии сына с должности командира за «порчу и разложение полка, пьянство и разгул». Командующему ВВС Новикову предписывалось не давать Василию каких—либо командных постов впредь до особого распоряжения. Обращает на себя внимание полуторамесячный разрыв между происшествием и приказом. Василий это объяснял тем, что его недоброжелатель Берия выбирал удобные случаи для доклада Сталину о его неудачах и промашках. Так отец вторично сурово прервал карьеру сына.

По окончании войны, уже будучи командующим авиацией Московского военного округа, он занялся строительством спортивных сооружений и созданием большого спорта в ВВС Московского округа. Такие масштабные спортивные дела не укладывались в финансовые возможности округа, и это приводило к большим государственным тратам. В хозяйственных делах Василий был малосведущим и доверчивым человеком.

Благодаря этим его качествам вокруг его дел оказалось много недобросовестных людей и происходили крупные хищения. Людей же, способных его одернуть, не находилось. Может быть, этому способствовало то, что в это время у него наладились отношения с отцом, и никто не решался доложить И. Сталину о должностных нарушениях сына. Васины увлечения спортивным строительством и большим спортом не влияли на положение дел в авиации Московского округа. В столичный округ были собраны лучшие части, хорошие командиры, и боевая подготовка шла хорошо и без особых усилий командующего. Кроме спортивного строительства, значительные средства тратились на создание большого охотничьего хозяйства. Разумеется, таких средств у командующего авиацией округа быть не могло, они поступали из Министерства обороны с ведома высшего руководства. Но все это всего лишь через месяц после смерти отца было квалифицировано как уголовное преступление и Василий был арестован. Но еще за год до ареста Василий был отстранен от должности командующего приказом отца, после последнего в своей жизни воздушного парада.

Что касается должностных преступлений, то их можно было адресовать руководству Министерства обороны, которое предоставляло ему денежные средства. Незаконно построенные им спортивные залы, бассейны и манежи используются и по сей день и окупили затраты на их строительство задолго до того, как Василий вышел из тюрьмы.

Его дача стала государственной. Его роль в репрессиях по отношению к руководству ВВС в предвоенные годы заключалась лишь в передаче отцу письма своего командира дивизии Сбытова, в котором последний обвинял Смушкевича и Рычагова в принятии на вооружение ненадежного мотора М–63. Сходство с отцом можно отметить в том, что от того всего отцовского добра (конечно, личного) остались тулуп да валенки, а от Васи — пара поношенных костюмов. (А.А.Щербаков. «Летчики, самолеты, испытания», Василий Сталин).

Что же касается самой рыбалки, то не думаю, что стоит строго судить мальчишек, старшему из которых, тому самому инженеру, который погиб, не было и двадцати пяти. Рыбалка вполне могла быть и удачной. К трагедии привела нелепая случайность. Хотя таких случайностей за предыдущий месяц было слишком много. Цитата из донесения: «2 марта 1943, при осмотре самолета Як–9, закрепленного за командиром 32–го ГИАП гвардии полковником И. В. Сталиным, в соединении первой тяги рулей глубины обнаружено воткнутое техническое шило, которое заклинивало управление… Считаю: акт совершен с диверсионной целью… Замполит 32–го ГИАП гв. майор Стельмашук». Удивительные совпадения…

Так или иначе, Василий Сталин оказался в больнице с ранением стопы, которое впоследствии сыграет свою роковую роль при поиске причин смерти сталинского сына. Но, даже будучи тяжело раненным, он всячески проявлял заботу о своих товарищах. Вспоминает Виталий Иванович Попков, дважды герой Советского Союза: «Василий в это время лежал в госпитале в Москве.» Мы с Бобковым решили его проведать, — говорит «Маэстро». — Героям Советского Союза тогда давали бутылку водки, 200 граммов масла и кусок колбасы. Я взял с собой еще одного Героя, чтоб водки больше было, и мы прибыли к Василию. Он лежал в одной палате с летчиком «Нормандия—Неман» Героем Советского Союза Роланом де ля Пуапом. А Бобков без мата слова сказать не мог — такая у него была особенность. Василий говорит французу:

— Видишь, какие у нас в армии простые отношения? Мой подчиненный вот так разговаривает с командиром дивизии.

— А почему ты майор? — обратился он к Бобкову. — Я же тебе еще под Сталинградом присвоил подполковника!

— А приказ забыли написать, тра—та—та—та, — ответил Бобков.

Василий снял телефонную трубку и позвонил в отдел ЦК партии. Сделали» (Рыков С. Василий младший: сын отца народов. Интервью с Капитолиной Васильевой. — http://www.tam.ru/sezik/vasya.html).

Дважды он проявил особую заботу об искалеченных летчиках. Под Старой Руссой, возле деревни Шики, на раскисшей к весне болотной взлетной полосе одним из последних взлетал командир третьей эскадрильи, старший лейтенант Гарам. На взлете прорезался снег под колесом, самолет накренило, развернуло, и он упал. Гарам солидно покалечился, без надежды на возвращение в кабину истребителя. Вася использовал все свои связи и добился присвоения ему звания Героя Советского Союза.

С большим опозданием, но он пробил звание Героя Советского Союза летчику Прокопенко, которого под Орлом сбили над своим аэродромом на наших глазах сопровождавшие их от линии фронта «Мессершмитты». У наших горючее было на исходе, и затевать бой было невыгодно. Прокопенко при снижении был подбит. Воспользовался парашютом уже на высоте меньше 100 метров, и скорость падения не удалось погасить. Так бывает, если поздно раскрывается парашют. Поломался Прокопенко обстоятельно и летать на истребителе больше не смог. За его прошлые заслуги благодаря Васе присвоили ему Героя. Приказ был подписан в 1944 году, а Звезда Героя шла к Федору Федоровичу целых пятьдесят лет. И то получил он высшую награду не Советского Союза, а России с триколором, от которого тут же избавился и украсил планку красной ленточкой.

Рассказы ветеранов просто пестрят воспоминаниями об отзывчивости Василия, которому было запрещено летать. Наверное, поэтому он всю свою энергию направлял в сторону своих братьев—летчиков, старясь помочь им чем только мог.

Под Шяуляем, в Литве, еще перед немецким прорывом фронта, однажды днем на наш аэродром зашел на посадку подбитый морской штурмовик, американский Б–25. В отличие от наших самолетов у них третье колесо было носовое. А это требует более надежной посадочной площадки. Летчик, вероятно, ошалевший от боя, промазал на посадке и коснулся земли почти на середине полосы. А она и так была короткой. Самолет на большой скорости бежит на стоянку нашей, второй эскадрильи, консолью крыла сбивает кок (носовой колпак) у нашего истребителя, ломает свои шасси на поделанном для распутья деревянном настиле и продолжает двигаться на пузе за пределы летного поля. Останавливается у края оврага. Еще бы чуть, и могло кончиться переворотом и пожаром. Из штурмовика вылезли летчик и стрелок с разбитым лбом. Сразу подкатил Васин «виллис». Выскочил охранник Кобашевидзе на всякий случай с пистолетом в руке. Вася очень доброжелательно на правах хозяина посочувствовал аварийному экипажу и подсадил их к себе машину.

Однажды зимой Павел Литвинский был невольным свидетелем, как на взлетную площадку, прикатанную на снегу, как это обычно делалось зимой, садился наш истребитель без выпущенного шасси. Мы опасались, куда его развернет, и после остановки оказались у самолета первыми. Из кабины вылез невредимый командир первой эскадрильи Сергей Долгушин. В этот момент к самолету подкатил Васин «виллис», как обычно, с двумя пограничниками в зеленых фуражках. Вася выскочил из него и начал успокаивать обескураженного Долгушина. Действительно, в этом положении даже оправдываться нечем, и он был не в себе. «Сережа, самолет хрен с ним». По обычаю Вася сказал на фронтовом жаргоне… (Семенова Т. Он знал Василия Сталина. // Новые рубежи, № 45, 22 июня 2005 г. — http://www.mosoblpress.ru/odincovo/show.shtml?d_id=5582).

Не забыл Василий о своем друге и инструкторе Федоре Прокопенко и после войны. Федор Прокопенко и его пилоты (все бывшие боевые летчики—истребители) на десяти самолетах Як–11 участвовали в параде в честь Дня Воздушного Флота. В сентябре 1947 года его вторично призвали в кадры военной авиации — с присвоением звания подполковника. Его всегда тянуло непосредственно в строй. И он почти добился назначения на транспортный авиаполк, командиром, когда… судьба вновь свела его с Василием Сталиным в здании штаба на столичном Ленинградском проспекте. На этот раз Василий Иосифович предложил Федору Федоровичу осваивать… вертолеты (Севастьянова А. Четырнадцать тысяч часов без земных впечатлений. // Гвардия России, № 5 (10), июнь 2003 г.).

Читая воспоминания друзей Василия Иосифовича Сталина, кажется, что нет такого, которому бы он не помог. А.А. Щербаков в своей книге «Летчики, самолеты, испытания» приводит следующий эпизод, произошедший с Алексеем Микояном, в судьбе которого Василий также поучаствовал: «Работа однажды свела меня с коллегой, который служил в Туркестанском военном округе, когда командующим авиацией там был мой школьный товарищ и однополчанин Алексей Микоян. Этот летчик рассказал, что при встречах с генералом Микояном о нем складывалось неблагоприятное впечатление: — Посмотрите на выражение его лица, — говорили пилоты. — Он нас презирает!

Как мог, я разуверил коллегу. Алексей не мог презирать летчиков. Сам фанатик военной авиации, он любил летчиков и службу. Более сорока лет своей жизни он летал сам или руководил полетами и военными учениями.

В душе он считал летчиков лучшими представителями человечества. Летчиками были два его старших брата. Что же до выражения лица, то, действительно, оно давало повод заподозрить к себе некое ироническое отношение. Но причина — не в отношении к людям, а что ж делать, такое было у него лицо.

Началось это в марте 1943 года в Вязниковской школе пилотов. Учебным самолетом был там устаревший истребитель И–16, на котором на взлете и посадке сложно было удерживать направление движения. Перед самостоятельным вылетом курсанту давали специальный тренаж.

С самолета, отлетавшего технический ресурс, снимали обшивку крыльев, и курсант выполнял разгон до скорости взлета, а затем, дросселируя двигатель, имитировал посадочный пробег.

И вот, выполнив разбег, Алексей должен был убрать газ. Тут произошло непредвиденное, но в авиации нередкое явление. Выпал или не был поставлен шплинт, от вибрации отвернулась гайка, рычаг управления двигателем расцепился с тягой управления; самолет с ревущим двигателем несся к краю аэродрома. Можно было остановить мотор, выключив зажигание, но курсанту Микояну не хватило на это ни опыта, ни времени.

Самолет залетел в овраг и перевернулся, подняв облако снежной пыли. Алексею повезло, самолет не загорелся, что часто случалось в аналогичных случаях с поршневыми самолетами. Глубокий снег оврага смягчил удар. Все обошлось хорошо, только армянский нос Алексея несколько раздулся. Через неделю он уже на И–16 вылетел самостоятельно.

Мне неоднократно приходилось замечать, что одна и та же аварийная ситуация преследует одного и того же летчика дважды.

Через полтора года Алексей — летчик 12–го гвардейского полка — сопровождает самолет командующего противовоздушной обороны генерала Громадина на Запад. На аэродроме посадки в г. Резекне у Як–9 Алексея выпал или не был поставлен шплинт. От вибрации отвернулась гайка, выпал соединительный болт, и после выпуска шасси одно колесо стало поперек.

В момент приземления — резкое одностороннее торможение, самолет, развернувшись, переворачивается и еще несколько метров ползет по бетону на спине. Опять повезло, самолет не загорелся.

Если в таких случаях вспыхивал бензин, то начинали взрываться пушечные снаряды, и спасти летчика бывало невозможно. Но Алексея в тот раз быстро вытащили и отправили в госпиталь с тяжелой костно—лицевой травмой. Была почти утрачена возможность говорить. Кормили через носик «поилки». Как только появилась возможность говорить, первым вопросом пилота был:

— Когда смогу летать?

Профессор—хирург ответил:

— Какие полеты? Вы, батенька, свыкайтесь с мыслью, что вы — инвалид.

Еще вчера сокол—летчик, а сегодня — инвалид.

Алексею стало очень тяжко. Про ту беду узнал Василий Сталин. Об этом человеке уже написано много нелестного. Но я могу сказать, что он охотно откликался, если его о чем—либо просили, и активно шел навстречу людям, нуждавшимся в помощи. Помог он и Алексею, которому симпатизировал.

В то время в Большом театре работал массажист по фамилии Шум. По рассказам, это был целитель—кудесник. Если артист балета получал травму ног или заболевал радикулитом, а нужно было танцевать спектакль, то Шум бывал незаменим.

Интенсивным, умелым массажем он ставил артиста к спектаклю на ноги. Шум был любителем—мотоциклистом, в поры кожи рук и под ногти навсегда въелось машинное масло, однако терапевтический эффект массажа от этого не снижался.

Шум успешно лечил Василия Сталина от каких—то вывихов и оставил представление о преимуществах нетрадиционной медицины. Его—то — Никиту Шума — Василий и привез в больницу к Алексею. Шум осмотрел пациента и пообещал назавтра приехать с «инструментом».

Инструментом оказались две оструганные палки, пользуясь которыми как рычагами, он открыл Алексею рот. Запустив туда свой палец, он массировал рот изнутри, затем лицо. Алексею было очень больно, на что Шум говорил:

— Ты можешь плакать, только не ори, а то подумают, что я тебя убиваю.

Не берусь утверждать, что было решающим — массаж Шума или традиционная терапия, только Алексей вполне поправился. Восстановилась речь и жевание, только из—за костных переломов на лице осталась какая—то ироническая ухмылка, которая, впрочем, не отражала ни его настроение, ни его отношение к людям. Он вернулся к летной работе, и большая часть его жизни прошла или в самолете, или на командном пункте с микрофоном в руке, или у экрана локатора. Перерыв был только на периоды учебы в трех военных академиях.

Когда пришел срок и врачи отстранили его от летной работы, он, как многие летчики, тяжело адаптировался к административной и штабной деятельности и тосковал по любимому делу. Вероятно, это и было причиной довольно раннего ухода из жизни. Он умер шестидесяти лет» (А.А.Щербаков. «Летчики, самолеты, испытания»).

К Василию тянулись не только люди. Он умел находить общий язык с животными, даже с теми, кто первоначально проявлял агрессию, а это дано немногим. Воспоминания профессора Морозова (первого мужа Светланы Аллилуевой) относятся к 1943 году: «Я хорошо помню Василия той поры. Производил он впечатление человека энергичного, властного, уверенного в себе. Каким—то магическим образом это действовало на окружающих. Причем не только на людей. Однажды он попросил меня помочь ему найти хорошую собаку в милицейском спецпитомнике. Немецкую овчарку, понятно. Других там просто не было. Я доложил руководству и получил соответствующее разрешение.

Встретили нас в питомнике более чем радушно. В кабинете начальника уже был накрыт стол с обильной выпивкой и закуской. А все младшие чины сгрудились у дверей, чтобы взглянуть на сына вождя. Событие все—таки!

Василий, однако, от угощения отказался и потребовал сразу же показать собак. Мы отправились в вольер. Овчарки особого интереса к нам, надо сказать, не проявили. Может быть, лишь насторожились слегка. Не более того. Пройдясь пару раз вдоль собачьих будок, Василий недовольно сказал:

— Что—то на меня эти псы особого впечатления не производят.

Мы собирались уже уходить, как вдруг Василий заметил будку, стоявшую на некотором расстоянии от остальных, а возле нее большого и на вид свирепого пса. Он скалил зубы и угрожающе рычал.

— Это что еще за чучело? — обратился Василий к начальнику питомника.

— Дурной кобель, товарищ полковник. Дрессировке не поддается. Вообще неуправляемый. Придется, видимо, пристрелить.

— Интересно… Давай—ка посмотрим его.

Василий круто повернулся и направился к пригнувшемуся словно для прыжка псу. — Товарищ полковник! Может сильно покусать, — испуганно пролепетал начальник питомника.

— Чепуха, — небрежно бросил Василий. И пошел прямо на пса. Тот недоуменно уставился на него и вдруг… вильнул хвостом.

— Молодец, — хмыкнул Василий и, подойдя вплотную, потрепал пса за шею. Тот лизнул Василию руку.

— Этого беру. Как его звать?

— Шайтан, товарищ полковник.

Из питомника возвращались таким образом: Василий сидел за рулем. Рядом с ним на переднем сиденье Шайтан. А я сзади. Шайтан прожил у Василия несколько лет. То была неразлучная пара. Василий брал Шайтана даже в самолет, когда совершал боевые вылеты. Такой преданной и умной собаки, говорил он, я никогда раньше не встречал.

Утверждают, что животные чувствуют хороших людей…» (Сорокин Э. Чужой в семье Сталина. // Российская газета. — 6 декабря 2002 г. — http://www.rg.ru/Anons/arc_2002/1206/4.shtm).

83–летний полковник запаса Анатолий Авксентьевич Король из г. Запорожье в 1939–1940 годах учился в Каче с сыном Иосифа Сталина. Когда молодой лейтенант оказался в затруднительном положении, Василий с радостью оказал помощь своему качинскому сослуживцу. «Василий старше меня на полгода, — рассказывает Анатолий Король. — Общались, в футбол играли. Он всегда в нападении, а я в нападении и полузащите. Вася был хорошим парнем, вспыльчивым, правда, но отходчивым. Высокомерия с его стороны я не замечал, но он был сильно избалован. Когда в училище произошло ЧП (во время учебных полетов разбились три курсанта и полковник из политотдела школы), начальник школы комбриг Иванов собрал всех и, разбирая ошибки, сказал: „Товарищи курсанты, говорят, что авиация опасна для жизни. Но если бы она была опасна, то товарищ Сталин Иосиф Виссарионович никогда бы не разрешил своему сыну учиться в нашей школе“. Об авариях и привилегированном положении Василия стало известно самому Сталину. Васю назначили старшиной второй эскадрильи и переселили из отдельной комнаты в общую казарму. Правда, вскоре, как старшину, перевели в комнату на четверых человек.

Школу Василий окончил на отлично, получив звание лейтенанта. А я стал младшим лейтенантом. К местам назначения — я в Оршу, он в Люберцы — ехали в одном вагоне. Прощаясь, Сталин сказал: «Ну, Король, не забывай, что я в 16–м полку. Будешь в Москве, заезжай». У нас сложились очень хорошие отношения. Правда, до войны больше не увиделись. А затем встречались еще пять раз.

В 42–м во время вынужденной посадки в лесу меня выбросило из кабины самолета, от ударов о деревья я покалечил лицо и руку. Когда долечивался в Москве, у меня украли все документы. Знакомый по Каче посоветовал обратиться к Василию, он был тогда главным инспектором ВВС. Позвонил и услышал в ответ: «А, Король! Давно не виделись, приезжай». Васин адъютант провел меня к полковнику Сталину, тот меня обнял, говорит: «Поехали на Центральный аэродром». Сели в машину, Вася за рулем. На аэродроме я остался в машине, Василий направился к своему красному истребителю «Як». Погода была пасмурная, нелетная. Но Сталин был хулиган в этом смысле. Полетел в сторону сталинской дачи, и начал там «закручивать» восходящие «бочки». Но минут через тридцать вернулся. Оказалось, конструктор Яковлев увидел в небе красный самолет, понял, кто в нем сидит, и передал по радио: «Батя на даче! Вася, тикай!» Василий отца боялся и без разговоров вернулся. Сталин тогда его не заметил. Когда вернулись в штаб, Василий распорядился, чтоб мне выдали документы о назначении в 12–й гвардейский полк на Центральном аэродроме на должность командира звена» (Гаев Ю. «Курсанту военного училища Василию Сталину первый завтрак приносили в комнату, а второй — на летное поле». // Факты (Запорожье). — http://arttour.com.ua/news/25–06–2005–00–00–00/ KURSANTU_V.html).

Как известно, в сталинском полку воевал знаменитый летчик Алексей Маресьев. Раньше вряд ли стоило бы рассказывать трогательную историю о подвиге этого человека, но сейчас, к сожалению, другие времена. Поэтому, для тех, кто не читал «Повесть о настоящем человеке» Б.Полевого, вкратце поведаю: раньше всему миру был известен советский летчик—истребитель, Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев. В марте 1942 года помощник командира и штурман истребительного авиаполка, сбивший ранее 4 самолета противника, в воздушном бою в районе Демьянского плацдарма был подбит. С тяжелым ранением в обе ноги летчик сумел посадить поврежденную машину в тылу врага. 18 суток добирался он, тяжелораненый, через линию фронта к своим. После ампутации обеих голеней рвущийся в небо пилот не менее тяжким трудом освоил протезы, получив право от всех медицинских инстанций вновь стать воздушным бойцом. С июня 1943 года в составе 63–го гвардейского истребительного авиаполка Маресьев участвовал в боях на Курской дуге и в Прибалтике, сбил еще 7 самолетов противника. За боевые заслуги, отвагу и мужество, проявленные пилотом при возвращении в строй, Алексей Петрович Маресьев в 1943 году был удостоен звания Героя Советского Союза. Командиром дивизии, в которой летал Маресьев, был Василий Сталин.

И вот как вспоминает свой последний, уже послевоенный полет Алексей Маресьев: «В последний раз я садился за штурвал самолета, если не ошибаюсь, в начале пятидесятых, еще при Сталине, точнее, когда авиацией в Московском военном округе заправлял Василий Сталин. Обратился к нему с просьбой (мы были на „ты“) разрешить мне полетать на реактивных самолетах. Он зачертыхался: зачем, мол, тебе реактивные самолеты, но, в конце концов, согласился помочь. Из затеи, правда, ничего не вышло. И все же с его помощью мне удалось полетать на поршневых самолетах. В Москве была спецшкола ВВС, а вот самолетов не хватало. С помощью Василия Сталина я выбил для нее По–2 и совершил в школе несколько полетов как летчик—инструктор. На этом моя небесная эпопея завершилась» (Докучаев А. Алексей Маресьев: «Я не из легенды…» // Братишка, октябрь 2003 г.).

В своем последнем интервью Алексей Петрович Маресьев припомнил детали этого полета: «В последний раз я садился за штурвал самолета в 1953–м. Я тогда работал в спецшколе ВВС. Согласно программе учащиеся последних классов должны были налетать 200 часов на всех. Но летать не давали. И я позвонил тогдашнему командующему Московским военным округом ВВС Василию Иосифовичу Сталину. Мы с ним в свое время встречались на фронте. Он меня спрашивает: „Что тебе надо?“ (Вообще—то Василий Иосифович был человек неплохой, но резковатый.) Я отвечаю: „Мне нужен самолет, механик, горюче—смазочные материалы и аэродром“. В итоге нам выделили площадку возле Чехова, где я и летал в последний раз» (Гусев Д. Настоящий человек. // Советская Белоруссия, № 135 (21132), 19 мая 2001 г.).

И, как это зачастую бывает, командир поучаствовал и в налаживании личных отношений в семействе Маресьевых. По словам сына прославленного летчика, Алексей Петрович познакомился с будущей женой в штабе Московского округа ВВС, которым командовал Василий Сталин. Также памятуя о военных заслугах своего сослуживца, Василий разрешил Алексею полетать на «Кобре» после воздушного парада: «Отец (это было уже после войны) служил инструктором штаба ВВС Московского военного округа ПВО. Кстати, под началом Василия Сталина. Нормальный, рассказывал, мужик был. Как все мы, не без греха. Человек широкой натуры. А батя однажды, еще на фронте, как увидел „Аэрокобру“, так и влюбился в нее безоглядно. Но управление „Коброй“ требовало частых мягких движений ступнями. Мне кажется, что при своем упорстве отец освоил бы и этот сложный для него элемент управления. Иначе вряд ли он добивался бы разрешения полетать на этой машине у самого генерала Сталина. Василий Иосифович разрешил. Но попросил подождать, когда закончится суета с подготовкой к воздушному параду. А когда парад закончился, отец уволился из армии, подоспели документы. Потом часто с сожалением вспоминал, что так и не полетал. Поэтому на торжественный вечер в театр решили привезти настоящую „Кобру“ из Кубинки. Замысел режиссера был таков: отцу в его возрасте было тяжело вставать после каждого приветствия, поэтому те, кто желал вручить ему цветы, должны были просто класть букеты на плоскости. Представляете, к концу вечера весь боевой самолет — в цветах, эдакий символ победы мира над войной!» (Шуневич В. «Прежде чем познакомиться с будущей женой, Алексей Маресьев попросил приятеля — начальника отдела кадров — вызвать девушку к себе на беседу». // Факты, 17 мая 2002 г.).

Анатолий Гаврилович Николаев — летчик—фронтовик также вспоминает сына Верховного Главнокомандующего как вполне нормального молодого офицера, ничем особым не отличавшимся от остальных: «Много было памятного за четыре года войны. Ведь это не только бои с фашистами. Сколько ярких встреч было с дамочками разных категорий, сколько нами, летунами, спирту было выпито… Или вот про то, как я служил с Васькой Сталиным. Я „старлеем“ тогда был, а он в майорах ходил. На Северо—Западном фронте дело было. Веселый Васька был человек, приключения его сами находили. Не раз мы с ним хаживали, как теперь говорят, „по бабам“… А спирт в авиации было не принято разбавлять» (Тяглов В. Последний из «могикан». // Моя информационная газета, 8 мая 2002 г.).

Единственный, кого за всю свою военную биографию Василий «напугал» и то ненадолго, был механик его самолета Николай Михайлович Ефимов: «Ярко—рыжий Василий произвел вполне благоприятное впечатление, если не считать суеверного ужаса, которым сопровождалось его появление среди офицеров — времена были соответствующие. Потом пообвыклись, но обсуждать нового пилота даже в кругу друзей на всякий случай воздерживались. Человеком он оказался компанейским, нередко выступал инициатором весьма бурных вечеринок, ухлестывал за дамами, не смущаясь их отношений с другими офицерами.

К технику Сталин отнесся благосклонно, звал его не по фамилии, а Колей. Со временем отношения стали вполне доверительными — даже пригласил два раза в гости. В то же время самый высокопоставленный младший летчик страны не давал забыть, кто есть кто. Николай Михайлович вспоминает, что больше всего боялся за самолет. Малейшая неисправность могла привести к вспышке гнева. А со сталинской манерой выражать недовольство полк познакомился быстро. В лучшем случае дело ограничивалось руганью, в худшем — доходило до хватания за пистолет. Прерывать такие истерики в полку никто не брался, возражать сыну вождя было не принято. Сегодня имеется немало свидетельств о случаях рукоприкладства с его стороны. Ефимов, правда, утверждает, что ничего такого за 8 лет совместной службы не наблюдал. А вот пил Василий Сталин, по словам Николая Михайловича, действительно много, и при этом почти не пьянел. Предлагал выпить и механику, однако не настаивал, если слышал отказ.

В какой—то момент Николай Ефимов не выдержал такого напряжения, начали сдавать нервы. Когда пришел докладывать о пошатнувшемся здоровье, Сталин сидел за столом, демонстративно положив под руку ТТ. Техника он тут же обвинил в симуляции, однако этим тогда и ограничился…

Оценивать летное мастерство подопечного — не дело механика. Сталин летал нечасто — положение не позволяло. В чем—чем, а в трусости его обвинить было сложно. Он рвался в бой, злился, скандалил, но поделать ничего не мог — командование корпуса, с подачи Верховного Главнокомандующего, как могло, ограничивало пыл молодого генерала.

Несколько раз истребитель Василия получал пробоины. «Вели бой», — исчерпывающе объяснял механику он происхождение повреждений. Свои истребители Василий Сталин не доверял никому, кроме Ефимова. Однажды механик попал—таки по причине нервного истощения в офицерский санаторий. Командир выдержал ровно 10 дней разлуки, после чего стал названивать подчиненному: «Срочно возвращайся»«(Новиков А. Механик Сталина. // Советская Белоруссия, № 85 (21995), 11 мая 2004 г. — http://www.sb.by/article.php?articleID=36236).

Еще раз, возвращаясь к вопросу отношения Сталина—младшего к образованию, подчеркиваю, что он всегда стремился окружать себя людьми грамотными и принимал меры для того, чтобы его подчиненные могли учиться даже во время войны. «В ноябре 1944 года я стал слушателем Военно—воздушной инженерной академии. Случилось так, что в полк прислали документ о наборе в академию. Уже тогда руководство страны задумывалось о послевоенной ситуации, перспективных кадрах. Лично я об учебе страстно мечтал. Сразу подал рапорт. Но Василия Сталина пришлось уговаривать. Он сначала обо мне и слушать не хотел: идет война — какая учеба? Но все—таки через некоторое время составил ходатайство. А после войны Василий своим письменным приказом заставил офицеров ходить в вечерние школы с тем, чтобы у всех было 10–классное образование» (Чуев Ф. Памятник при жизни. // Аргументы и факты, № 18 (179), от 5.05.1997 г.).

Слова Виталия Попкова подтверждают и другие однополчане Василия. Герой Советского Союза Виталий Дмитриевич Орлов рассказал следующее: «В то время я уже был назначен ведомым звена. Когда закончили занятия, готовность полка приехал принимать сын Сталина — Василий. Он высоко оценил мастерство летчиков, но напутствовал учиться дальше. „Как же так? А когда же воевать?“ Поделился своими сомнениями с командиром звена, а тот ответил: „Не торопись. Войны и на твой век хватит. После отъезда Василия Сталина в полку появились английские истребители „Харрикейн“. Но они были неуклюжие и мало приспособленные к нашим природным условиям. „Нет, — решили летчики, — отечественный Як–7 надежнее“. Они предпочитали тренироваться только на советских самолетах, и командование пошло им навстречу. Учеба продолжалась“ (Гладышев Н. Лобовая атака. // Богородские вести, № 41,15 апреля 2003 г. — http://www.mosoblpress.ru/bogorodsk/show.shtml?d_id=2099).

Роясь в дебрях Интернета, я пытался найти хоть одного человека, который бы отозвался о Василии негативно. Приходилось встречаться с разными характеристиками знавших его людей. Его считали забиякой и хулиганом, любителем женщин и широкой души человеком. Но мне не удалось встретить не одного отзыва о Василии, как об избалованном отцом негодяе. Таковым его вырисовали современные СМИ, добавляя к рассказам однополчан Василия свои, зачастую несправедливые и гадкие замечания, а то и вовсе надуманные характеристики. Но людская память сохранила совсем иной образ Василия Иосифовича Сталина.

В. Пшеничная: «Много хорошего я слышала и о сыне Иосифа Виссарионовича — Василии. Дело в том, что до войны мой двоюродный брат учился с ним в летном училище. Он часто увлеченно рассказывал мне о многих случаях бесстрашия Василия как в летном училище, так и на фронте. А в годы войны, когда Луганщину освобождали от фашистов, я сама слышала от солдат, разместившихся на ночлег по украинским хаткам перед боем, рассказы о бесстрашии сталинской авиации. Говорили, что когда В. Сталин налетал со своими „соколами“, то немцы прекращали бой и прятались во все щели. Я уже говорила, что мой муж служил летчиком в Московском военном округе, где авиацией ПВО командовал Василий Сталин. Скажу так: командующий большое внимание уделял политическому воспитанию не только офицеров, но и даже офицерских жен. Раз в неделю у нас были занятия по изучению истории ВКП(б) и политинформации. Обязательно — самодеятельность, в праздники мы ездили выступать по колхозам. На семинары в Москву собирал членов женсовета из каждой части округа. Почти все были обучены стрельбе из оружия. Был даже лозунг: „Жена воина — сама солдат“…Чтобы упрятать Василия Сталина в тюрьму, Н.С. Хрущев отправил его учиться в академию, а сам дал указание провести инвентаризацию построенных им сооружений (так нужных народу!). Василий построил под штабом ВВС мощное противоатомное убежище, ипподром, который отдали Буденному, и создал мощный ЦСК из лучших футболистов. Как я помню то время, Василия обвиняли в растрате средств на эти сооружения. А потом — он знал, кто помог И.В. Сталину раньше умереть… Василий хотел уехать в Китай советником, но оказался на восемь лет за решеткой без имени и фамилии. Затем был выслан в Казань» (http://orp.orel.ru/comment.php?comment.news.comment.940).

Н. Горяинов: «Поразмыслил я так, и вот вам мой сказ: думаю я, что в истории Сталин — второй Бульба Тарас. Его слова: „Я генералов на солдат не меняю“, — никогда я не забываю. Разве не жалко было ему тогда своего родного сына Якова, да и Василия тоже. Но они ушли на фронт и храбро сражались, как подобает русскому солдату. Такими сыновьями можно только гордиться.

Как—то после войны мне один капитан поведал, что когда Василий первый фашистский самолет сбил, то командир части Сталину об этом доложил и попросил присвоить Василию звание Героя Советского Союза, а Сталин своего согласия не дал. После этого Василий еще не один самолет сбил, но звание Героя все же не получил. Он был прост, фамилией отца гордился, но не хвалился. А после войны Василий в авиационном полку служил, и вот что еще рассказывают.

Целый год Василий прослужил вместе с другими офицерами, и никто не знал, кто он такой. Он много анекдотов знал и в свободное время всему батальону рассказывал к удовольствию всех. И вот однажды пришел в штаб летчик—ас, Герой Советского Союза, и говорит капитану: «Друже, если появится у вас Сталин, нам обязательно сообщить нужно!» Капитан был ошарашен: «Слушай, ты что, в бреду? Какой Сталин?! Он ведь в Кремле, а для нас, считай, что на луне!» А летчик ему: «Да все его знают, и не только в нашей части. Да он и у вас в батальоне бывал не раз. Он — летчик—ас, но когда мы садимся за карты и играем в очко, ругает нас! Ну что, не знаешь ли полковника Василия?» Капитан в ответ: «Привет! Да анекдотчика Василия знаю уже год! Неужели это сын самого Сталина?!» И еще капитан сказал, что Василий никогда ничем не хвалился, уважал офицеров и солдат всех подряд. Вот какой был скромный, как о нем говорят. Отец его так воспитал» (Горяинов Н. Записки фронтовика. // Михайловские вести, № 8, февраль 2002 г. — http://mihvesty.euro.ru/html/8_22feb02.html).

«В свои 83 года в бодром настроении встречает День Победы полковник медицинской службы, ветеран войны Олег Белаковский, стоявший у истоков зарождения спортивной медицины в СССР.

Олег Белаковский учился до войны в одной школе с Всеволодом Бобровым, с которым вместе гонял в футбол и хоккей. Еще пацаном будущий великий форвард выделялся свой нестандартной игрой среди сверстников. «И вот я поехал из Будапешта, где служил, в отпуск, — вспоминает Белаковский. — И на вокзале услышал репортаж Вадима Синявского о матче московского „Динамо“ с английским клубом „Челси“. То было знаменитое триумфальное послевоенное турне динамовцев по Англии. И слышу, Синявский то и дело называет фамилию Боброва. Я почему—то сразу решил, что это мой школьный товарищ. И в Москве нашел Всеволода, в гостинице ЦДСА. Встретились мы душевно».

Потом довелось служить Белаковскому на Дальнем Востоке, а в 1950 году поехал он на курсы усовершенствования врачей в Москву и некоторое время жил дома у Боброва. А когда завершил курсы и собирался назад на Дальний Восток, Бобров предложил товарищу попробовать силы в спортивной медицине. «Тем более, ты десантник, видал виды, в спорте такие врачи нужны». Бобров, игравший тогда в команде ВВС, которой покровительствовал Василий Сталин, в те годы — командующий ВВС Московского военного округа, замолвил слово за своего друга перед сыном главы советского государства.

Скольким спортсменам он облегчил, как и своим фронтовым друзьям на полях сражений, страдания, скольких вернул в строй! Олег Белаковский в свои 83 года продолжает работать в меддиспансере ЦСКА» (Вуколов Н. Врач—десантник. // Молодежь Эстонии. — 9 мая 2003 г. — http://www.moles.ee/03/May/09/16–1.php).

А теперь информация к размышлению для болельщиков ЦСКА. У истоков вашей любимой команды стоял Василий Сталин. Это его друг Всеволод Бобров незадолго до ареста Василия собрал первую футбольную команду армейского спортклуба.

Раз уж речь зашла о спорте, следует вспомнить, с чего начинались спортивные увлечения Василия.

Еще в детстве у Василия проявилась любовь к спорту и технике. С малых лет он увлекался конным спортом. В 1928 году во время прилета в Москву дирижабля графа Цеппелина на велосипеде добрался из Кремля на Ходынский аэродром. Съездив туда и обратно, он преодолел немалое расстояние. В 12 лет Василий научился водить автомобиль! В этом ему помогли сотрудники личной охраны Сталина. Он вечно крутился у гаража особого назначения (ГОН), где стояли роскошные автомобили руководителей партии.

В 1938 году Василий Сталин поступил в военное авиационное училище в Каче под Севастополем. Василию было позволено свободно кататься на привезенном из Москвы мотоцикле «Харлей—Дэвидсон». Эти мотоциклы закупались для нужд армии в большом количестве — один из них Сталин подарил сыну в честь окончания школы. Конечно, лихой парень не мог отказать себе в удовольствии покататься на бешеной скорости по горным серпантинам. И лишь однажды, осенью 1938–го, гоняя наперегонки с начальником училища, у которого был такой же «Харлей», курсант Сталин сильно поцарапался, упав на повороте с тяжелого 1000–кубового мотоцикла. В то же время Василий хорошо учился и очень любил летать. В марте 1940 года он закончил авиашколу с хорошим аттестатом. Может быть, поэтому и достался Василию красавец «Мерседес», который его отец получил в подарок от Гитлера.

Сказать, что «Мерседес» очень понравился Василию, это значит не сказать ничего. Он пришел в восторг от такого подарка и носился по московским улицам на ревущей спортивной машине, усадив туда друзей и девушек. Ни сотрудники ОРУД (старое название ГАИ), ни охрана ничего не могли поделать, так как просто не могли угнаться за Василием: тяжеловесный «Паккард–120», приписанный к охране, не мог тягаться в скорости со спортивным «Мерседесом–540». Только однажды Василия Иосифовича догнали. Как—то он заехал на своем «Мерсе» в частный сектор и, не зная дороги, стал растерянно кружить по переулкам. Орудовец, который гнался за нарушителем на своем «Харлей—Дэвидсоне» и хорошо знал эту местность, настиг Василия. Это так удивило и развеселило сына вождя, что с тех пор догнавший его милиционер стал его закадычным другом.

Начальник сталинской охраны Николай Власик, опасаясь за жизнь Василия, решил положить конец лихачеству Василия. Однажды Власик показал ему личный роскошный «Кадиллак–67», подаренный ему начальником охраны Рузвельта во время Тегеранской конференции. Великолепный закрытый автомобиль покорил Василия. И Власик дал ему машину во временное пользование. Так и катался Василий на взятом напрокат «Кадиллаке», пока в 1948 году он не стал его собственностью: начальник охраны и Василий Сталин, теперь уже командующий авиацией Московского округа, произвели обмен — темно—вишневый «Кадиллак–67» стал принадлежать сыну вождя, а злополучный «Мерседес» достался Власику. Спортивный родстер был поставлен в гараж, а Власик спокойно вздохнул, ведь ему хватало и служебного «ЗИСа». Но «Кадиллак» недолго служил Сталину: он достался после развода второй жене Василия, Екатерине Тимошенко.

Когда Василий попал в Берлин, начал собирать там уцелевшие дорогие автомобили. Вскоре он отправил в Москву эшелон(!) немецких машин. Прямо на перроне Василий собрал своих друзей, и каждый из них выбрал себе понравившееся авто. Сотрудники ОРУД тут же выписывали нужные документы владельцам. Вообще Василий Иосифович был щедрой душой — запросто дарил машины друзьям. Привезенную из Германии «Татру–87» он отдал сыну наркома внутренних дел Меркулова, а великолепный «Хорьх», о котором говорилось выше, он подарил другу, ехавшему командовать авиацией в Прибалтику.

Василий Иосифович очень много сделал для советского спорта, при нем небывалое развитие получил мотоспорт, ведь с помощью высококлассной трофейной техники можно было сделать мощный рывок. Из Германии сын вождя привез в Советский Союз немецких автомобильных специалистов, которые, находясь под арестом, на базе ВВС создавали по указанию Василия скоростной болид в классе «Гран—при». Уж очень ему хотелось блеснуть на международной арене. И машина действительно получилась уникальной: авиационная конструкция, 16–цилиндровый мотор. Но только принять участие в гонках на этом автомобиле так и не довелось. В 1949 году была организована мировая «Формула—I» и приняли новые правила для автомобилей. Сталинский болид по техническим параметрам не соответствовал новым требованиям.

Последним приобретением Василия Сталина летом 1952 года стал великолепный «Паккард Патрициан–400» следующего, 1953 модельного года (в США модельный год в производстве автомобилей начинается раньше календарного). Шестиместный седан, созданный в аэростиле, который в то время входил в моду, покорил воображение Василия. Это стало еще одним обвинительным пунктом в деле Василия Сталина. Сам «Паккард Патрициан–400» был передан в исследовательскую лабораторию «ЗИСа», где изучали его автоматическую трансмиссию. Сегодня он находится в коллекции одной московской реставрационной фирмы (Первым автомобилем Василия Сталина был «Мерседес», который Гитлер подарил его отцу после подписания пакта 1939 года). // Факты. — 15 июня 2001 г. — http://www.zetacentr.ru/article491.html).

В этом материале отслежена практически вся «автомобильная» история Василия. Все здесь есть, и четырнадцать автомобилей, подаренных друзьям—военнослужащим, и история злополучного «Паккарда», купленного для команды ВВС по автоспорту, который, опять же благодаря Василию, развивался в нашей стране и держался на мировом уровне. Но об автомобилях, которые могли принести славу нашему государству на престижнейших международных автосоревнованиях, упомянуто вскользь. Попробуем прояснить историю с 16–цилиндровым болидом для международных соревнований и тем, почему сейчас Россия не участвует в «Формуле—I». А ведь шанс был. И Василий Сталин имеет к зарождению отечественного автоспорта самое прямое отношение. Ведь это он вывез из Германии под самым носом у американцев, также охотившихся на «Серебряные стрелы», эти уникальные по скоростным характеристикам автомобили. Но сначала откроем жутковатую тайну — в начале 50–х годов в СССР уничтожили «Серебряные стрелы» — гоночные машины фашистской Германии и самые лучшие разработки великого Фердинанда Порше, послужившие прообразом болидов F1…

Но начнем с истории. Пусть вас не коробит — с Адольфа Гитлера. Сразу же после прихода к власти он провозгласил немецкую спортивную доктрину — «Kraft durch Freude» («Сила через радость»). Расшифровывать это можно было однозначно — спортивные достижения должны служить доказательством превосходства Германии и ее национальной идеи. Это касалось футбола, бокса, легкой и тяжелой атлетики, технических видов спорта. Сам фюрер автомобильные гонки любил и в машинах разбирался превосходно…

Поручил он разработку гоночных машин фирме Auto Union (предшественница современной AUDI), фирме Mercedes—Benz и лично конструктору Фердинанду Порше. Задача была поставлена очень конкретно — Гран—при 1934 года должен принадлежать Германии! Так родилась серия автомобилей «Серебряные стрелы». Название это не совсем случайно — две серебряных стрелы служили эмблемой войск SS, а именно в то время на них и возлагалась Гитлером самая важная задача по становлению порядка фашистского Рейха.

Количеством побед в Гран—при за шесть предвоенных лет, кроме Auto Union могла похвастать только команда Mercedes—Benz. Если первую гонку сезона 1934–го — Гран—при Монако — немцы пропустили и двойную победу праздновала Scuderia Ferrari, то дальше началась «тевтонская гегемония». Чемпионом Европы в тот год стал Ханс Штук из Auto Union, взявший три «Больших приза» из восьми.

Немцы побеждали в Монако и Тунисе, Испании и Бельгии, Швейцарии и Италии… Неудивительно, что эти машины были удостоены издания на почтовых марках Рейха. Это была великая честь! Лишь в середине пятидесятых годов Cooper разработал свой первый гоночный F1 — автомобиль с точно такой же конструкцией, как у Фердинанда Порше. Гениальный конструктор более чем на 20 лет опередил время…

Но вернемся на родные российские просторы: в СССР о гонках подобного масштаба до войны никто не помышлял, и представителей страны социализма на европейских гонках никогда не видели. Может быть, единственным человеком в СССР, который активно продвигал советский спорт во всех его направлениях, был Василий Сталин. Он формировал футбольные и хоккейные команды, перемещал под крыло команды Военно—воздушных сил лучших спортсменов, выделял им квартиры и наделял наградами и подарками. Однажды взгляд его обратился к автоспорту…

В первые послевоенные годы Германия разделена на зоны оккупации. Из страны вывозится все в качестве погашения военного ущерба странам антигитлеровской коалиции. Где в это время находится Василий Сталин? Он командует 145–й авиадивизией, расквартированной в Германии. Живо увлекается спортом, в том числе и тем, который развивался в довоенные годы в Германии. Так он вышел на эти автомобили…

Ветераны войны вспоминали: «813–й полк и 732–й в Рансдорфе стояли, еще в Дальгофе два полка. В Дальгофе был штаб дивизии, там Вася Сталин и жил. Вася вообще отлично летал, но не любил комиссии. У наших самолетов коки были красные, все знали. Коки — это носовые выступы на фюзеляже, где пропеллер. Вася много внимания спорту уделял. По тем временам у нас там сильная футбольная команда была. Не каждая команда имела своего тренера и врача. В Рансдорфе играли, в Витштоне, в Лерце. Жены офицеров в волейбол играли, полк на полк. Сталин прилетал на матчи сам, сажал самолет прямо на футбольное поле. Играли на аэродромах…»

Но не только играли в Германии в футбол. Существовали специально сформированные команды из солдат и офицеров (вроде бы они входили в систему Смерш, но лично я в этом не уверен. — Авт.), которые изучали — что забирать, что подлежит вывозу в СССР, а что не представляет никакой ценности. Гоночные «Серебряные стрелы» подлежали обязательному вывозу. Как и вся техническая документация фирмы Auto Union, часть станков и оборудование…

В 1947 году Василию Сталину присвоили звание генерал—майора и перевели с повышением в Москву. Вскоре следом за ним отправились на нескольких железнодорожных платформах все оставшиеся на оккупированной территории гоночные машины Auto Union.

В мае 1953 года начальник следственной части по особо важным делам МВД СССР генерал—лейтенант Влодзимирский и зам. начальника следчасти по особо важным делам МВД СССР полковник Козлов допрашивали арестованного Василия Иосифовича Сталина. На вопрос о незаконном расходовании государственных средств, в частности, последовал ответ, немного проливающий свет на «автомобильную» историю: «Числящаяся моей личной собственностью автомашина марки „Паккард“ была приобретена в Германии в 1952 г. за несколько сот тысяч марок (точно ее цену не помню) для авто— мотокоманды ВВС МВО. Для покупки „Паккарда“ и других автомобилей я специально посылал в Германию своего адъютанта Дагаева. Дагаев и начальник отделения физической подготовки ВВС МВО Соколов не раз выезжали в Германию, где закупали для ВВС МВО специальный инвентарь на большие суммы. Наряду с этим Дагаев и Соколов выполняли некоторые мои личные поручения…»

Итак, существовала реально авто— мотокоманда военно—воздушных сил Московского военного округа, которой командовал Василий Сталин. Команда была, а достойной техники не было. Взять ее можно было только в Германии. Тем более что страна—победительница для сына вождя могла сделать в то время все!

Если верить заявлениям некоего Фритца Экштейна, 18 «Серебряных стрел» были загружены на поезд и отправлены в СССР. Но известный автомобильный историк Лев Шугуров в интервью радиостанции «Эхо Москвы» утверждает следующее: «В Цвиккау есть до сих пор улица имени Роземайера, потому что там был завод, где делали эти машины. Самое интересное, что после войны конструкторов гоночного бюро „Auto Union“ сохранили. Они сконструировали гоночный автомобиль „Сокол“ и в 1952 году 2 экземпляра привезли в СССР. Василий Сталин привез. А их судьба, что потом с ними было — это тема отдельного рассказа…» Так сколько же всего гоночных машин фирмы Auto Union привез из Германии генерал Василий Сталин? По подсчетам, опиравшимся на одни свидетельства, выходило 18. По другим — всего 2. И доставлены в Москву они были не поездом, а самолетом. Попробуем разобраться.

Итак, послевоенная Германия. По всей стране идет демонтаж оборудования. Снимается и вывозится все — от станков и книг до произведений искусства и рельс с железнодорожных путей. В этой ситуации кажется совсем неожиданным решение СВАГ (Советская военная администрация Германии), которой руководил Маршал СССР Г.К.Жуков, создать акционерное общество «Автовело».

В Эйзенахе, на бывших заводах BMW начинается работа по выпуску автомобилей и мотоциклов. Все они увозятся в СССР под маркой «EMW». При этом на оккупированной советскими войсками территории Германии до некоторой степени в подпольных условиях создается конструкторская группа DAMW (Немецкое авто— мотопроизводство). Члены этой группы, найдя оставшиеся детали от довоенных гоночных автомобилей, используя наработки 1940 года Роберта Еберана фон Еберхорста — руководителя КБ Auto Union (над последним предвоенным болидом класса Е), — создают два новых «гонщика». Машина оправдала все ожидания, хотя и не превзошла довоенные экземпляры. Те были покруче! Они имели хорошую доводку и множество прогонов…

За руль сел будущая звезда гэдээровских гонок начала 50–х годов — Эди Бардт. Произошло это 31 марта 1952 года. Но, как вы понимаете, гонки на оккупированной территории незамеченными остаться не могут. Особенно в тот период, когда Иосиф Сталин дал команду — вывезти из побежденной страны 150 тысяч машин.

Но доложили об этих, невесть откуда взявшихся, расчудесных машинах не Верховному Главнокомандующему, а его сыну. Он был ближе и роднее — совсем недавно он здесь, в Германии, руководил авиадивизией. А сейчас возглавлял штаб ВВС МО в Москве.

Василий Сталин — большой поклонник спорта — тотчас загорелся идеей: сделать СССР командой, которая на равных будет соревноваться с ведущими державами в автоспорте. Мотокоманда у него уже к тому времени была. Велосипедная тоже… А вот автомобильного спорта до этого дня в СССР вообще не было! Вся история «автоспорта» сводилась в то время к нескольким рекламным пробегам новых автомобилей ГАЗ по пустыням и бездорожью…

Оба гоночных болида 8 апреля 1952 года были загружены в личные самолеты Василия Сталина «Си–47»(C–47) и прямиком доставлены в Москву, на Ходынский аэродром. Транспортных люков у этих самолетов не было, поэтому машины пришлось частично разобрать: снять колеса, частично облицовку…

По прибытии на Ходынку автомобили закатили в ангар. Трое механиков команды и личный водитель Василия Сталина принялись за сборку этого автомобиля. Собрать—то собрали, но отрегулировать двигатель никак не удавалось. Дело было в том, что на 12–цилиндровом двигателе стояло 12 прямоточных карбюраторов Solex 32, с работой которых механики знакомы не были. Еще одна причина — топливная смесь для этих автомобилей представляла собой сложную смесь с изрядным количеством метанола.

Двигатели работать не хотели. Что делать? По свидетельствам очевидцев этого события, Василий Иосифович произнес буквально следующее: «Вы же механики! Фронт прошли! Придумайте что—нибудь…»

Механики придумали следующее: они сняли все 12 прямоточных «солексов» и на их место пришпандорили 12 карбюраторов от автомобиля «Опель—Кадет». Двигатель заработал, но мотор еле тянул. Ему не хватало мощности… Было совершено несколько пробных заездов по аэродрому, потом машины увезли на дачу к Василию Сталину и пытались их оживить там, но ничего из этого не получилось.

«Я часто видел этот автомобиль, — говорит мне один из свидетелей событий тех лет. — Мне тогда было 16 лет, я был мотогонщиком, несмотря на то, что учился всего в 8–м классе. Неоднократно помогал дяде Леше (один из механиков) выкатывать и закатывать эту машину из ангара. Несколько раз даже посидел в кабине и покрутил руль. Он был съемным…»

Сталин—младший дает команду своему адъютанту и руководителю спортивной команды ВВС МО П.Н. Соколову решить вопрос с двигателями. Тот делает единственно правильное в тех условиях предложение: везти машины назад в Германию, разыскивать тех конструкторов, у которых отняли эти машины, и заставить их налаживать двигатели.

Василий Сталин вместе с Соколовым вылетают на этих же самолетах С–47 в Германию. Там гоночные болиды, так похожие на «Серебряные стрелы», но на самом деле таковыми являющиеся лишь наполовину, остаются на ремонт…

Что произошло дальше — не очень понятно. Машины так и остались у тех, кто их создавал. Известно, что они впоследствии участвовали в соревнованиях, снимались в фильмах и нашли свое постоянное пристанище — один в Дрезденском музее техники, а второй в музее английского города Доннингтона. В России остались лишь фотографии. Еще одно показательное выступление одной из этих машин состоялось 30 июня 1952 года. Тогда машины до финиша не дошли именно из—за неисправностей карбюраторной системы — без нагнетателей и компрессоров на «опелевских» далеко не уедешь…

Вот именно эти два автомобиля и получили название «Сокол 650»! Но носили они его очень недолго и не имели к советскому автопрому совершенно никакого отношения.

Тем не менее Василий Сталин рвется и хочет создать команду лучших автомобильных гонщиков СССР. Для этого нужны машины! К этому времени в Москве уже есть те самые, привезенные поездом, 18 лучших болидов Европы. Их ему не дают. Он вынужден возиться с какими—то «самоделками». У него ничего не получается.

И вот тут происходит очень странная и таинственная ситуация — федерация автоспорта принимает «решение». С этого момента и все будущие соревнования будут проводиться «по—новому»: категории определяются не по объемам двигателей, а по маркам машин — «Москвич», «Победа», «ГАЗ»… В секретных ангарах стоят двигатели в 16 цилиндров с 6000 кубиками, а на соревнованиях 2–цилиндровые (кстати, от немецкого мотоцикла ДКВ) и с объемами — 250, 350 и до 600 кубиков. Мы изобрели свою гоночную формулу соревнований — не Формула–1, а Формула—Москвич, Победа, ГАЗ…

Именно по этой причине и оказались все привезенные из Германии «гонщики» обреченными на разборку и разбазаривание. В соревнованиях они принимать участие не могли. Не попадали в советские категории!

Так политика вмешалась в дела спорта. Это директивное указание лишило Василия Сталина — талантливого организатора спорта — возможности заниматься любимым делом. А заодно и весь СССР — автогонками…

Впрочем, к 1956 году, когда Василий Сталин все еще находился в тюрьме, с автогонками в СССР было покончено навсегда. В созданных условиях они зачахли (Александров Н. Трагическая ошибка Василия Сталина: «Дело было на ЗИЛе…». — http://www.autonet.ru/localnews /index.asp/page/4/newID/216.html).

С советским автоспортом нерадивые чиновники сделали то же, что после со всей страной — профукали. Но это случилось позже, а при Василии Сталине в сфере спортивных достижений Московский военный округ обязан был быть первым. В короткие сроки сформировали волейбольную сборную. После того, как Василия Сталина избрали председателем Федерации конного спорта, для команды высшей верховой езды были куплены несколько чистопородных лошадей по баснословным для того времени ценам — по 70 тысяч рублей каждую (для сравнения: автомобиль «Победа» стоил 16 тыс. руб.). Не поскупились и на строительство конюшни с горячей водой. Горячо увлекался командующий и мотоспортом. Для команды ВВС округа приобрели новые гоночные экспериментальные мотоциклы по 35 тыс. рублей за штуку и сразу сотню мотогонщиков экипировали в кожаные черные куртки и шлемы с желтыми полосами, за что они получили на соревнованиях прозвище «колорадские жуки» (Лебедева О. Личный шофер Сталина // Сегодня. — 26 мая 1999 г. — № 350).

Сейчас наверняка немногие знают, что была раньше такая команда — ВВС. Представляла она Военно—Воздушные Силы. Василий Сталин в спорте, как и во всем остальном, стремился быть лидером. И в футболе, и в хоккее. В футболе не получилось — ВВС до момента своего расформирования так не разу и не стал призером первенств.

Не сразу удалось выйти на передовые позиции и в хоккее. В январе 1950 года самолет с командой в почти полном составе разбивается под Свердловском. В том полете на борту «Дугласа» не было Александра Виноградова (дисквалифицирован накануне за грубую игру в матче первенства против ЦДКА), Виктора Шувалова (Сталин приказал ему не лететь в Челябинск, чтобы не дразнить местных болельщиков, недовольных его переходом в ВВС из ЦДКА в день катастрофы) и Всеволода Боброва (по приказу генерала Василия Сталина его разыскивали по всей Москве, из—за чего задержали отлет на два часа, но так и не нашли) (Базунов Б.А. Спорт ХХ век. Хроника отечественного и мирового спорта. // Советский спорт, 2001 г.).

Первый успех к подопечным Сталина—младшего пришел в январе 1951 года, когда ВВС стал чемпионом страны. А вот армейцы заняли лишь четвертое место, вчистую оба раза проиграв летчикам — 2:5 и 1:5. В первенстве СССР сезона 1951/52 имя чемпиона стало известно лишь в дополнительном матче между ЦДСА (а с того момента команда именовалась именно так) и ВВС, который закончился победой «сталинских соколов» со счетом 3:2. И в январе 1953–го ВВС снова первый, на очко опередив ЦДСА в турнирной таблице (Сайт ХК Химик. — http://www.khimik.ru/pressa.html?id=98.).

Василий Сталин не просто курировал спорт. Многие спортсмены, такие как хоккеист Тарасов или Всеволод Бобров, были настоящими друзьями командующего авиацией Московского округа.

Кстати, в конце сорок девятого года у болельщиков крепко болела голова: почему же великий футбольный бомбардир Всеволод Бобров перешел в ВВС — команду Василия? Жена великого спортсмена считает, что Василий Сталин его убедил: «Они с Всеволодом дружили. На почве спорта дружба и завязалась. Почитай, все теперешнее ЦСКА было Василием Иосифовичем создано. Он много полезного для спорта сделал». (Сергей Щурко, Газета «Спорт Экспресс» Интервью с Еленой Бобровой)

«Их живо трое, игроков „команды лейтенантов“ ЦДКА. Нырков с Николаевым, про которых писано—переписано. И Прохоров, игрок в той команде незаменимый, который первое в жизни интервью дал в 80 лет. Говорить под запись поначалу Александр Иванович отказывался: „Я ведь и матерком сказать могу — а пленку эту по телевизору покажут…“ Божусь, что по телевизору не будет ничего. „Ладно, пиши…“

Жена, Галина Николаевна, подсобила разговору здорово. Заглянет в комнату, обронит на ходу: «Что ж ты, Александр Иваныч, не расскажешь, как к тебе домой Вася Сталин приезжал, а мы, девчонки, шептались во дворе — сын сталинский!»

— А! — оживляется Прохоров.

— Было такое, было. Приезжал…

Замирает на минуту. Вспоминает. Потом, перейдя на шепот, делится тайным: «Хороший он был мужик, Василий—то Иосифович… Хороший!» (Голышак Ю. Александр Прохоров. Военный билет с записью «футболист». — http://www.kanonir.com/istoria.htm).

Только хочется спросить: а шепотом—то почему? Почему заслуженный спортсмен должен скрывать свои чувства к другу, с которым столько побед вместе отмечено? Почему то, что Василий Сталин «хорошим мужиком был», тайна? Только потому, что его оболганный отец сейчас предстает перед миром как чудовище, от которого и сын не должен был бы далеко уйти? А ведь Василий дал советскому спорту такой толчок, которого он не будет испытывать вплоть до начала семидесятых.

Нередко молодой Сталин давал лично установку на игру. В волейбольную команду ВВС он приезжал задолго до матча и предлагал тренерам хитрый план действий: «Две первые партии на площадку не будем выпускать лидера Костю Реву. Пусть соперник потеряет бдительность. А потом выпускаем Реву, наше „тайное оружие“, и разделаем всех под орех». К общему удивлению, летчики выиграли — 3:0.

За шесть лет, что генерал руководил ВВС Московского военного округа, он произвел своего рода переворот в советском хоккее. Команда ВВС стала не только лидером в чемпионатах страны, но и потеснила мощную дружину ЦДКА во главе с Анатолием Тарасовым. Три сезона подряд команду летчиков возглавлял Всеволод Бобров. К слову, «охота» за Бобровым была организована в лучших традициях детективного фильма: из чемпионского состава ЦДКА, где Бобров был героем, любимцем публики, генерал за один месяц перевел этого форварда в ВВС, и надолго.

Сейчас бытует мнение, что Василий Иосифович чуть ли не насильно людей под флаги ВВС собирал, но тренер «Спартака» Никита Симонян эти слухи опровергает: «Очень хотел Василий Сталин меня в ВВС видеть. Я отдыхал в Минеральных Водах, так он за мной самолет прислал с двумя адъютантами. Привезли в Москву, сразу в особняк к Василию Иосифовичу. „Хочу, — говорит, — чтобы ты играл в моей команде“. Отказался. А он: „Может, ты обкома и горкома боишься?“ (А в обкоме тогда Хрущев был главным). Я отвечаю: „Не боюсь, просто знаю, что, как только соглашусь, сразу окажусь в ВВС, а мне дорог „Спартак“. И он тогда заявил своим подчиненным: „Смотрите, мне человек правду сказал!“ Поблагодарил. Говорит, мол, играй в „Спартаке“, но по всем вопросам я тебе всегда помогу. И потом он сам этим козырял. Когда его обвиняли в том, что он переманивает спортсменов, отвечал: „Вот Симонян отказался, и ничего“. Конечно, у меня о нем осталось очень хорошее мнение. Сейчас многие его подчиненные, летчики—генералы, Герои СССР, говорят: это был достойный руководитель и блестящий летчик“ (Садков П. Симонян мог позволить себе отказать Сталину. // Спорт. — 8 октября 2001 г.).

По рассказам патриарха российского баскетбола Александра Гомельского, Василий с собеседником был прям и прост: «Однажды я был у Василия Сталина на приеме. Было это в 1951 году. Сталин решил создать сильную женскую баскетбольную команду и пригласил в нее мою первую жену Ольгу Журавлеву—Гомельскую. Она была игроком сборной СССР, чемпионкой Европы, капитаном сборной Ленинграда и „Спартака“. А я был тренером и в „Спартаке“, и в сборной города. Генерал—майор Василькевич отвечал за спорт в ВВС. Он привел меня в кабинет Василия Иосифовича. Я носил погоны младшего лейтенанта ВВС, оканчивал Ленинградский институт физкультуры. Разговор короткий: „Переезжай в Москву с женой, будешь тренером ВВС, получишь квартиру и звание капитана“. Я, конечно, согласился. Но в следующем году, после окончания института, все изменилось. Вначале сам вождь снял его с поста командующего ВВС и отправил учиться в военную академию, а затем, после смерти Иосифа Сталина, Василия отправили в тюрьму» (Остался жив по приказу Василия Сталина. Интервью с Виктором Шуваловым. // Алтайская правда. — 7 февраля 2003 г. — № 34–36 (24287–24289)).

Василий Иосифович первым в стране понял и озвучил, что для больших побед нужны профессиональные спортсмены с ежедневной многочасовой тренировочной работой. Он говорил: «Нельзя ставить рекорды и выигрывать матчи после 6–8 часов работы на заводе». Он был заядлым болельщиком, особенно по игровым видам спорта. Его команды по хоккею, баскетболу, волейболу, велосипеду, мотоспорту становились лучшими в стране. Конечно, фамилия Сталин давала ему огромные возможности. Но она же и сгубила его после смерти «отца всех народов».

Надо хорошо представлять общую атмосферу вокруг Василия в те годы: одно его имя приводило в трепет иных начальников. Министру обороны Александру Василевскому он заявил: «Отец поручил мне курировать спорт в армии. Нам нужно строить бассейн в центре Москвы. Прошу выделить пять миллионов рублей». И, как это ни фантастично, министр без колебаний подписал распоряжение о выделении средств. Надо заметить, что деньги шли по назначению — воровства тогда не допускалось… (Пахомов В. Футбол Сталину вышел боком. // Труд. — 25 января 2000 г. — № 013). И бассейн не лично для Капы Васильевой, третьей жены Василия Сталина, строился. В те годы в Советском Союзе не было ни одного олимпийского бассейна длиной пятьдесят метров. Василий настоял на его строительстве. Результаты не заставили себя долго ждать: с середины пятидесятых и до сегодняшнего дня СССР, а впоследствии и Россия прочно удерживают первенство в водных видах спорта. А ведь раньше приходилось тренировать спортсменов в открытых водоемах. Но русские зимы, как известно, препятствуют не только вражеским армиям, но и отечественным любителям водных видов спорта. Согласитесь, тяжело играть, например, в ватерполо, проламывая не только могучую защиту противника, но и прорубая лед реки, на которой приходится тренироваться зимой. Крытый олимпийский бассейн эту проблему снял.

В 1951 году по приказу Василия Иосифовича в центре столицы на Ленинградском проспекте начали строительство спортивного центра. В дальнейшем он стал крупнейшим спорткомплексом ЦСКА.

Что же касается этого строительства на территории парка культуры и отдыха Ленинградского района, начатого штабом ВВС, то следует сразу оговориться, что эту и все другие стройки, по словам Василия, санкционировал военный министр маршал Василевский, а стало быть, на всех бумагах стояла его подпись. Однако Василевского на Лубянку даже не вызывали.

Что же еще во время следствия на допросах ставилось в вину генералу, столь активно помогавшему знаменитым спортсменам? То, что он «балует» их офицерскими чинами, дает вне очереди квартиры, устраивает банкеты. Создавая новую команду, переманивал к себе — в авиацию — настоящих «звезд» футбола и хоккея. В команде ВВС играли Всеволод Бобров, Евгений Бабич, Павел Жибуртович, Григорий Мкртычан, Александр Виноградов, Виктор Шувалов.

По понятным причинам на допросах Василий Сталин говорил то, что хотелось следователю. Скажем, допрашивающий считал, что он перетянул из «Спартака» известных хоккеистов Зденека Зикмунда, Ивана Новикова (к тому же сильных теннисистов) и Юрия Тарасова недостойными путями. Какими? Дал им квартиры, присвоил офицерские звания. И заслуженного мастера спорта, динамовского велосипедиста Федора Тарачкова тоже переманил, выделив новое жилье.

Но разве сегодня подобные деяния считаются аморальными? Не довелось генералу авиации стать очевидцем массовых переходов спортсменов в другие клубы ради получения нового жилья, последней марки машины, да еще в придачу дубленок и цветных телевизоров. Коммерческие контракты, договоры стали обыденным явлением. Волей—неволей, но снова приходится возвращаться к событиям ареста Василия Сталина в 1953 году.

«Собственно, если проанализировать протоколы допросов (проводившихся, к слову сказать, без применения пыток, хотя у следователя Льва Влодзимирского был в этой сфере накоплен немалый опыт), получается, что ничего сверхъестественного Василий Сталин не учинял. Ну, завел себе небольшое „охотничье хозяйство“, размером в 55 тысяч га, подвел к нему узкоколейку, завез туда 20 пятнистых оленей, а также некоторое количество бобров и белых куропаток, вылетал на охоту на самолете „Дуглас“ в сопровождении любовницы, приобрел за казенный счет вещички для дома, сервизы там, ковры, купил, опять же, на государственные деньги, машину „Паккард“, потому что она ему „очень понравилась“… В принципе, его размах не превосходил масштабов трат первого секретаря обкома брежневских времен — в этом отношении, пожалуй, он просто слегка опередил время» (Лялинская В. Сын за отца. // Русская Германия. — 03.05–09.05 2004 г. — № 18).

Из Германии, тем более давно не русской, конечно, виднее. Но опять же возвращаясь к уголовному делу, заведенному на Василия Иосифовича Сталина, давайте разберемся в кляузах, из которых состоит статья. И разбираясь, обнаружим, что нет в ней ни слова правды. Ни единого! Итак, по порядку.

Цитата:

«Ну, завел себе небольшое „охотничье хозяйство“, размером в 55 тысяч га, подвел к нему узкоколейку, завез туда 20 пятнистых оленей, а также некоторое количество бобров и белых куропаток».

На самом деле:

«Окрестности Переславля—Залесского издавна привлекали внимание государственных мужей. В плане приятного времяпрепровождения на досуге. Повелось это со стародавних времен — еще от Петра Великого, который, как известно из истории, развлекался здесь со своей „потешной“ флотилией. Деятелям советской эпохи также приглянулись живописные переславские лесочки — после войны здесь открылось „специальное охотничье хозяйство“, созданное для элитных охот. Кого только не приходилось встречать переславским егерям — загоняли они дичь и для Хрущева, и для Брежнева, даже, как говорят, приезжал сюда охотиться сам Фидель Кастро. Ну, а всяких министров и генералов они и не упомнят — мало ли их тут перебывало! Функционирует спецхозяйство и по сей день. Заповедные владения обнесены трехметровым забором, попасть за него весьма сложно, да и бесполезное это дело — работники хозяйства молчат как рыбы, мертвой хваткой держась за свои весьма доходные места.

Впрочем, элитное охотничье хозяйство — не единственное «историческое» место на переславской земле. В сороковые годы здесь было, как говорят, три дачи, куда приезжало семейство Сталиных. Одна из них — даже не дача, а охотничий домик — принадлежала сыну Иосифа Виссарионовича Василию Сталину. Домика того давно уже нет и в помине, зато жив человек, который в течение четырех лет охранял это место, несколько раз принимая Сталина и его гостей.

Павел Тимофеевич Панфилов живет в селе Купанском. В Переславль он попал в 1949 году из—под Нижнего Новгорода. Павла призвали в армию, и он очутился в переславской учебке. Как—то утром ему и еще 14 солдатам приказали выйти из строя, объяснив, что их пошлют на строительство «объекта». Этим объектом и оказалась дача генерала авиации.

«Это был обычный финский домик, — рассказывает Павел Тимофеевич, — три комнаты и кухня. Печное отопление, обстановка простая, никакой роскоши. Правда, место само — очень живописное, в лесу, на берегу Плещеева озера. Когда дом был готов, всю бригаду увезли, а меня оставили под присмотром майора. Через несколько дней прислали еще одного солдата. Так мы и прожили в этой компании все четыре года. Осенью 49–го я впервые увидел Василия Иосифовича. Прилетел он на охоту на самолете — неподалеку от Переславля был военный аэродром. С ним еще 15 человек, все офицеры высшего звена. Ввалились в нашу избушку — все кругломордые, здоровые, аж стены затрещали, сели за стол, выложили разные деликатесы московские — балычок, икру, ветчинку. Стали выпивать. Вина Сталин—младший не признавал — пил только швейцарский спирт, зато и не курил совсем.

После стали играть в карты. Шум, смех стоял такой, что домик ходуном ходил. Спать улеглись за полночь. Места на диванах всем не хватило. Расположились по—простому — расстелили на полу матрацы, тюфяки и легли в рядок.

Наутро вся компания отправилась в лес — настреляли уток, зайцев, в обед приехали повара из воинской части, всю эту дичь готовили. Откушали генералы да полковники своей добычи, попили еще водочки да и полетели в первопрестольную. А мы опять остались втроем — дожидаться новой генеральской охоты Постепенно обзавелись хозяйством — были у нас две коровы, две лошади,15 охотничьих собак. В отсутствие хозяина мы чувствовали себя вольготно. Вечерами, бывало, затопим печку и развалимся в генеральских креслах.

О приезде Сталина нас извещали заранее, чтобы успели подготовиться. Приезжал он обычно не один, с компанией. Всегда был в хорошем настроении, с нами, солдатами, общался запросто, только вот не любил, если кто поперек ему что скажет, тогда он начинал злиться.

Помню такой случай: жил в деревне Шурка Седов — балабольный такой мужик. Любил навешать на себя орденов, медалей и по деревне ходить. Он узнал, что Сталин приехал охотиться, и для него в лесу егеря построили шалаш. Шурка пошел в лес, отыскал тот шалаш, залез в него и уснул. Приезжает охота. Сунулся Сталин в шалаш, а там чужой мужик.

Вытащил он его на свет божий и грозно спросил: «Ты кто такой?» А Шурка развернул грудь со своими орденами и медалями и говорит: «Я — Герой Советского Союза!» Сталин рассвирепел, схватил его за шкирку, пинка дал под зад и говорит: «Беги отсюда побыстрее, пока тебе не наподдавали как следует!»

Так пролетели все годы моей службы — от охоты до охоты. В последний раз я видел Василия Сталина зимой 1952 года. Впервые приехал он один, без товарищей. Попил, побродил по лесу с ружьем, пострелял, но вернулся с пустыми руками. Переночевал, на следующий день рано утром попрощался и уехал.

А в 53–м, после смерти Иосифа Сталина, к нам прилетел вертолет. Мы сначала удивились — Василий никогда на вертолете не летал. Смотрим, выходит какой—то генерал—полковник. «Показывайте, — говорит, — ваши владения». Обошел дом, от охоты отказался, потом спрашивает: «Покушать у вас есть что—нибудь? Угостите». Мы наскоро собрали что было — супчик, молоко, хлеб, чай, сахар. Поел он и обратно на своем вертолете. Потом уже мы узнали, что после смерти отца Василия сняли, а это был новый начальник, которого поставили на его место.

Ну а через месяц я демобилизовался. Женился на девушке из ближайшего села, да так и осел в переславских краях. Дача простояла несколько десятков лет. В перестройку ее сломали».

Мы попросили показать место, где стоял охотничий домик Василия Сталина. Небольшой участок леса у озера оказался огороженным высоким забором, за которым виднелись добротные каменные трехэтажные коттеджи с гаражами и банями. «Это какие—то коммерсанты из Москвы понастроили, — прокомментировал Павел Тимофеевич, — ишь какие хоромы себе отгрохали! Генерал—то куда скромнее был!» — заключил он» (http://stockmail.ru/pki/articles/p—stalin1999.pdf).

То есть современные «историки» личную дачу Василия и охотничье хозяйство «сляпали» в одно целое, как это когда—то сделал Влодзимирский. Так чем вы отличаетесь от «палачей», которых клеймите, если их же формулировками оболгали человека?

Цитата:

«Вылетал на охоту на самолете „Дуглас“ в сопровождении любовницы».

На самом деле:

«…На территории взлетной полосы показался черный „паккард“ — все узнали машину Василия Сталина. Он приехал с девушкой. Подозвал Каснерика: „Миша, как следует покатай ее“. На Мишу смотрели не глаза — огонь. Девушка все время улыбалась, обращалась к Сталину на ты, ничего не боялась… „Кто она?“ — ломал голову Каснерик, пока они с красавицей Катей шли к самолету. Взлетели. Когда приземлились, к кабине подошел Василий Сталин: „Тебя, что, наказать? Фигуры воздушные ей покажи — вираж, штопор, колокол, чтоб дух занялся… Давай еще раз!“ Михаил Каснерик снова взлетел. Сделал в небе несколько „безобидных“ фигур и пошел на посадку: будь что будет… Земля… Девушка сказала Каснерику: „Вы хоть и летчик, но зато порядочный джентльмен!“. Это была дочь Маршала Советского Союза Семена Тимошенко, вторая жена Василия Сталина. Как рассказывал потом главнокомандующий, его молодая жена Екатерина Семеновна частенько за ужином упрекала: „Мол, летчик… Тоже мне работа. И за что тебя кормить?“ (Каснерик М. Настоящий полковник „катал“ на самолете жену Василия Сталина. // Комсомольская правда в Белоруссии, 19 мая 2006 г.).

Катались на том самом «Дугласе DC–10», о котором, видимо, идет речь в статье. Тот «Дуглас» Сталин не покупал на казенные деньги — это был подарок жены президента США. Самолет именной, с дарственной надписью на фюзеляже. Казне СССР он не стоил ни копейки. После ареста Василия он стал собственностью государства. Так что страна не только не тратилась на сына Сталина, но разбогатела на один самолет после ареста Василия.

Даже в протоколах обвинения указано, что не «с многочисленными любовницами» Василий бывал на охоте, а с собственной женой. «На охоту я вылетал на самолете „Дуглас“ в сопровождении Васильевой (Капитолину Васильеву он тоже катал на том самом „Дугласе“. — Авт.), шофера Чистякова и ряда сослуживцев (идет длинное перечисление. — Авт.)». Если кто не знает, напоминаю — Капитолина Васильева была третьей после Бурдонской и Тимошенко женой Василия Сталина.

Цитата:

«Приобрел за казенный счет вещички для дома, сервизы там, ковры».

На самом деле:

Щедрость Василия, похоже, границ не знала. Уж кто—кто, а Артем Сергеев, его сводный брат, это знает точно: «Он всегда был щедр и бескорыстен. Больно читать статьи о его богатстве, о манто каких—то. Да не было у него ничего! Получка в армии 15–го числа, все к нему шли — стол накрыт для друзей. Дней через 10–15 к нему приходили со своим — у него уже шаром покати. Носил темно—синие брюки—галифе неширокие, сапоги, гимнастерку, кепку или фуражку летом и кубанку зимой. У него не было так называемого гардероба: все в ограниченном количестве. Был такой замечательный портной и интересный человек, Абрам Исаевич Легнер. Когда Василий сидел в тюрьме, Легнер в мастерской держал весь комплект одежды, от ботинок до шапки, для него. Так же, как держал готовый комплект для Сталина. Он мне показывал, говорил: „У Хозяина второго комплекта верхней одежды нету. А вдруг за гвоздь зацепится? А вдруг какой—нибудь гусь из—за границы приедет, чтобы вид был все—таки“. Говорил: „Васька—то придет из тюрьмы ободранный. Куда придет? Ко мне. День—другой шить все равно надо. А в чем ходить будет, пока сделаю?“ (Сергеев А. О друге незабвенном. К 85–летию со дня рождения В.И.Сталина. // Завтра, № 12 (644), 21 марта 2006 г.).

«Другой характерный случай с Василием произошел на охотничьей базе „Пихтовая аллея“ (егерь Константин Иванович Горемычкин). Константин был охотником с большим опытом и, естественно, активно содействовал результативной охоте. Василий уважал К.И. Горемычкина и как—то после очень успешной охоты решил отблагодарить его подарком — великолепным импортным гладкоствольным ружьем, штучного изготовления. Удивленный Константин подарок принял с благодарностью и всегда гордился им.

Но послевоенные годы (особенно 46–47–й) были очень тяжелыми в нашей стране из—за восстановления хозяйства после войны и низкого урожая сельскохозяйственных культур. Хлеб выдавался по строго нормированным карточкам. Обстановка в семье Горемычкиных была не лучше, чем у всех. Нужно было искать путь к выживанию. И выход был найден: по предложению жены дареное ружье было обменяно на корову! «Решение, — как вспоминал Константин, — было очень и очень тяжелым для души. Но бытовые нужды победили».

При очередном посещении «Пихтовой аллеи» Василий поинтересовался: «Какие успехи на охоте с применением дареного ружья?» Константин поведал печальную историю. Василий отнесся к этой информации с большим вниманием и пониманием того тяжелого житейского периода, и, немного подумав, спросил: «Сколько стоит корова?» — «5000 рублей», — отвечает Костя. Василий вынимает кошелек, достает деньги, отсчитывает соответствующую сумму и вручает ее К. Горемычкину — «Вот тебе 5000 рублей, отдашь за корову, а ружье забери обратно и запомни: „Дареное не продается“. Вот такие черты были свойственны Василию Сталину». (Г.А. Савельев, Василий Сталин на «Московском море»).

Умение позаботиться о своих приближенных, родственниках, друзьях присуще многим, а вот чувство милосердия по отношению к чужим людям, особенно к детям, на сегодняшний день, как, впрочем, и в прошлые времена, встречается редко. Василий Сталин им обладал. Причем настолько, что люди вспоминают о нем с благодарностью спустя полвека. Я уже описывал в предыдущих главах случай с курсантами летного училища, эвакуированного во время войны, которых летчики 32–го ГвИАП при непосредственном участии Василия Сталина по его же приказу снабжали картофелем. А вот случай, рассказанный Виктором Есиковым, вспоминающим свое детство: «Мать работала целый день, поэтому она отдала меня в недельный детский дом (может быть, круглосуточные ясли это называлось?), забирая меня по воскресеньям домой. Однажды в детский дом приехал Василий Сталин. Это было как раз в субботние часы, когда за детьми приходили родители. Мать расторопно вытолкнула меня вперед перед сыном вождя. Он взял меня на колени и дал кусочек горького шоколада и пакет с земляными орехами. Шоколад я тут же сгрыз, а пакет с орехами мать положила в шкафчик. В понедельник я обнаружил пропажу орехов и увидел горку шелухи на столе у воспитательниц. Безутешный, я долго рыдал от обиды и возненавидел воспитательниц до конца моего пребывания в детском доме» (http://www.kolohouse.ru/ modules.php?name=Newsamp;file=articleamp;sid=53).

А теперь представьте, что должен чувствовать человек, получивший настоящее по тем временам сокровище из рук Василия — шоколад, читая в современных СМИ гнусности в адрес сына вождя. При этом хочется спросить журналистов, неспособных озарить мир светом мысли, давно ли они сами посещали детские дома и приносили гостинцы их маленьким обитателям?

Георгий Васильевич Зимин, однополчанин Василия считает, что при всех его недостатках он был добрым, отзывчивым человеком. Он охотно откликался на всякие просьбы людей и старался им помогать, разумеется, совершенно бескорыстно. Причем мог помочь в очень серьезных вопросах, когда речь заходила о том, будет ли поломана судьба человека. Иногда это были люди, которых он никогда не видел, но никому старался не отказывать. Так Василий помог связистке, которая была заброшена с диверсионной группой в тыл к немцам. Группа погибла, а смелая разведчица оказалась во вражеском плену. Пробыла там недолго — благо темпы наступления Красной Армии в конце войны были молниеносны. Но клеймо плена и утерянный партийный билет чуть не исковеркали всю ее жизнь: «По приезде в Москву я обратилась со справкой в Главное политическое управление Советской Армии. Там моего партийного билета не нашли и посоветовали поискать его по политуправлениям разных родов войск, в том числе и в ВВС. Я написала много писем и, наконец, нашла в политотделе складов и сооружений Московского гарнизона, где—то около Манежа. Прихожу, показываю справку, выданную в политотделе 197–й штурмовой авиадивизии. Меня приняли любезно, доброжелательно. Я была в военной форме с погонами старшего лейтенанта, с орденами и… с палкой.

— Да, ваш партийный билет у нас хранится. Вот я сейчас вам его выдам, — и политотделец направился к сейфу. — Да, кстати, в каком вы госпитале лечились?

— Я в плену была…

Лицо политотдельца посуровело, он медленно открыл и тут же закрыл сейф:

— Партбилет не выдам! Обращайтесь в парткомиссию.

— Какую? Почему?

— У нас нет пленных — есть предатели! Освободите помещение…

Я вышла. Мне было так горько, так обидно… Пошла я вдоль Кремлевской стены, села в Александровском саду на скамейку. В голове шумит. Потом, кажется, успокоилась, а слезы льются и льются. Я никак не могу их остановить, меня трясет, как в лихорадке, зубы стучат… Через два дня после моего посещения политотдела складов и сооружений Московского гарнизона меня телефонным звонком срочно вызвали в ВВС Московского военного округа, которым командовал Василий Сталин. Почему «срочно», да потому, что Василий Иосифович собственноручно написал на моем письме в округ: «Мне кажется, Егорова права» (Егорова—Тимофеева А.А. «Я Береза, как слышите меня». — http://www. russiantext.com/russian_library/memo/russian/egorova/04.html).

Как видно из рассказа, только Василий Иосифович поверил военнопленной и ходатайствовал о возвращении партбилета. Можете представить, как сложилась бы судьба несчастной женщины, которая честно послужила своему Отечеству, из—за дурака—управленца, бюрократа, мыслящего лозунгами.

И чтобы окончательно развеять мифы о сталинском богатстве, приведу строки из последнего интервью Капитолины Георгиевны Васильевой: «Читателя, конечно, интересует, как живет женщина, бывшая женой младшего сына самого Сталина? Так вот: третья жена Василия Сталина (наконец—то одобренная отцом пассия) живет сейчас более чем скромно: я утонул в шишковатом, продавленном кресле; моя собеседница время от времени почти на ощупь (Капитолина Георгиевна практически потеряла зрение) отлучалась к старенькому, захватанному телефону; центр журнального столика на покосившейся, рискующей отвалиться ближайшей ко мне ножке прикрывала затрапезная салфетка, на которую хозяйка выложила не роскошный, как принято в сановитых семьях, фотоальбом в муаровом переплете, а посеревший от времени, полускукожившийся картонный фолиант, затерзанный пальцами сотен любящих и равнодушных рук. Пианино орехового цвета (на нем училась музыке внучка Капитолины Георгиевны Женя). Скромный посудный шкаф. Стенка книг в коридоре…

Пишу об этом подробно не затем, чтобы (не дай Бог!) указать на простительное запустение, свойственное одиноким старикам, а затем, чтобы разрушить легенду, всосавшуюся в кровь обывателя: мол, все они, бывшие, и жены, и дети, и внуки, и правнуки живут, как у Христа за пазухой. Доедают черную икру, которую не успели доесть их легендарные предки при советской власти. По—разному живут.

— Капитолина Георгиевна, злые языки утверждают, что вы «положили на Василия глаз» с расчетом…

— За каждый рекорд спорткомитет платил мне по 8–10 тысяч рублей. До встречи с Василием на моей книжке скопилось около сорока тысяч рублей. Василию и не снились такие деньги. Так что и в меркантильных интересах меня заподозрить трудно.

— Что можно было тогда купить на эти деньги? Машину? Две?

— И машину, и другую, и квартиру обставить, и одеться в шубки. Тем не менее, шубка у меня была одна, из кролика. За четыре тысячи рублей. Я купила ее в обмен на масло и сало в послевоенном Берлине, выиграв первенство оккупационных сил. Надо отдать должное Василию — он запрещал мне в трудные минуты снимать с книжки деньги. Так они у меня и остались в тот день, когда я ушла из особняка на Гоголевском бульваре. Как сейчас помню 27 февраля 1953 года…» (Рыков С. Василий младший: сын отца народов. Интервью с Капитолиной Васильевой. — http://www.tam.ru/sezik/vasya.html).

После того, как Василий объявил Сталину о женитьбе на молодой пловчихе, в подарок от отца молодые получили 10 тысяч рублей, на которые Капитолина купила мужу его единственный за все это время гражданский костюм и туфли (Лебедева О. Личный шофер Сталина // Сегодня, № 350, 26 мая 1999 г.).

А вот что, например, думает о мотовстве своего дяди племянница Василия Сталина Галина Джугашвили: «Вячеслав Нечаев: Недавно в прессе появилась информация о том, что ваш дядя, Василий Сталин, посмертно реабилитирован. Вас это порадовало?

Галина Яковлевна Джугашвили (дочь Якова Джугашвили): Насколько я знаю, истинная причина его ареста была не в растратах. Просто в ту пору вокруг дяди Васи вертелось много псевдопочитателей деда. И весь этот шум испугал Хрущева. Что же касается так называемых растрат, то даже если допустить их реальность, все равно очевидно: деньги эти он тратил не на себя и уж в Швейцарию их точно не вывозил…» (Нечаев В. Внучка Сталина о «белых пятнах» в истории своей семьи. // Аргументы и факты. — 3 ноября 1999 г. — № 44).

Товарищи большие люди, руководящие нами, своим народом, это не о вас ли говорит внучка Великого Кормчего нации, упоминая швейцарские банки? Ау, ответьте, пожалуйста…

Цитата:

«Купил, опять же, на государственные деньги, машину „Паккард“, потому что она ему „очень понравилась“…

На самом деле:

Охранник Сталина Николай Александрович Спиридонов продолжает рассказ о щедрости Василия Сталина, которой не отличался ни один военный послесталинской поры, как, впрочем, и сейчас: «У Василия Сталина в гараже было четырнадцать машин, которые ему подарили. Когда его назначили командующим воздушными силами военного округа, он собрал весь штаб корпуса и сказал: „Берите, что хотите“. Никто ничего не взял. Тогда Сталин велел разослать машины по полкам и раздать лучшим командирам. Еще ему как—то подарили самолет — биплан. Полетел он с инструктором. Неожиданно самолет свалился в штопор. Чтобы вывести из штопора биплан, нужна огромная сила. А Сталин был слабоват. Спас его инструктор, Василий Сталин подарил ему за это машину. А мне подарил шкуру тигра. Я потом с ней по всему Союзу мотался» (Самойлов В. Перчатки для уверенных в себе. // Минский курьер. — 26 февраля 2005 г. — № 558).

О «Паккарде» было столько сказано, что даже повторяться не стоит. Но тем не менее: «Паккард» — это личный автомобиль Василия, который был конфискован после ареста. Но использовался он не для личных целей, а для нужд округа. На нем была установлена радиоаппаратура для связи со штабом. Машина не покупалась, а была привезена как трофей из поверженной Германии.

Вроде бы с этой статьей разобрались. Это типичное и не самое жесткое суждение о Василии, как о папенькином сыночке. Бытует, например, такое мнение: «подхалимы давали блестящие характеристики Василию, продвигая его по службе» (http://www.lebed.com/1999/art943.htm), или другой вариант: «Его боялись, поэтому продвигали по службе».

Кто и когда начал бояться «принца» Васю, мы узнали из интервью Артема Сергеева газете «Завтра»:

«ЗАВТРА». Служащие дачи могли пожаловаться Сталину, что вы или Вася себя плохо вели? Или боялись это делать?

А.С. Нет, не боялись и частенько на Василия жаловались. И потом отец Васе разъяснял, почему так делать нельзя, говорил, как делать нужно, и все было очень убедительно. А когда у Василия с занятиями плоховато было, то он получал довольно жесткий выговор от отца» (Глушик Е. Артем Сергеев: Вспоминаю Сталина. // Сборник статей газеты «Завтра». — http://stalinism.ru/alive/artem.html).

А далее число людей, на которых подросток Вася Сталин наводил неописуемый ужас, с каждым днем только росло. Очередной его жертвой, судя по документам, стал директор Качинской авиашколы Иванов. Изводя себя ежедневными размышлениями о перспективах карьеры сына вождя, он и накатал письмо отцу парня. Действительно, какая еще причина, кроме страха, может толкнуть взрослого человека на такой поступок? Цепенея от страха, комбриг Иванов жаловался Сталину—старшему на проделки отпрыска (которым, к слову, сам потакал). Поэтому, наверное, Иосиф Виссарионович, страдающий наполеоновскими комплексами и также немало озабоченный тем, будут ли бояться окружающие Василия так, как боятся его, велел Иванову перевести Ваську на общий режим и лишить всяческих привилегий впредь до окончания авиашколы. С дрожью в коленках Иванов отчитал Ваську Сталина и выделил койку в казарме. А после окончания авиашколы коллеги—летчики так были запуганы Василием, что один из них, кстати, качинский инструктор Василия Федор Федорович Прокопенко возьми да и заяви во всеуслышанье в одной из демократических газет: «Как к летчику он ко мне относился с уважением, но как человека временами мог ненавидеть. Почему? Потому что я ему не давал безобразничать…» От страха безобразничать не давал! И в ежовых рукавицах держал молодого человека тоже от ужаса, который тот нагонял. От чего же еще? Еще один из друзей и сослуживцев, к тому же со званием меньшим, чем у Василия Сталина, взял да и отматерил его после воздушного боя! А поджилки так и тряслись от страха! Точно, Долгушин страсть как трепетал перед Васькой. Большего страху сын Верховного Главнокомандующего нагнал только на свое непосредственное начальство. На кого? Да на того же Савицкого! У того перо из рук, наверное, выпадало, когда он писал не самую лестную характеристику на своего высокородного подчиненного, раздувая недостатки так, будто иных мальчиков для битья в дивизии не нашлось. Когда же Василий округом командовать начал, так его и вовсе бояться начали все поголовно: и спортсмены, которых он объединял в лучшие команды страны, и строители, построившие такие спорткомплексы, равных которым после Василия построить до сих пор не могут, и курсанты летных училищ, в которые он продвигал мечтающих о небе молодых людей. Жены боялись и дети, собаки и кошки разбегались по подворотням, завидев статного генерала, и даже мышки боялись лишний раз прошуршать по комнате, рискуя погибнуть от метко запущенного тапка с генеральской ноги. Одним словом, боялись Василия Сталина все. Перечитываю, и самого в дрожь бросает! И уж, несомненно, боялись любвеобильного юношу все соперники в делах амурных. Один из них, кинорежиссер Кармен, не постеснялся в дела, которые обычно мужики меж собой решают, самого Верховного вмешать. И когда? В самый разгар войны зимой 1943 года! А то у Сталина иных дел нет, как только в любовных интригах сына копаться. Вот и загремел Вася, будучи уже полковником, на пятнадцать суток гауптвахты! Случай в истории беспрецедентный. Вот как боялись его!

Поговаривали, что Васин отец, сильно занятый войной с Гитлером, все же нашел время ответить Кармену, что «мужчина должен уметь сам защищать свою честь, а не писать жалобы». Но, естественно, дал указание насчет жены: «вернуть эту дуру мужу» (Ефимов Б., Фрадкин В. Роман Кармен. О временах и людях. — http://1001.vdv.ru/books/efimov/?page=021).

А главное «пугало» ябеды Кармена — Василий Сталин — загремел на «губу» из—за интереса к женщине, находясь не на передовой, а в тылу. Еще один пример «продвижения по службе» отцом.

А про подхалимаж и угодничество перед Василием рассказал Виталий Попков. После прочтения «Двадцати писем к другу» Светланы Аллилуевой прославленный ас ей высказался: «Ты пишешь, что у него были не друзья, а подхалимы…. Какие подхалимы? Скажем, Всеволод Бобров — хоккеист и футболист с мировым именем. Ему надо было подхалимничать? Или народный артист Николай Крючков, которому славы и без Васи хватало. Если у тебя настоящих друзей нет, то не считай, что и у Васи их не было…» (Добрюха Н. Злой рок Василия Сталина. // Аргументы и факты, № 1279. — www.aif/ru/online/aif/1279/12_01).

Но, что удивительно, боевые друзья гордились тем, что ими командует Василий Сталин. 83–летний Анатолий Авксентьевич Король, г. Запорожье: «Я горжусь, что мне довелось учиться и общаться с таким человеком» (Гаев Ю. «Курсанту военного училища Василию Сталину первый завтрак приносили в комнату, а второй — на летное поле». // Факты (Запорожье). — http://arttour.com.ua/news/25–06–2005–00–00–00/ KURSANTU_V.html).

Герой Советского Союза С. Долгушин: «Вообще—то он был парень, что надо. Мы его любили и даже немного гордились, что нами командует Сталин» (Сайт «Уголок неба». — http://www.airwar.ru/history/aces/ace2ww/pilots/stalin.html).

Степан Микоян: «Справедливости ради надо сказать, что отношение летчиков к Василию Сталину было уважительное и остается таким до сих пор. Спросите хотя бы у Долгушина. Вася опекал летчиков и хорошо к ним относился. Кроме того, они чувствовали свою причастность, приближенность к сыну Сталина. Это морально влияло на них и до сих пор влияет». (А. Драбкин «Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941–1942». — М.: Яуза, Эксмо, 2006, стр.130, из интервью с Микояном Степаном Анастасовичем)

Александр Котов тепло вспоминал своего «боевого друга и товарища» Василия Сталина. Сын генералиссимуса ценил преданность молодого летчика из российской глубинки, а после войны не раз принимал его у себя дома. (Корр. ИТАР—ТАСС Шикур Шабаев 27.06.2005 18:3 °Cаранск)

Сын летчика, Виктор Маресьев: «После войны отца, Героя Советского Союза Алексея Петровича Маресьева забрал служить в штаб ВВС Московского военного округа Василий Сталин, который очень его уважал и ценил и как летчика, и как человека. Дядя Вася тоже был классным истребителем и хорошо воевал» (Хохлов А. Настоящий человек после войны. // Новые известия. — 18 мая 2004 г.).

«Он был организатор хороший, решительный. Умел подбирать людей. У него был круг летчиков, особенно близких к нему. Они в Москве бывали у него на даче. Это Долгушин, Прокопенко, Луцкий, Котов, Макаров и другие. Причем это были не только командиры. Скажем, Долгушин — командир эскадрильи, а Луцкий был вначале рядовой летчик. Но он был инструктором с Качи, которого Вася знал еще с тех пор, когда был курсантом. Он ценил дружбу и быть другом умел. Когда погиб Владимир Микоян, которого Василий любил как брата, на Яках–9 из первой эскадрильи по указанию Васи написали „За Володю!“. (А. Драбкин „Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941–1942“. — М.: Яуза, Эксмо, 2006, стр.131–132, из интервью с Микояном Степаном Анастасовичем).

Кажется, с тем ужасом, который Василий наводил на людей, разобрались. Это современные журналисты понятия путают: страх и уважение — понятия разные, если не противоположные по сути.

Еще ходят мифы о чудовищной грубости Василия, но фактов, подтверждающих это напрямую, найти не удалось: «Сегодня имеется немало свидетельств о случаях рукоприкладства с его стороны. Механик самолета Василия Сталина Ефимов, правда, утверждает, что ничего такого за 8 лет совместной службы не наблюдал» (Новиков А. Механик Сталина. // Советская Белоруссия, № 85 (21995), 11 мая 2004 г. — http://www.sb.by/article.php?articleID=36236).

Механик самолета у летчика—истребителя — это его боевая «нянька», человек, перед которым жизнь его командира выложена как на ладони. Как вы думаете, мог ли механик не обратить внимание на грубые выходки пилота, которому был подчинен и которому сам мог бы служить мальчиком для битья? Вот и я думаю, что нет, иначе припомнил бы Ефимов все свои обиды и смаковала бы их пресса, да вот ничего, кроме чувства уважения к Василию, у ветерана—авиамеханика Ефимова не наблюдается.

Даже такой критично настроенный приятель Васи Сталина, как Степан Микоян, вынужден констатировать следующее: «Были редчайшие случаи, когда он хамил и наказывал, но в основном это было по делу». (А. Драбкин «Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941–1942». — М.: Яуза, Эксмо, 2006, стр.130, из интервью с Микояном Степаном Анастасовичем).

Правда, историк Александр Колесник утверждает, что, «вероятно, бесконтрольность, к которой он привыкал годами, развратила его. Мог подарить, сняв с руки, золотые часы (так он отметил фантастическую игру Боброва в матче против команды города Калинина, когда Всеволод Михайлович забросил шесть шайб), а мог и неожиданно, несправедливо и даже грубо обрушить упреки». (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990. С. 62)

Но тут понадобится оговорочка. Эта фраза вырвана из контекста. В данном случае речь идет о великом хоккеисте Всеволоде Боброве. Надеюсь, хоккейным болельщикам, которые наблюдают на экранах телевизоров целые «ледовые побоища» игроков на поле, не стоит объяснять, что обидеть окровавленного хоккеиста, особенно после поражения затруднительно. Скорее хоккеист навернет первого попавшегося под его горячую руку, невзирая на величину звезд на погонах.

А уж в семейных отношениях между Сталиным—старшим и Сталиным—младшим несчастные журналисты и вовсе запутались. Одни утверждают, что «он не чувствовал себя в состоянии предстать перед глазами отца, который всю жизнь внушал ему почти животный страх…» (Орлов Д. Сталин вызвал Сталина. Из книги «Исповедь перед казнью». // Родная газета. — 3 марта 2006 г. — № 144). Другие же считают, что «он рос озорным мальчишкой, для которого существовал только один авторитет — отец, который, впрочем, находил мало времени для воспитания и общения с детьми» (Рыбас Е. Дети вождей несут свой крест. // Новейшая история. — 2001. — № 3). Третьи же, начитавшихся аллилуевских «Писем», цитируют Светлану: «Отец был для него единственным авторитетом, — остальных он вообще не считал людьми, стоящими внимания» (Лебедев В. Сыновья генералиссимуса. Размышления по случаю 9 мая. — http://www.lebed.com/1999/art943.htm).

Не зная в точности отношений между Василием Иосифовичем и Иосифом Виссарионовичем, журналисты вокруг них развели такую истерию, что перед нами предстает полная гамма чувств от животного ужаса до подобострастия.

На самом деле были обычные отношения между отцом и сыном. Мальчик тянулся к авторитету отца. Отец с высоты своего положения пытался управлять сыном. Если это как—то беспокоит современных журналистов, то могу их успокоить: не надо быть выдающимся педагогом, чтобы разобраться в семейной иерархии. Пример воспитания сына отцом: «Начальник штаба, чтобы развлечь Василия, катал его по крымским дорогам на мотоцикле, пока „рокеры“ однажды не свалились в кювет (речь идет о пребывании Василия в Каче. — Авт.). Курсант при этом получил царапины лица и рук». Возможно, именно этот случай был доложен И.В. Сталину. Он решил подробнее узнать, как его сын постигает азы авиационных наук. Когда ему стали известны все детали, в Качу поступила команда поставить Василия в один строй с другими курсантами, поместить в казарму и кормить из общего котла. Рассказывают, дело завершилось еще и тем, что комбриг В.И. Иванов получил строгое наказание за те вольности, которые он допускал в подчиненной ему авиашколе» (Манцуров Ю. Сталин — сын Сталина. — http://www.kacha.ru/php/museum_text.php?id=27).

Следующий абзац иллюстрирует ориентир сына на авторитет отца: «Между И.В. Сталиным и сыном постоянно осуществлялась переписка. Несколько раз курсант Ф. Усков, к примеру, видел, как Василию приносили из штаба письма, по—видимому, написанные рукой отца, которые он тут же, в курилке, распечатывал и читал, вслух одобряя обращенные к нему слова или, напротив, не соглашаясь с ними» (Манцуров Ю. Сталин — сын Сталина. — http://www.kacha.ru/php/museum_text.php?id=27).

В общем, нормальные отношения, и нечего панику разводить. Как и во всех семьях, после периода копирования поведения родителей наступает этап конфликта отцов и детей. Семья Сталиных мало чем отличалась от других в этом плане, поэтому происходили подобные инциденты: «Когда еще был жив дважды Герой Советского Союза А. Боровых, он рассказывал, что после гибели летчиков — сына Микояна Владимира, сына Фрунзе Тимура и сына Хрущева Леонида, Василию Сталину запретили делать боевые вылеты. Он звонил по этому поводу отцу. Возмущался. Тот ему ответил: „Мне одного пленного уже достаточно!“ — намекал на пленение Якова. Но Василий продолжал летать и никого не слушал» (Сталин В.И. — http://www.airwar.ru/history/aces/ace2ww/pilots/stalin.html).

Сын проявил силу своего характера. Ничего зазорного он не делал. Наоборот отец мог только гордиться смелостью сына. Хотя процесс влияния на сына, попытки удержать его под своим контролем продолжались в течение всего периода войны, пока к ее концу отец и сын не нашли общий интерес. В течение войны Василий Сталин поменял несколько должностей. С некоторых его снимал не кто—нибудь, а лично И.В. Сталин. А по ее окончании, когда отношения наладились, Василий занял должность командующего «московским небом». Но даже тогда Иосиф Виссарионович строго следил за сыновней дисциплиной: «О некоторых эпизодах на эту тему мне рассказал старший егерь хозяйства „Московское море“ Александр Васильевич Курдин, работавший на охотбазе „Уходово“.

Александра Курдина и Василия Сталина объединили и сдружили совместно пережитые суровые условия в период Великой Отечественной войны. После ее окончания Василий стал часто посещать «Московское море» и обычно останавливался на базах «Уходово» у Александра Курдина и «Пихтовая Аллея» у егеря Константина Горемычкина. Со временем А. В. Курдин стал вхож в семью В. Сталина (как бывший фронтовик—однополчанин) и пользовался уважением этой семьи.

Однажды в семейном кругу В. Сталина готовились отметить какое—то знаменательное событие, и Василий решил украсить праздничный стол не чем—либо, а чирковой утятиной, ибо мясо чирка является самым нежным и обладает отличными вкусовыми качествами.

Для осуществления этого замысла Василий берет с собой двух друзей, спортсменов—охотников, и прилетает с ними на самолете По–2 на «Московское море», садится на поле (недалеко от базы «Уходово») и организует специфическую охоту: охотники расставлены в камышах, самолет летает над заливами, выгоняет из камышей уток, а стрелки (стендовики) отстреливают их строго выборочно — только чирков! По истечении некоторого времени задача была успешно выполнена, но, увлекшись процессом, охотники не заметили, как пролетело время. Неизбежно было опоздание к намеченному сроку. Конфликт для Василия мог стать достаточно серьезным. Иосиф Виссарионович в вопросах дисциплины был очень требователен.

Чтобы смягчить гнев отца, Василий предложил Кудрину поехать вместе с ним и помочь оправдать опоздание: якобы оно случилось из—за отказа мотора. «Пришлось согласиться, — вспоминает Александр Васильевич, — но, как только мы переступили порог, тут же последовал жесткий укор Иосифа Виссарионовича: „Что это такое? Генерал Советской Армии не может вернуться в срок?“ — и т. д. и т. п. Никаких оправданий произнести не удалось, жесткость интонации не позволяла этого сделать». (Г.А. Савельев, Василий Сталин на «Московском море»)

«Да и позвонить вот так запросто отцу, зайти, как дети к родителям или родители к детям заходят, Василий не мог. Только официально по делу, с разрешения: можно ли прийти. Или когда его отец вызвал для решения вопросов как специалиста, которому он доверял, который понимает дело и будет совершенно откровенно и правдиво докладывать.

И фамилией своей, отцовской, как честью дорожил. Сталин — это была уже фамилия официальная. И Василий при рождении был отцом записан как Сталин. Света заменила после смерти отца. Василий это не одобрял. Его вынуждали сменить, но он был неуклонен! В Казани ему дали паспорт с измененной фамилией. Для него это был удар и оскорбление, потому что он почитал отца более всего на свете! И никогда бы не дал своего согласия на изменение фамилии, полученной при рождении. В этом отношении он был человеком даже жестко принципиальным. Перезахоронили в 2004 году опять же не под своей фамилией, которую он носил с рождения, — Сталин, а под прошлой фамилией отца — Джугашвили» (Сергеев А. О друге незабвенном. К 85–летию со дня рождения В.И.Сталина. // Завтра. — 21 марта 2006 г. — № 12 (644)).

И напоследок маленький образчик нормальных семейных отношений, которые культивировались в семье Сталиных, характеризующий дружелюбную и доверительную обстановку между отцом и сыном: «Вскоре Василий, уже не просто летун, а будущий командир — человек, ответственный за дела и судьбу боевого коллектива, за жизнь каждого летчика, делится с отцом своими тревогами по поводу Липецких курсов:

«Здравствуй, дорогой отец!

Как твое здоровье? Как ты себя чувствуешь?

Я недавно (22, 23–го и половина 24–го) был в Москве, по вызову Рычагова, очень хотел тебя видеть, но мне сказали, что ты занят и не можешь.

Рычагов вызывал меня по поводу учебы. Летать мне тут опять не дают. Боятся, как бы чего не вышло. Он меня вызывал и очень сильно отругал за то, что я начал вместо того, чтобы заниматься теорией, ходить и доказывать начальству о том, что необходимо летать. И приказал об этом вызове и разговоре доложить тебе, но я тебя не видел.

Все же Рычагов приказал давать мне летать столько же, сколько летают и остальные. Это для меня самое главное, так как я уже 2 месяца не летал и если так пошло бы и дальше, то пришлось бы учиться сначала летать.

Вообще от курсов ожидали все слушатели большего. В Люберцах и многих других частях летают на новых машинах МиГ, Як, ЛаГГ, а у нас на курсах командиры эскадрилий летают на таком старье, что страшно глядеть. Летают в большинстве на И–15.

Непонятно, кем мы будем командовать. Ведь к июню месяцу большинство частей будет снабжено новыми машинами, а мы, будущие командиры эскадрилий, не имеем понятия об этих новых машинах, а летаем на старье. Проходим в классах И–16 и мотор М–63 и М–62. По—моему, лучше было бы нас учить мотору 105 и 35 и самолету Як и МиГ, потому что, когда мы придем в часть, нам не придется летать на И–15 и И–16. А тот командир, который не знает новой материальной части, не может командовать летчиками, летающими на ней.

Слушатели получают письма от товарищей из частей и, правду говоря, жалеют о том, что не находятся в части, летают на старых машинах без охоты, а лишь для того, чтобы выполнить задание. Да это вполне понятно. Люди тут собрались по 1000 и 2000 часов летавшие, почти все орденоносцы. У них очень большой практический опыт. И вполне понятно, что им надоело летать на старье, когда есть новые хорошие машины. Это мне все равно на чем летать, так как у меня этого практического опыта мало. А им, конечно, хочется нового.

К тому же были случаи, когда эти старые самолеты не гарантировали благополучного исхода полета. Например, отлетали фонари, отлетали щетки крепления крыльевых пулеметов. А такие случаи очень редко кончаются благополучно. В данном случае все обошлось хорошо только благодаря тому, что на этих самолетах были старые и очень опытные летчики.

Вот, отец, обо мне и курсах пока все.

Отец, если будет время, то напиши хоть пару слов, это для меня самая большая радость, потому что без тебя ужасно соскучился.

Твой Вася. 4.3.41 г.».

И ни слова о свадьбе с Галиной Бурдонской, которая состоялась на днях — только о деле. Может, кто и сочтет это неуважением к семейным ценностям, но Василий, равно как и его отец, всегда посвящал большую часть времени делам, связанным со службой народу. Поэтому только из Липецка Василий сообщил отцу о состоявшемся событии — как бы просил благословения. Иосиф Виссарионович и благословил сына правительственной депешей: «Что ты спрашиваешь у меня разрешения? Женился — черт с тобой! Жалею ее, что вышла замуж за такого дурака». Василий понял: отец согласен.

«А Иосиф Сталин не только согласился. В кремлевской квартире он выделил молодым комнату, на свои деньги распорядился купить им спальный гарнитур, обитый темно—бежевым бархатом, повесить бархатные шторы на окна. И это была уже царская роскошь, в той же кремлевской квартире в спальне отца Василия стояла походная солдатская койка, жесткая, по—казарменному заправленная. Однако Василию и Гале тот гарнитур из обычного мебельного магазина служил недолго. В мае 1941–го они вернулись в Москву, а в июне началась война. Так что обоим запомнились счастливые первые месяцы их жизни в общежитии для красных командиров, в небольшой комнатке, где охотно собирались летчики, и было всегда по—молодому беззаботно и весело…» (Грибанов С. Хроника времен Василия Сталина. — М., 1999).

Но самое интересное заключается в том, что мифы о сыне Сталина начали рождаться еще при жизни вождя, и когда — в 1951 году, во времена триумфа Василия Иосифовича. Бывший советский специалист по ракетному делу профессор Г. Токаев близко знал Василия Сталина, которого называет «зверски избалованным школьником, впервые выпущенным во внешний мир». «Несмотря на очень скверную успеваемость в Качинской летной школе, где он имел особого инструктора, В. Сталин был выпущен в ВВС без единой плохой отметки… Все необузданные выходки сходили ему с рук». «Его тащили за уши наверх, не считаясь ни с его силами, ни со способностями, ни с недостатками, — думали угодить отцу» (Tokaev G.A. Stalin Means War. London, 1951. P. 120).

А если припомнить формулировки допросов, то вообще выходит, что многие пункты обвинения в деле Василия Сталина являются… дословным переводом книги Токарева. Так и хочется выяснить, из каких еще «достоверных источников» советское правосудие образца середины 1953 года черпало информацию о деяниях сталинского сына. Воспользовались бы напрямую услугами ЦРУ или МИ–6, как это сделала Светлана Сталина, меньше бы работы было, да и «впаять» можно было бы годков пятнадцать. Так что недоработочки вделе Флигера» имеются! Так бы эти «недоработки» и не были замечены, если бы не наша замечательная махрово—демократическая пресса. Уж мимо ее всевидящего ока никакая грязь не проскочит. Причем трудолюбие многих графоманов—ассенизаторов таково, что даже при отсутствии явных грехов очередной жертвы их опусов, ушат дежурных помоев для бедолаги всегда найдется. А ведь многие горе—журналисты выбились в историки и, страшно подумать, наших детей вздумали поучать бреднями, которыми кишели запасники старого доброго доктора Геббельса. Что ж, придется познакомить читателя с тем, как «добросовестные» писатели «работают» над своими творениями.