"Густав Эмар. Гамбусино" - читать интересную книгу автора

которым никогда не заходит солнце, существует, наводя ужас на весь мир и
вызывая везде почтительный страх. Теперь страх этот сменился презрением, и
потеря колоний стала для Испании неизбежной: ведь ее сила держалась
моральным угнетением жителей колоний, а не теми немногочисленными войсками,
которые были разбросаны на этой огромной территории, на большом расстоянии
друг от друга. Теперь Испания, утратившая былое могущество, рассматривалась
мексиканцами, как одна из провинций Франции, этой еретической страны,
населенной демонами. По основному принципу испанской юриспруденции, колонии
принадлежат королю, а не государству. Но, поскольку король отрекся от
престола, жители колоний сочли себя свободными от всяких обязательств в
отношении его, и последние узы, сдерживающие мексиканцев, оказались
разорванными. Напрасно центральная хунта, а позднее регентство всемерно
старались отогнать грозу, провозгласив равноправие между метрополией и
Америкой и декретом от 5 июня 1809 года объявив колонии неотделимыми частями
монархии,- ничто не могло уже предотвратить взрыв. Восьмого июля 1808 года
приплывший корвет до ставил французские газеты, принесшие весть о низложении
испанских Бурбонов и о восшествии на престол Жозефа Бонапарта. Вице-король,
не получивший никаких инструкций, совершил ошибку - правда, тут же им
исправленную,-распространив эти известия публично. Он вы пустил воззвание, в
котором уверял население в своей преданности королю Фердинанду и требовал от
мексиканцев поддержки. Фраза была туманная, но колонистам, привыкшим к тому,
что с ними не считаются вовсе, польстило оказанное им доверие. Воззвание
было встречено с энтузиазмом, толпа кричала: "Смерть французам!", "Смерть
всем гринго!" (еретикам).
Но это искреннее движение народа было немедленно нейтрализовано целым
рядом ошибок, вызванных надменностью испанцев. И ненависть к поработителям
вспыхнула с новой силой.
Наглость государственных чиновников дошла до того, что один из наиболее
пылких членов суда не побоялся за явить на заседании, что до тех пор, пока в
Кастилии останется хоть один сапожник, а в Ламанче хоть один погонщик мулов,
за ними сохранится право повелевать колониями.
Схватка была неизбежна, враждующие стороны одинаково готовились к ней.
Испанцы были сооружены до зубов; мексиканцы, подстрекаемые и распаляемые
агитаторами из Европы и Соединенных Штатов, объединялись в тайные общества.
В воздухе носился заговор против Испании. Первая попытка провалилась, многие
были арестованы. Прибывший в это время вице-король Ванегас[89] вместо того
чтобы внести успокоение, еще усилил смуту, раздавая без разбора чины и
награды сторонникам Испании.
События назрели. Великая революция должна была начаться. Как это ни
странно, первым выступил служитель церкви, а за ним последовали другие
священники, и все они стали жертвами своего патриотизма. Идальго[90],
священник маленького селения Долорес, подал сигнал и смело ринулся на
ослабевшие испанские отряды. Став во главе необученной толпы индейцев,
вооруженных только пращами, луками, дубинами и палками, он увлек их за
собой; недостаток воинского умения восполнялся у них диким натиском и
презрением к опасности; это позволяло им совершать великие подвиги и делало
их грозными во все периоды войны, начавшейся в 1810 году и окончившейся
только в 1821 году, хотя один испанский гарнизон оставался хозяином крепости
Сан-Хуан де-Улоа до 1825 года.
Закончив это длинное вступление (кстати, необходимое для понимания