"Дмитрий Емец. Хроника одних похорон" - читать интересную книгу автора

возле одной из вырытых впрок могил стояло четверо рабочих. Рядом, бесцеремонно
прислоненный к соседней, стоявшей уже плите, лежал инструмент - лопата узкая,
колодезная, на железной ручке, две лопаты совковых, две штыковых и лом.
Когда процессия приблизилась, рабочие подошли и, привычно раздвинув
провожающих, свезли каталку с дорожки, установив ее рядом с могилой для
последнего прощания.
Леванчук рассматривал рабочих с жадностью, как он рассматривал все здесь
на кладбище.
Один, лет пятидесяти, был, похоже, у них за бригадира - уверенный,
широкий, с виду очень дельный. Двигался он не суетливо, говорил негромко, не
оглядываясь даже на того, к кому обращался, как человек, давно привыкший, что
его слушают и даже удивившийся бы, если бы это было иначе. Двое других
могильщиков - один вислоусый и другой маленький, рыжеватый, были, похоже, тоже
опытные люди. Лишь последний, мальчишка лет семнадцати, с обветренным
загорелым лицом, был похоже чей-то сын, взятый для приучения. Леванчук,
почему-то полагавший, что все могильщики непременно должны быть пьяницы,
живущие от бутылки к бутылке, был немало озадачен при виде этой толковой и
трезвой команды.
- Как звали-то? - спросил бригадир у Фридмана.
Тот растерялся. Его отчего-то укололо прошедшее время. "Так и обо мне
скажут: "Как звали? Но я-то существую. Как я могу не существовать?" -
мелькнуло у него.
- Григорий, - ответил кто-то за Фридмана.
Бригадир удивленно взглянул на друга детства и отошел.
- А... Ну прощайтесь, - он снял крышку и аккуратно, чтобы не испачкать
ткань, опустил ее на соседнюю оградку.
После небольшого замешательства стали подходить по одному, прикладываться.
"Скорее бы зарыли... Целый день насмарку ... Ничего не поделаешь - надо значит
надо", - думал Полуян, отходя и уступая место Шкаликову.
Тот звучно и крепко поцеловал складную иконку на груди покойника и бумажку
у него на лбу.
- Ну давай, брат... Давай, прощевай!
"Пахнет? Нет, не пахнет еще. А лоб вроде согрелся..." - подумал Леванчук,
когда настал его черед. Заняв место поближе к могиле, он с жадным любопытством
следил, что будет дальше.
Когда все побывали у гроба, к нему подошли мать и жена. Заметно было, что
каждая хочет проститься с покойным после другой, чтобы именно ее поцелуй был
последним, который он унесет с собой. Эта озабоченность была написана на
заплаканном красном лице жены так же явно, как и на восковом лице матери.
Некоторое время обе стояли, пропуская одна другую, но, поняв, что мать все
равно не отступит и пойдет даже и на скандал, вдова, чуть покраснев от досады,
подошла первая. Наклонившись над закрытым лицом покойного, она опомнилась,
устыдилась своего раздражения, но все равно под взглядом матери поцеловала
покойника как-то вскользь, напряженно и быстро отошла, словно говоря своим
движением: "Ах так? Хотела - ну вот тебе!"
"Нет, она не знает, что я должен. Да и разве эта долг - пустяк", - подумал
Леванчук, наблюдая за вдовой.
Мать прощалась долго, причитала, много раз целовала, держа одной рукой
голову покойника за подбородок, другой же придерживая за лоб. Целуя, она
покачивала голову в такт своим причитаниям. Полуян прислушивался: не хрустнет