"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

лампочка?.. Или это вся моя буйная поэтическая головушка начинает интен-
сивно, как плафон в лифте, светиться. И что характерно - источник свече-
ния там, внутри, в моем полыхающем нестерпимым огнем, в бедном моем,
сожженном спиртом "Рояль" желудке...
...а еще забавней наблюдать, как из водопроводного крана вылезает го-
голевский чертик...
А уж когда смотришь на эту, из-под коньяка, бутылку, так и разбирает
смех, тоже в некотором смысле - гоголевский. Потому что на ней наклееч-
ка, а на наклеечке сделана рукой дорогой супруги надпись: "Фотопрояви-
тель". Ну не юмор ли!..
...черненький такой, незначительный, с рожками, с хвостиком, и в шля-
пе, как Дудаев...
А-а, так вот почему нашу невскую воду невозможно употреблять, не
взбалтывая!..
Я цапаю его за шкирку: а ну, сударь, сознавайтесь - это не вы ли пар-
тизаните по ночам в наших фановых трубах?..
И нечистый (он же - анчутка, луканька, немытик, шайтан, диавол) -
съеживается, скукоживается, впадает на глазах у меня в ничтожество. Вот
он уже с гривенник, с коммунального клопа величиной. Чпок-с! И нету его,
один только слабый коньячный запашок на моих почти артистических, самоп-
роизвольно складывающихся в фигу пальцах...
И вот оно вступает, вступает... Вступило, елки зеленые, в меня - неч-
то этакое доселе неиспытанное и, увы, неописуемое!..
Ай да сосед! Ай да чеченский пирамидончик!..
Ау, люди! Я когда-то любил вас! Господи, да я прямо-таки изнывал от
нежности к вам, разумеется, не ко всем, к некоторым. К Экзюпери, напри-
мер. Особенно, когда он летал, летал. А в садах так же падала листва, а
губы сами вышептывали: "Как красивы женщины в Алжире на закате дня".
Впрочем это уже Камю. Но тоже француз, что и вынуждает меня, господа,
перед лицом адекватно сошедшей с ума, сорвавшейся в штопор действи-
тельности торжественно заявить вам: "Считайте меня русским камюнистом,
господа, ибо всю свою несознательную жизнь, до последнего, можно ска-
зать, вздоха я тоже торчал от шишки на носу алжирского дея..."
Музыка! Божественная арфа! Бессмертный Петр Ильич! О, как я хочу
вклиниться между Одиллией и Одеттой умирающим лебедем Сен-Санса! Вот я
умираю, умираю, всплескивая руками, как Плисецкая... Нет, лучше, как
Максимова. Или, как Барышников, Михаил... Умираю, умираю... Кажется, уже
умер!.. Да, все!.. Финита ля коммерция!.. Острый кризис неплатежей...
Полное и безоговорочное банкротство, усугубленное вскрытыми налоговой
инспекцией финансовыми нарушениями... Фиаско!.. Гробовая тишина... Де-
мократическая общественность потрясенно молчит... все молчит, молчит...
и...
И вдруг взрывается бурными аплодисментами по команде незабвенного
старшины Сундукова!..
Все встают!
О, звездный час! О, счастье!.. Не-ет, за стишки мне так ни разу в
жизни не хлопали...
Бра-аво-о!.. Би-ис!..
Ах, да полно же, полно! Ну какой же я, право, бис?! Это она, ведьмач-
ка, вернувшись наконец из своей, теперь уже закордонной Хохляндии, так и