"TV-люди" - читать интересную книгу автора (Мураками Харуки)

Фольклор нашего времени. Ч.2

Ему казалось, что он понимает, о чем она пытается сказать. Ведь он был гораздо реалистичнее своих сверстников. И будь ситуация другой, он бы выслушал это мнение как общую теорию, а может, и согласился бы с ним. Однако это была не общая теория. Это была его личная проблема.

— Я не могу этого понять,— сказал он.— Я очень люблю тебя и хочу быть единым с тобой. Для меня это ясно и очень важно. Пусть есть какие-то моменты, не соответствующие действительности,— по правде говоря, это не слишком большая проблема. Ты ведь мне так нравишься. Я тебя так люблю.

Она опять покачала головой. Только и повторяла — «ничего не поделаешь». А затем погладила его по волосам.

— Что мы с тобой знаем о любви? — сказала она.— Наша любовь еще не прошла никаких испытаний. Мы не несем никакой ответственности. Мы пока еще дети. И ты, и я.

Он ничего не мог ответить. Ему было просто грустно. Грустно оттого, что он не мог пробить окружающую его стену. Еще недавно ему казалось, что эта стена существует, дабы защищать его. Однако сейчас она стояла на его пути. Он почувствовал собственное бессилие. Подумал, что больше ничего не сможет. Теперь я, вероятно, просто буду проживать пустые годы, окруженный этой плотной рамкой, не в силах выбраться за ее пределы.

В результате они продолжали свои отношения до окончания школы. Встречались в библиотеке, вместе делали уроки, занимались петтингом, не снимая одежды. Казалось, ее ничуть не беспокоит несовершенство их отношений. А может быть, ей и нравилось это несовершенство. Все окружающие думали, что эта пара наслаждается своей молодостью, не испытывая никаких проблем. Мистер и Мисс Клин. А он один продолжал терзаться неразрешимыми мыслями.

Весной 1967 года он поступил в Токийский университет, а она в элитный женский университет в Кобэ. Это был один из лучших женских университетов, однако с ее успехами выбор казался скромным. Если бы она захотела, могла бы поступить и в Токийский университет. Однако она даже не пыталась сдавать экзамены. Она полагала, что в этом нет необходимости. Я не особенно хочу учиться. И не собираюсь работать в Министерстве финансов. Я девушка. Я не такая, как ты. Ты человек, который идет наверх. А я хочу немного расслабиться в следующие четыре года.

Устрою себе каникулы. Ведь, когда выйду замуж, уже ничего не смогу делать, разве не так?

Это его расстраивало. Он думал о том, что они вдвоем уедут в Токио и смогут перестроить свои отношения. Он предложил поехать в Токио. Но она, как всегда, только покачала головой.

Студентом первого курса на летних каникулах он вернулся в Кобэ и почти каждый день встречался с ней (на тех летних каникулах мы и встретились с ним в автошколе). Они всюду катались на ее машине, занимались петтингом, как и раньше. Однако он не мог не заметить, как что-то стало меняться между ними. Бесшумно просачивался воздух реальности.

Ничего конкретного, что резко изменилось бы. Как раз наоборот, все оставалось таким же. Ее манера разговора, манера одеваться, выбор тем, мнение о том или ином — все это было как и прежде. Однако он почувствовал, что не может раствориться в их мире так, как это было раньше. Что-то казалось не так. Ему это напоминало инерционное движение, которое понемногу теряло амплитуду. Само по себе это было неплохо. Однако он не мог понять, в каком направлении они двигаются.

Возможно, изменился я, предположил он.

Он был одинок в своей токийской жизни. В университете ему так и не удалось завести друзей. Улицы были грязными, еда невкусной. Люди говорили вульгарно. По крайней мере, ему так казалось. Поэтому все время в Токио он думал о ней. С наступлением вечера он уединялся в комнате и писал одно письмо за другим. От нее тоже (конечно же, реже, чем от него) приходили письма. Она подробно писала о том, как проходит ее жизнь. Он по многу раз перечитывал ее письма. Ему даже приходило в голову, что, если бы от нее не приходило писем, он бы уже повредился умом. Он стал курить и пить. Иногда даже прогуливал лекции.

Еле-еле дождавшись летних каникул, он вернулся в Кобэ, и многое там его расстроило. Удивительно, его же не было здесь каких-то три месяца, но все, что ему попадалось на глаза, стало выглядеть пыльным и безжизненным. Разговоры с матерью были смертельно скучны. Окружающие картины, о которых он с ностальгией вспоминал в Токио, выглядели старыми. Улицы Кобэ казались улицами самодовольного провинциального городишки. Разговаривать с людьми было в тягость, поход в парикмахерскую, в которой он стригся с детства, испортил ему настроение. Даже морской берег, куда он ходил каждый день с собакой, был совершенно пустым, на глаза попадался только мусор.

Свидания с ней тоже не поднимали духа. После них он возвращался домой и, как всегда, погружался в размышления. Что же не так? Конечно, он по-прежнему любил ее. Его чувства совершенно не изменились. Но одного только этого не хватало. Нужно на что-то решиться, думал он. Страсть в определенные периоды может развиваться своими внутренними силами. Однако это не может продолжаться вечно. Если сейчас ничего не предпринять, то наши отношения скоро зайдут в тупик, а страсть задохнется и исчезнет.

Как-то раз он решил снова заговорить о проблеме секса; этой темы они все время избегали. Он намеревался поговорить об этом в последний раз.

— Три месяца в Токио я был совсем один, все время думал о тебе. Я очень люблю тебя. Каким бы ни было расстояние, это не меняется. Однако когда мы все время далеко, многие вещи начинают очень беспокоить. Порой возникают черные мысли. Когда человек остается один, он очень слаб. Тебе этого, наверное, не понять. Я еще ни разу прежде не оставался совершенно один. Это очень тяжело. Поэтому я хочу, чтобы между нами была какая-то ясная связь. Мне хочется уверенности в том, что, несмотря на расстояние, между нами есть связь.

Но она опять покачала головой. Затем вздохнула и поцеловала его. Очень нежно.

— Извини, но я не могу подарить тебе свою невинность. Ведь это совершенно другое. Я для тебя сделаю все, что только в моих силах. И только этого не могу. Если ты меня любишь, больше не начинай этого разговора, прошу тебя.

Однако он еще раз предложил пожениться.

— Даже в моем классе есть помолвленные девушки. Правда, только двое,— сказала она.— Но у их женихов достойная работа. Помолвка — это ведь вот что. Брак — это ответственность. Нужно стать самостоятельным и принять чужого человека. Нельзя ничего получить, не неся при этом ответственности.

— Я могу нести ответственность,— сказал он четко.— Я поступил в хороший университет. У меня будет прекрасный диплом. С ним я смогу поступить на работу в любую фирму, в любое государственное учреждение. Я все смогу. Я поступлю с наилучшими результатами туда, куда ты захочешь. Я все смогу, надо только захотеть. В чем же тогда проблема?

Она закрыла глаза и откинула голову на спинку автомобильного кресла. Некоторое время она просто молчала.

— Я боюсь,— сказала она.

А затем расплакалась, закрыв лицо руками.

— Я по-настоящему боюсь. Ничего не могу поделать, мне так страшно. Меня пугает жизнь. Мне страшно жить. Мне страшно, что через несколько лет я должна выйти в реальный мир. Почему ты этого не понимаешь? Почему ты ничуточки этого не понимаешь? Почему ты так издеваешься надо мной?

Он обнял ее.

— Если я рядом, нечего бояться,— сказал он.— Мне ведь тоже страшно. Так же, как и тебе. Но если мы будем вместе, думаю, сможем справиться со всем без страха. Если мы объединим наши силы, то не будет ничего страшного.

Она покачала головой.

— Тебе этого не понять. Я ведь женщина. Я не такая, как ты. Ты этого не понимаешь совершенно.

Что бы он больше ни говорил, ничего не действовало. Она продолжала плакать. А когда успокоилась, сказала странную вещь.

— Послушай, даже если… Если мы с тобой расстанемся, я всегда буду помнить тебя. Честное слово. Ни за что не забуду. Я ведь и правда тебя люблю. Ты первый человек, которого я полюбила, и только оттого, что ты был рядом, мне было очень здорово. Пойми это. Однако это совершенно другое. Если ты хочешь какого-то обещания, я обещаю. Я пересплю с тобой. Но не сейчас. Я пересплю с тобой после того, как выйду за кого-нибудь замуж. Я не обманываю, даю тебе слово.

— В тот момент я абсолютно не понимал, что она говорит,— сказал он, глядя на огонь в камине.

Официант принес горячее, а затем подложил дров в камин. С треском взлетели искры. За соседним столиком пара средних лет увлеченно выбирала десерт.

— Я ничего не понимал. Словно какая-то загадка. Вернувшись домой, я вспомнил ее слова, попробовал еще раз спокойно обдумать их, однако совершенно не мог понять ее мыслей. А ты понимаешь?

— То есть до брака нужно быть девственницей, а выйдя замуж, уже нет необходимости быть невинной, поэтому можно завести связь на стороне с тобой, поэтому она просила тебя подождать до этого времени, так получается?

— Вероятно, так оно и было. Ничего другого на ум не приходит.

— Уникальное воображение, однако вполне рассудительно.

На его губах мелькнула улыбка.

— Именно так, вполне осмысленно.

— Выйти замуж девственницей. Став женой, завести связь. Похоже на старинные французские романы. Балы, служанки, только этого не хватает.

— Но это было единственно реальное решение, до которого она додумалась,— сказал он.

— Бедняга,— сказал я.

Некоторое время он смотрел на меня. А затем медленно кивнул.

— Бедняга. Именно так. Ты точно сказал. Ты понял всю суть.— Он еще раз кивнул.— Сейчас мне это так и видится. Потому что я тоже порядком повзрослел. Но тогда мне совершенно так не казалось. Я был еще совсем ребенком. Я еще не мог понять, что у каждого человека что-то по-своему дрожит внутри. Поэтому я просто удивился. Честно сказать, настолько удивился, что чуть не упал.

— Ничего странного,— сказал я.

Потом мы замолчали на некоторое время, пережевывая грибы.

— Полагаю, нетрудно предугадать,— сказал он несколькими минутами позже,— что в конце концов мы с ней расстались. Никто из нас не предлагал расстаться. Это закончилось, скажем так, естественным образом. Очень спокойно. Наверное, и я, и она просто устали поддерживать и дальше такие отношения. Мне казалось, что она живет, ну, как бы это сказать, не искренне, что ли. Нет, не так. Честно сказать, я чувствовал, что она может жить по-настоящему. Думаю, что меня это немного расстраивало. Девственность, брак — мне казалось, что нужно отбросить эти мысли и просто по-настоящему жить.

— Но я думаю, что у нее не оставалось ничего другого,— сказал я.

Он кивнул.

— Да. Я тоже так думаю.

А затем отрезал кусок от мясистого гриба и отправил в рот.

— Гибкость исчезает. Я это хорошо понимаю. Натягиваешься до предела. У меня тоже был такой шанс. Нас загнали с самого детства. Двигайся вперед, двигайся вперед. Пусть у тебя всего лишь скромные способности, ты двигаешься вперед, как тебе велели. Однако твое собственное формирование не движется в ту же сторону. И в какой-то момент тебя натягивает до предела. Вот такая мораль.

— А с тобой было не так? — спросил я.

— Думаю, что я как-то смог это преодолеть,— сказал он, немного подумав.

А затем положил нож и вилку на стол и вытер рот салфеткой.

— После того как мы расстались, я завел подругу в Токио. Хорошая была девчонка. Какое-то время мы жили вместе. Сказать честно, в наших с ней отношениях не было той сердечной дрожи, как с Фудзисава Ёсико. Но ту девчонку я все-таки очень любил. Мы понимали друг друга и могли общаться очень искренне. У нее я смог научиться тому, что такое человеческая жизнь, какой она обладает красотой и какими слабостями. Я завел себе друзей. Приобрел интерес к политике. Не могу сказать, что мои человеческие качества изменились. Я всегда был человеком реалистического склада и сейчас остался таким же. Я не пишу прозу, а ты не покупаешь мебель. Что-то вроде того. В университете я научился тому, что реализм бывает разный. Мир большой, в нем параллельно существуют разные системы ценностей, нет необходимости во всем быть первым учеником. Так я вышел в мир.

— И преуспел.

— В общем,— сказал он.

А затем несколько смущенно вздохнул. И посмотрел на меня как на соучастника в какой-то интриге.

— По сравнению с моими сверстниками, наверное, у меня значительно больший доход. С практической точки зрения,— сказал он и опять погрузился в молчание.

Я понимал, что рассказ на этом не закончен, поэтому, ничего не говоря, спокойно ожидал продолжения.

— После этого я долго не встречал Фудзисава Ёсико,— продолжил он,— долго. Окончив университет, я устроился в одну торговую фирму. Проработал там почти пять лет. Жил и за границей. Каждый день сплошная работа. Через два года после окончания университета я узнал, что она вышла замуж. Мама мне рассказала. Я не спрашивал за кого. Первое, что я подумал, когда услышал о ее замужестве,— правда ли она оставалась девственницей до свадьбы. Вот что первое пришло в голову. Потом стало немного грустно. А на следующий день еще грустнее. Я почувствовал, что многое пришло к концу. Словно за спиной навечно закрылась дверь. Ну, это естественно. Я же по-настоящему ее любил. Мы с ней встречались около четырех лет. Я ведь, по крайней мере, и о браке с ней думал. Она занимала важное место в моей юности. Естественно, что мне стало грустно. Но в то же время я подумал: хорошо, если она стала счастливой. Правда, так и подумал. Ведь я, как бы сказать, все-таки беспокоился за нее. В ней было что-то хрупкое.

Официант поставил мою тарелку. А затем привез столик с десертами. Я отказался от десерта и заказал кофе.

— Я женился поздно. Мне тогда было уже тридцать два. Поэтому, когда Фудзисава Ёсико позвонила, я еще был холост. Мне, кажется, было тогда двадцать восемь. Выходит, почти десять лет назад. Я ушел из фирмы, в которой работал прежде, и только-только начал свое дело. У отца взял денег под заклад, влез в долги и открыл маленькую фирму. Я взялся за дело, решив, что рынок импортной мебели дальше будет непременно только расти. Однако ведь это с любой вещью так, сначала ничего не идет гладко. Поставки запаздывали, товары оставались нераспроданными, росли цены на складское хранение, возврат долгов поджимал — в то время, сказать по правде, я так устал, что начал терять уверенность в себе. И вот в такой момент она позвонила. Не знаю, откуда она узнала мой номер. В восемь вечера раздался звонок. Я сразу узнал голос Фудзисава Ёсико. Такое ведь не забываешь. Он был таким родным. Я стал слабым, но как же хорошо в трудный момент услышать голос бывшей девушки.

Он внимательно всматривался в поленья в камине, словно силился что-то вспомнить. Оглянувшись, я заметил, что ресторан полон людей. Голоса, смех, бряцанье посуды наполнили это заведение. Похоже, что большинство посетителей были местными. Многие звали официантов по именам: Джузеппе! Паоло!

— Не знаю от кого, но она знала обо мне все от и до. И то, что я холост, и то, что долго работал за границей. И то, что год назад ушел с работы и начал свое дело. Все знала. Все в порядке, ты-то точно справишься. Будь уверен, сказала она мне. У тебя все получится. Не может такого быть, чтобы не получилось. Я был очень рад. Этому нежному голосу. Я смогу, подумал я вновь. Ее голос напомнил о той уверенности, которая у меня была прежде. Я подумал: пока реальность остается реальностью, я обязательно смогу пробиться. Этот мир для меня,— сказал он и рассмеялся.— А затем я спросил ее. Какой у нее муж, есть ли дети, где она живет. У нее не было детей. Сказала, что муж на четыре года старше, работает в телевизионной компании. Директором. Наверное, много работает, сказал я. Много, так, что некогда детей сделать, сказала она. И рассмеялась. Она жила в Токио. В квартире на Синагаве. Я в то время жил в Сироганэдай. Пусть не самые близкие соседи, но всего равно недалеко. Удивительно, сказал я. Вот такой был у нас разговор. Мы рассказали друг другу все, что в такой ситуации скажет пара, встречавшаяся в старших классах. Немного сумбурно, но все равно здорово. В результате мы поговорили, как старые друзья, которые когда-то давно расстались и разошлись разными дорогами. Я давно не разговаривал так искренне. Говорили мы довольно долго. А когда сказали друг другу все, что должны, повисло молчание. Как бы объяснить… такое очень глубокое молчание. Такое молчание, что, если закрыть глаза, всплывают различные образы.

Какое-то время он рассматривал свои руки на столе. А затем поднял голову и посмотрел на меня.

— Если бы мог, я хотел бы закончить разговор на этом. Что-то вроде спасибо, что позвонила, здорово было поболтать. Ты понимаешь?

— С точки зрения реализма это было бы самым реалистичным,— подтвердил я.

— Однако она не повесила трубку. А пригласила меня к себе. Не зайдешь ли? Муж в командировке, и одной скучно, сказала она. Я не знал, что ответить, поэтому молчал. Она тоже молчала. Наше молчание тянулось какое-то время. А затем она сказала: «Я помню обещала переспать с тобой». Она сказала: «Я помню, что обещала переспать с тобой».

Некоторое время он не понимал смысла этих слов. А затем вспомнил, как она когда-то вдруг сказала, что может переспать с ним после того, как выйдет замуж за другого. Он это помнил. Однако никогда не думал, что это было обещание. Он думал, что ее слова были вызваны неразберихой в ее голове. Она запуталась, перестала понимать, что к чему, и вот такое вдруг ляпнула.

Однако выходит, что она не запуталась. Для нее это было обещание. Четкая клятва.

На мгновение он потерял ориентиры. Что правильнее будет сделать, он не знал. Растерявшись, оглянулся по сторонам. Однако рамок нигде не было. Ничто больше не управляло им. Конечно, он хотел быть с ней. Нечего и говорить об этом. После того как они расстались, он столько раз представлял, что спит с ней. Когда у него была другая девушка, он в темноте не раз представлял себе это. Ведь он даже никогда не видел ее обнаженной. Все, что он знал о ее теле,— ощущение на кончиках пальцев, когда те погружаются между ног. Она даже не снимала белья.

Однако он понимал, что переспать с ней в такой момент было бы опасно. Возможно, это многому повредит. Он не хотел еще раз теребить и пробуждать то, что оставил в темноте прошлого. Это, чувствовал он, было бы неправильно. В таком поступке есть элементы нереальности, они несовместимы с ним.

Однако, конечно же, он не мог отказаться. Как бы он смог отказаться? Это же вечная сказка. Чудесная сказка, которая может сбыться, вероятно, лишь раз в жизни. Его красивая подруга, которая была рядом с ним в то время, когда он был так раним, говорит, приезжай ко мне прямо сейчас, потому что я хочу с тобой спать. Она живет совсем недалеко. И между ними — мифическое обещание, которым они обменялись давным-давно в глубоком лесу.

На некоторое время он закрыл глаза и ничего не говорил. Он почувствовал, что потерял слова.

— Алло,— спросила она,— ты там?

— Да,— сказал он.— Хорошо. Я сейчас выхожу, думаю, через полчаса максимум буду. Говори адрес.

Он записал название их дома, номер квартиры и телефон. А затем поспешно побрился, переоделся, поймал такси и направился к ней.

— А что бы ты сделал? — спросил он меня.

Я покачал головой. На такой сложный вопрос так просто и не ответишь.

Он рассмеялся и посмотрел на свою чашку кофе.

— Я бы хотел, чтобы мне не пришлось давать ответа. Но так не получилось. Я должен был принять решение в тот самый момент. Ехать или не ехать. Одно из двух. Никакого промежуточного решения. И я поехал к ней домой. Постучался в дверь ее квартиры. Подумал, хорошо бы, чтобы ее там не оказалось. Однако она была там. Красива, как и раньше. Обворожительна, как и раньше. И так же приятно пахла, как и раньше. Мы выпили с ней, поговорили о старых временах, послушали старые пластинки. А как ты думаешь, что было дальше?

Я мог только гадать. И сказал, что могу только гадать.

— Когда-то давно, совсем еще ребенком я читал одну сказку,— сказал он, смотря на противоположную стену ресторана.— Я не помню содержания. Помню хорошо только последнюю строчку. Потому что в первый раз мне попалась сказка с таким странным концом. Вот так она кончалась. «После того как вся эта история закончилась, король и все его придворные рассмеялись, надрывая себе животики». Тебе не кажется, что это какой-то странный конец?

— Кажется,— сказал я.

— Хорошо бы вспомнить, что там была за история, но вспомнить никак не могу. Ничего не помню, кроме этой удивительной последней строчки. «После того как вся эта история закончилась, король и все его придворные рассмеялись, надрывая себе животики». Какое же там было содержание?

К этому времени мы уже допили кофе.

— Мы обнялись,— сказал он,— однако не переспали. Я не снимал с нее одежды. Так же как и тогда, мы пользовались только пальцами. Казалось, что так лучше всего. Кажется, она тоже думала, что так лучше.

Ничего не говоря, мы долго занимались петтингом. То, что мы должны были понять, мы могли понять только так. Думаю, что раньше все могло бы быть подругому. Думаю, что если бы мы занимались тогда обычным сексом, то могли бы больше узнать друг друга. А может, при помощи этого смогли бы стать счастливее. Но это все уже закончилось. Все уже запечатано и заморожено. Уже больше никто не сможет это распечатать.

Он крутил пустую кофейную чашку на блюдце. Он занимался этим довольно долго. Так, что официант уже пришел проверить, не хотим ли мы еще чегонибудь. Наконец он поставил чашку на место. А затем вновь позвал официанта и заказал еще один эспрессо.

— Я думаю, что пробыл у нее всего час. Точно не помню. Кажется, приблизительно столько. Не больше. Будь я там дольше, то, наверное, сошел бы с ума,— сказал он и улыбнулся.— Затем я попрощался с ней и ушел. Она тоже сказала мне «прощай». Это на самом деле было последнее «прощай». Я это понимал, и она это понимала. В последний раз, когда я на нее посмотрел, она стояла в дверях, скрестив руки на груди. Она попыталась что-то сказать. Но ничего не сказала. И без ее слов я знал, что она хотела сказать. Я был ужасно… ужасно опустошен. Словно сама пустота. Все звуки вокруг звучали как странный ветер. Форма многих вещей искривилась. Я брел куда глаза глядят. Казалось, что время, которое я потратил в своей жизни, было потрачено бессмысленно. Мне хотелось вернуться к ней, крепко обнять ее. Но этого я не мог. Не мог.

Он закрыл глаза и покачал головой. Затем выпил второй эспрессо, который ему подали.

— Стыдно такое говорить, но я теми же ногами вышел на улицу и купил женщину. В первый раз в жизни купил женщину. Думаю, что и в последний.

Некоторое время я смотрел на свою чашку. А затем подумал о том, каким самонадеянным человеком я был раньше. Хотелось как-то рассказать ему об этом. Однако у меня бы не получилось об этом рассказать удачно.

— Когда вот так рассказываешь, кажется, что это произошло с кем-то другим,— сказал он и рассмеялся.

А затем замолчал, задумавшись. Я тоже молчал.

— «После того как вся эта история закончилась, король и все его придворные рассмеялись, надрывая себе животики»,— вдруг сказал он.— Каждый раз, когда я вспоминаю о том моменте, на ум приходит эта фраза, как условный рефлекс. Мне кажется, что к глубокой грусти всегда примешивается что-то слегка комичное.

На мой взгляд, как я и оговаривался раньше, эту историю нельзя назвать поучительной. Однако это подлинная история, которая случилась с ним, история, случившаяся со всеми нами. Поэтому, услышав ее, я не смог рассмеяться от души, не могу сделать этого и сейчас.