"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

шачья моча! Слюна туберкулезной соседки!.." И тошнотный спазм. И холод-
ная испарина. И слабый от гипнотического транса собственный голос: "А
это... а портвейн?.."
О-о!..
Смердело невытряхнутой пепельницей, бабскими духами. Куда-то сгинул
стоявший в изголовье торшер. Мучительно кривясь, Тюхин дотянулся до
тускло поблескивавшей на журнальном столике зажигалочки и чиркнул коле-
сиком.
Бутылка из-под шампанского была пуста. Один фужер валялся на ковре,
во втором, недопитом, плавал разбухший, с помадой на фильтре, окурок.
Вспышечно, Тюхин припомнил ее, вчерашнюю, крашенную пергидролем ларечную
прошмондовку - чин-чин, чувачок! - промельком Тюхин увидел ее и зажму-
рился, застонал от презрения к себе. Светя зажигалкой, он брезгливо выу-
дил двумя пальцами распухший трупик "мальборо" и, то ли вслух, то ли
мысленно, констатировал: "Дрянь! О какая ничтожная грязная дрянь!.. Бо-
же, а руки-то, руки-то как дрожат!.. И что? И ты это выпьешь?!"
И тяжело вздохнул, и коротко выхыкнув, давясь, высмоктал...
Так на чем это мы, бля, остановились?.. Ну да, ну да - она ведь, кол-
басница рыночная, так и сказала: "А в глаз не хочешь?.." Спокойствие,
Витюша! Главное в нашем аховом положении - это военная выдержка и граж-
данское спокойствие. Спина выпрямлена, дыхание ровное. И с чувством, с
расстановкой, как тот несусветный удельнинский гипнотизер: "Жизнь прек-
расна, даже после серы в четыре точки, Тюхин! Как поняли меня? Прием".
Вас понял. Действую в соответствии с полученной установкой. И вот я, Тю-
хин, встаю со смертного одра - ликом бледен, худощав, уже далеко, увы,
не молод, но, кажется, еще способен на подвиги! Вот я чиркаю трофейной
газовой зажигалочкой и, простирая руки, как сомнамбула, бреду к окну...
Господи, да неужто и вправду снег?! Это сколько же я, Всемилостивец,
пью? Неужто с самого пятидесятилетия?! И я отдергиваю тюлевую занавеску,
а снег идет - несметный, лопоухий, валит, елки зеленые, как восставший
народ на Дворцовую... Всем, всем, всем! Социалистическая революция, о
необходимости которой... А, ч-черт!.. Осторожней, Витюша, тут почему-то
пианино!.. Минуточку, а где же мой книжный шкаф с Брокгаузом? Где Толко-
вая Библия? Где академический Пушкин? Где, бля, Гоголь 1900-го года в
издании А. Ф. Маркса?! А кожаное, почти антикварное, кресло?.. И где,
наконец, жена?.. Ау, любимая! Это я, твой верный менестрель Тюхин, он же
- Эмский, всю-то жизнь, Господи, пропевший о любви к тебе!.. О-о!.. И
ежели снег все идет, а стул на пути, пропади он пропадом, стоит, эрго,
то бишь - следовательно, господа, я зачем-то еще существую! Жизнь про-
должается, дорогие товарищи по несчастью! И черепушка уже фактически не
трещит! И если воззриться вверх, откуда падает, так и кажется, что сам,
аки ангел, воспаряешь в иные миры, ах в заветные поэтические эмпиреи,
куда-нибудь подальше, Господи, от этой пропащей, окончательно ополоумев-
шей страны... И тут я, Тюхин-Эмский, сморгнув слезу, опускаю грешные
свои очеса долу и... вздрагиваю! - свят, свят, свят! - потому как там,
внизу, во внутреннем дворике нашей двенадцатиэтажки прямо, бля, на детс-
кой площадке стоит танк. И дизеля у него порыкивают, и башня медленно
поворачивается. И не успел я, Тюхин, оторопело зажмуриться, встряхнуть
похмельной своей башкой, как зазвучал некий негромкий, с козлячьей такой
дребезжатинкой голос: "А зажигалочку вы бы лучше задули, мин херц, а то