"Дмитрий Емец. Владимир Мономах [И]" - читать интересную книгу автора

прикипели к нему душой, составили ему дружину надежную, укрепили стены - поди
теперь сунься: намнут бока. Пробовал Святополк к ним бояр своих подослать, да
только Новгородцы ему в ответ: "Что ж, пригоди к нам, Святополк, коли у тебя
две головы. Коли же одна голова, сиди лучше дома".
Однако и без того нечего Святополку Бога гневить: сидит он на лучшем
столе, старшим считается в земле Русской. Плодородны, обильны людьми киевские
земли; к тому же и Киев ему принадлежит с ремесленными посадами и богатой
торговлей. Вот только алчен Святополк до наживы - со всякой торговли от
двадцатой до десятой части берет, да еще и ростовщикам-иудам способствует: за
хорошую мзду позволяет брать им резу душегубскую.
Как пришло время разъезжаться, сказал Мономах князьям:
- Запомните, коли теперь после крестного целования кто из нас поднимется
на другого, все мы встанем за зачинщика, и крест честной будет на него же.
Будет тому порукой крест честной и вся Русская земля...
На прощанье князья обнялись, поцеловались братски друг с другом и
разъехались по своим уделам.


ЦЕЛОВАНИЕ НАРУШЕНО

"Если кто нарушит целование, все на него встанем. Будет тому порукой крест
честной и вся Русская земля," - запали князьям в душу слова Мономаховы.
Но всё едино - нарушили целование. Не устыдились креста.
Первым червь раздора стал глодать Давыда Игоревича.
Завислив Давыд, недалек умом. Не в деда Ярослава уродился внук, не в
прадеда Владимира-крестителя. В иную пошел, видно, породу.
Совсем иное молодой Ростиславич - Василько. Храбр, предприимчив, богатырь
по виду и по духу. Много славных дел сотворил Василько для Русской земли. С
юных лет был он врагом чванной Польши - не раз наводил на неё свои рати,
заключая для того союз с половцами, усмирял опасного соседа.
Вот и теперь затевал Василько новые обширные походы на латинян. Охотно шли
под его стяги берендеи, печенеги и торки - знали: в случае удачи не оставит их
Василько без награды. Щедр Ростиславич, широк душой, помнит он мудрость
пращура своего Владимира: "Серебром и золотом не соберу дружины, а дружиной
сыщу и серебро, и золото".
Еще до Любечского съезда злобился Давыд Игоревич на Василька за то, что
достался Васильку лучший удел - Теребовль. А тут еще, как стал Василько войска
собирать, возомнилось Давыду: а ну как для того это всё, чтобы забрать у него
Владимир-Волынский? Что Васильку стоит-то с его ратями-то?
Глупая мысль, пустая, а всё равно свербит и покою Давыду не дает.
"Оно, конечно, крест-то он в Любече целовал, клятву давал на чужое не
зариться... Ну а вдруг? Дело бранное - дело забывчивое," - угрызается Давыд.
Верно говорят, что всяк по себе судит.
Колеблется Давыд, мятется, отдыха ни ночью, ни днем не знает. Дозоры
усилил, секреты расставил, разведчиков дюжинами в Теребовль засылает.
Возвращаются разведчики и всяк одно твердит: мол, стекаются к Васильку
берендеи, торки, половцы, встают шатрами своими и повозками у его стягов.
Ждут, покуда вернется Василько из Любеча.
Хватает Давыд разведчиков за ворот, дышит им в лицо.
- А на кого поход? На кого? Отвечай, пес! - почти кричит.