"Геннадий Емельянов. Пришельцы" - читать интересную книгу автора

бане нельзя водку пить, я где-то читал. - У Суходолова тоже не нашлось
сочувствия к судьбе забубенного Никиты.
- Не пили вроде, не успели еще.
- Тогда совсем не понятно.
Пока бухгалтер с председателем обсуждали новость, пришелец встал,
подошел вкрадчивым шагом к окну и снял свою круглую камилавку, какие носят
в Индонезии президенты. Под чудным головным убором скрывалась белая
коробка, похожая на шкатулку, и внутри той шкатулки что-то мельтешило - и
поблескивало. "Компьютер там у него, наверно?" - подумал без удивления
Ненашев и окинул взглядом похоронную процессию. Телега, на которой
возвышался гроб, была накрыта большим ковром в желтых цветах. Ненашев
вспомнил, что год назад он достал десять талонов на эти самые ковры и один
талон на правлении решено было выделить Варваре Бровкиной, одной из лучших
доярок колхоза и сожительнице покойного. Председатель раздосадовался про
себя, что тут вот человека хоронят, неважно какого, а он про талоны
вспомнил. "Совсем зачерствел я на этой проклятой работе!" Если честно, то
председатель все-таки пожалел прекрасный ковер, края которого теперь
терлись о грязные колеса, и - отвернулся от окна. Из коробки пришельца,
пристроенной каким-то хитрым способом над самой макушкой, безволосой,
кстати, прыснул синий огонь, и на лице Гриши Суходолова сразу написалось
изумление. По первости ничего особенного не замечалось, из гроба торчала
борода Никиты, широкая и натеребренная ветром, видны были еще брови, черные
и сердито насупленные, угадывалось и бледное лицо. Все было, словом, как и
мгновение назад. Но вот борода вроде бы вытянулась, показалось из-за кромки
гроба ухо, потом Никита сел и легко выпрыгнул на поляну. Лошадь, что везла
гроб (на второй телеге была красная крышка), сперва запряла ушами, потом
ударила махом, ковер пополз косо и свалился наземь. В следующее мгновение
Никита Лямкин уже вырывал у музыкантов барабан (покойного сопровождал
духовой клубный оркестр), чтобы, видимо, врезать зорьку в честь своего
воскрешения, а народ, проявивший сочувствие вдове; рассыпался окрест с
рекордсменской скоростью.
Дед Прокудан, сторож свинофермы, колченогий и немощный в
повседневности, бросил батог, перепрыгнул через калитку и распластался в
кустах малины; завскладом Теркин, толстый человек в кожаной кепке, прободал
штакетник и залег на старой клумбе. Оркестранты разбросали инструмент,
трубы искрились на солнце, словно горели. Бывшая вдова Варя, вся в черном,
сидела у дороги на камне, подпираемая младшими сестрами, и плакала в
платочек скорее уже по обязанности, да наблюдала сквозь слезы, как ловко и
настойчиво покойный ее - сожитель стягивает барабан с Васьки Кулемина,
незлобливого парня при кошачьих усах. Та лошадь, что везла гроб,
остановилась вдалеке и дремала уже, низко опустив голову. Часть публики,
принимавшей участие в похоронах, нашла пристанище на широком крыльце
конторы и следила оттудова, как Никита Лямкин овладевал барабаном, а когда
он им овладел, ударил палкой по туго натянутой коже, звук родился угрюмый и
густой. Никита свирепо уставил бороду за черту горизонта и хриплым голосом
начал сзывать сельчан на собственные поминки. Бывшая вдова Варя вздрогнула,
освободилась от младших сестер, висевших на ней, наскоро прибрала себя и
побежала домой стряпать пироги с картошкой. Добрые люди, озираясь с опаской
(как бы Никита опять не помер!), подобрали ковер, замазанный глиной, и
потащили его к Бровкиной в дом. Три мужика стояли над гробом и чесали