"Извек" - читать интересную книгу автора (Аладырев Святослав)

ЧАСТЬ 3

Глава 15

Укутанная тающим туманом дорога, уводила все дальше в лес. Нити солнечных лучей, прорвавшись сквозь густую листву, колыхались над травой и высвечивали россыпи крупных росинок. Извек достал из переметной сумы Кощеево угощение. Придирчиво осмотрел душистые лепешки с орехами и сморщенными коричневатыми ягодами. Не заметив ничего необычного, попробовал, удивился свежести, будто печенье только на рассвете рассталось с жаром печи.

Ворон бодро топотал под разноголосый щебет утренних птиц. Жадно ловил ноздрями аппетитный запах, косил глазом и фыркал, успешно выклянчивая лакомство: каждая третья лепешка доставалась ему. Наевшись, Сотник обмахнул бороду и, на всякий случай пошарил в суме. С удовольствием убедился, что там еще осталось, отряхнул руку, застегнул потертый ремень. Лес становился гуще. Солнечные зайцы постепенно исчезли, и под изумрудным пологом воцарились прозрачные светлые сумерки. Завтрак навеял благостное настроение, будто все события последней седьмицы приснились и теперь наступило светлое пробуждение. В голове промелькнула мысль: может всё привиделось, и Лелька, и берег, и река… Может воображение в полудрёме просто вытянуло её образ из далёких юношеских грёз? Может и не было её у костра…

— Было! — ответила тупая игла в сердце. — Было!

Будто в подтверждение, Ворон ржанул, потряс гривой и шумно вздохнул. Извек нагнулся вперёд, почесал жёсткую чёлку.

— Ничё, ничё! Всё у нас будет хорошо. Вернёмся — найду и тебе хорошую кобылку и, на ночь в поле отпущу… а то и на две.

Ворон заметно воспрял духом. Цокот стал звонче, чёрные лопухи вытянулись в небо. Извек усмехнулся.

— Как нам всё-таки мало надо для счастья. Чтобы жилось не голодно, не холодно и было к кому приласкаться. Потом, конечно же, детишки… Ну, само собой, чтобы было на что их с мамкой побаловать. А там, чтобы для отпрысков хорошие пары нашлись. И, чтобы внуки радовали, и чтобы героями были. И чтобы в ратном деле с ними всегда Спех[48] был. И, конечно же…

Ворон звякнул удилами.

— Да… — спохватился Сотник. — Для счастья нужно совсем немного.

Наезженная просека вывела на тесную полянку и разделилась надвое.

— Ага, вот и развилка, — изрёк Извек. — Видишь, травоед, не соврал Кощей. Все как в сказке: направо поедешь — хрен знает, куда уедешь. Налево поедешь — хрен знает, когда приедешь, хотя нам вообще-то налево. А назад поедешь…

— Да никуда ты, сказочник, не поедешь. Здесь и останешься…

На полянку из-за деревьев медленно вышли рослые мужики с наглыми мордами. В руках недобро поблескивало разномастное оружие. У кого меч, у кого палица или кистень. Двое при топорах. Один то ли с рогатиной, то ли с самодельным копьем, увенчанным жутким наконечником в локоть длиной.

— Как же я не люблю охоты и засады… — досадливо сморщился Извек.

В тот же миг сзади, отрезая путь к отступлению, грохнулось толстое неструганное бревно с привязанными торчмя заострёнными кольями. Такие же шипастые загородки перекрыли и оба разветвления дороги.

Ворон остановился, стриганул шелковистыми ушами.

Приехали, подумал Сотник, плакало Кощеево яичко, эти мордовороты из него глазунью сварганят. В такой тесноте не развернуться, а на коне без манёвру воевать не сподручно.

Перед внутренним взором мелькнуло Лелькино личико, и он с тоской пробормотал:

— Извиняй, девка, неувязочка вышла. Попробуем, конечно, отбрехаться, однако, ежели что, не обессудь.

Он глянул на матерого мужичину вдвое шире остальных. Вожак лениво прислонился к стволу, по-хозяйски осматривал и коня, и всадника.

— Кошель кидай сюда, мечик налево, суму с харчами — направо, одёжу сымай и клади прямо перед ногами, тады может и отпустим живым. Ну… или еле живым, — он цыкнул зубом и отлепился от дерева. — И с лошадкой своей прощайся, мои хлопцы с утра ничего не ели, от голоду с ног валятся.

Он оглянулся на сытые рожи товарищей, с десяток глоток глумливо захохотали. Ворон переступил копытами, но Извек придержал повод и с укоризной глянул на главаря.

— Почто, уважаемый, коника пугаешь? Он у меня робкий, теперь от страху спать ночью не будет, а убаюкивать некому.

— Ничё, мы его убаюкаем! Заснёт без задних ног! — разбойник зло усмехнулся и, под дружное ржание, двинулся вперед. — Слезай!

Растопыренная пятерня потянулась к уздечке. Извек почувствовал, что вылетает из седла и едва успел сжать ногами конские бока. Ворон одним прыжком развернулся, вскинул зад и впечатал оба копыта в улыбающуюся морду. Главаря отбросило в кусты. Еще один дикий прыжок и конь, как ни в чем ни бывало, снова встал мордой к разношерстной компании.

— Предупреждать надо, — сквозь зубы прошипел Сотник, косясь на бандитов.

Улыбки застыли и медленно стекли с заросших бородами лиц. Мужики подобрались, поудобнее прихватывая оружие. На главаря не оглядывались — из гущи промятых кустов не доносилось ни звука. Зато всадник вдруг торопливо заговорил:

— Эй, робята, не горячись! Ну, дурной он у меня, сам иногда боюсь. Вы еще не знаете, как он кусается. Да лучше и не знать. Намедни ярл Якун на него брагой дыхнул, так он у ярла полщита откусил. Дракон, а не конь, хоть и дурной маленько.

Ворон, тем временем, кротко ущипнул пучок травы и, пытаясь сжевать, зазвенел удилами.

Разбойники замерли, недоверчиво переглянулись и уставились на оборванного детину с копьем. Тот повел холмами плеч, прищурился, оценивая расстояние. Могучая ручища с бревноподобным древком пошла вверх.

Ворон всхрапнул, недожеванная трава веером разлетелась в стороны.

— Понял! — шепнул Извек и, как клещ, вцепился пятерней в гриву. Едва вторая ладонь упала на меч, конь вмял задние копыта в землю, и бросил мускулистое тело вперед.

Сверкнули выпученные глаза копейщика. С удивительной для гиганта ловкостью он все же успел увернуться от черной, как смоль туши, но меч всадника достал по хребту. Клинок с хрястом прорубил мощную спину и сбил копейщика на траву… Едва коснувшись земли, Ворон снова крутнулся волчком и замер, как вкопанный. Двигались только трепещущие от возбуждения ноздри, да глаза, цепко следящие за каждым движением противников. Извек отцепился от гривы, прибрал повод, сделал страшное лицо.

— Ну все, робята, шутки кончились. Щас слезу с этого дурака и возьмемся за вас всурьез, причём вдвоем. Кого этот бешеный не загрызет, того сам раскрошу.

Мужики мрачно поглядывали на упавшего приятеля. Умирающий скреб руками траву. Кровь из глубокого проруба залила обездвиженные ноги. В последнем усилии он всё же поднял голову. Пальцы потянулись к лежащему рядом копью, но по руке уже побежали судороги. Неожиданно детина прерывисто вдохнул, дернулся и уткнулся в землю.

Ватага сдвинулась с места и стала медленно надвигаться. Извек, как мог незаметно, выдвинул ноги из стремян. Почувствовав осторожное движение, конь дрогнул боками и еле слышно ржанул. Извек приготовился к очередному прыжку, приметив рябого верзилу с потёртым кистенём. Тот двигался вперёд осторожно, но был ближе других. Сотник прикинул расстояние и тихо шепнул одними губами.

— Давай!

Ворон стрелой сиганул с места. Используя мощь лошадиного прыжка, Извек с силой дёрнулся в сторону. Вылетая из седла, развернулся боком и со всего маху обрушился на рябого. Оказавшись между землёй и дружинником, разбойник смягчил падение всадника, но не выдержал двойного удара. Сотник услышал как у того хрустнули рёбра. Перекатившись через голову, вскочил и оказался под градом беспорядочных ударов. Сзади доносились предсмертные хрипы, и топот, перемежающийся глухим стуком. В какой то миг Извек замер, не обнаружив перед собой нападавших. Трое оставшихся отступили к деревьям, круглые глаза перебегали с дружинника на гарцующего коня и обратно. Ещё один с трудом встал на ноги. Не поднимая разбитой головы, сделал пару шагов и упал к ногам Ворона. Разбойники попятились.

— Ну что, гуляки? — зло произнёс Извек. — Догуливать будем?

Вопрос подстегнул оставшихся. Ещё мгновенье и, трое уцелевших скрылись в кустах, с хрустом проламывая себе дорогу.

— Вот и повоевали, — вздохнул Извек и погладил коня по ушам. — Не! Врет бабка! Ты раньше не человеком два года был, а по меньшей мере драконом, и точно бешеным. Ну ладно, поехали дело делать. Нам налево.

Ворон послушно двинулся к левой дорожке и встал перед заострёнными кольями, дожидаясь когда хозяин уберёт препятствие. Сотник удивленно выгнул бровь, своротил перегородку и вернулся в седло.

— Ну, дела! Может, с тебя и уздечку снять? Сам будешь поворачивать, а мне только говорить куда?!

Ворон, как обычно, ничего не ответил. Извек в десятый раз принялся перемалывать в уме беседу с Кощеем. Получалось странно. Вроде бы всё было по уму, но в душе не проходило ощущение чего-то гадкого. Может, стоило дать Бессмертному в морду и, как подобает доброму вою, развернуться и самому броситься искать Лельку? А он, как презренный жид, ввязался в странную историю где обещана услуга за услугу.

В который раз захотелось плюнуть на договор, достать Яйцо, грохнуть его, окаянное, о землю и… к ней — желанной, таинственной, прелестной… Однако уговор дороже денег! Дал слово — держись! И деваться теперь некуда — честь превыше всего. К тому же, может и не врёт Бессмертный, что людскими хлопотами русалку не достать?!

Сотникова голова шла кругом. Грешным делом начинал завидовать Рагдаю. У того только любовь не земная, а любимая — совсем человеческая…

Извек отвлёкся от раздумий, завертел головой, сверяя местность с рассказом Кощея. Пока вроде всё шло, как по писанному. Путь пролегал по холмам, кое-как одетым в смешанное редколесье. За холмами ожидалась ровная возвышенность. За ней, если верить Бессмертному, начинался настоящий лес через который тянулась наезженная дорога до Вышеня, небольшого городища на окраине обжитых земель.

Вечерело. Всё блёкло на глазах и постепенно приобретало цвет остывающей булатной поковки. Солнце расплескало за день всю ярость и едва теплилось за горсткой кучевых облаков. Последние связки вялых лучей высветили круглую впадину. На дне различались заросшие травой и осевшие в землю руины. На поверхности остались несколько растрескавшихся гранитных плит. Пока Извек осматривался, Ворон со скрипом выдрал пук травы и, перекладывая удила поудобней, захлопал губами. Недовольно замер, пока хозяин расстёгивал пряжку и со вздохом облегчения вывернул голову из уздечки.

— Проглот! — буркнул Сотник и потянул ремень подпруги.

Уложив седло на траву, выложил съестное на плоский камень. В два больших глотка промочил горло и взялся за ужин. Жевал без особого желания, всё обдумывал пути—дорожки, на которых оказался. Пока прихлёбывал вторично, вспомнилась присказка Деда Пильгуя — кривая стрела прямо не летает. Невесело заглянул в горлышко фляги. Усмехнулся ромейскому утверждению, что истина в вине и хлебнув ещё раз, завалился на траву.

Едва закрыл глаза, как появилась Лелька. Стояла по пояс в воде и манила точёным пальчиком. Вокруг плескали мелкие плотвички, гоняемые парой щурят. Сотник делал осторожные шаги к русалке, но та оказывалась всё дальше и дальше от берега. Внезапно нога Извека попала в яму, он окунулся с головой и… проснулся. Небо ещё не начинало светлеть, но сон больше не шёл. Ворон тоже, будто и не спал вовсе, бодро ощипывал кусты. Выехали затемно.

Впереди, сколько хватало глаз, простиралось умытое росой поле. Ни дорог, ни троп. Одна трава с сочными, хрустящими на все лады, стеблями. Как ни странно, Ворон ни разу не потянулся губами к лакомой зелени. Растопырив ноздри шумно вдыхал прохладный воздух с редкими облачками тумана и за три сажени обходил холмики особо густой травы. Сотник молчал, присматривался к чёрным ушам коня. Они то и дело подёргивались, настороженно ловя отсутствующие звуки. Скоро рассвело ещё больше и Извек понял причину этой настороженности: в изумрудной поросли одного из холмиков рыжела рукоять меча. Чуть подальше над такой же зелёной кочкой, как подснежники на прямых деревянных стеблях, сверкали белизной оперения стрел.

Над виднокраем показалась лысина солнца. Его лучи скользнули по росе и обнаружили в гуще травы останки, питавшие буйную зелень. Настырные стебли с неудержимой силой пробивали истлевшую одежду и, миновав кости, протискивались сквозь любые щелки побуревших от дождей доспехов. Кое где сверкали широкие улыбки черепов, разрубленных вместе со шлемом. Местами, склонившись над землёй, темнели обветренные древки копий. Изредка попадались холмики побольше, в них просматривались дуги лошадиных рёбер. Вся земля была пропитана смертью и Ворон чуял это несмотря на запахи цветущих трав.

Ноздри коня продолжали топорщиться, даже когда мёртвое поле кончилось и показалась длинная стена вековых деревьев. Желая побыстрей убраться от неприятного места, Ворон припустил торопливой рысцой, но быстро успокоился и перешёл на размеренный шаг. Скоро достиг перелеска. Чем дальше, тем больше дорожка превращалась в широкую просеку. Сотник, пригретый солнцем, начал задрёмывать. Опять привиделась Лелька. Девчонка весело смеялась и шла навстречу Извеку, но храп Ворона спугнул виденье, и русалка умчалась, распустив по ветру длинные сполохи волос.

Конь вывернул голову, заметил, что глаза хозяина открылись и снова навострил морду вперёд.

— Чё фырчишь? Шёл себе спокойно и иди, не мешай думать, — проворчал Сотник недовольно, и тут только заметил крепкого парня, появившегося из за поворота тропы. Молодец неспешно брёл, глядя себе под ноги. Под мятой рубахой угадывались богатырские плечи, распахнутый ворот открывал крепкую шею с висящим на шнурке круглым оберегом. Сзади поблёскивал, заткнутый за пояс, добротный шестопёр.

Наклонив кучерявую голову, хлопец упёр щетинистый подбородок в мощную грудь и приближался, не замечая ничего вокруг. От нечего делать цеплял носками сапог шишки и распинывал их по кустам. Не пропускал и мухоморы. Разваливал в труху красные в пупырышках шапки, какое-то время стоял, тупо глядя на россыпь грибных ошмётков, и шёл дальше. Погружённый в себя, что-то бормотал, гулко и неразборчиво.

Извек остановил коня, подождал. Наконец, когда кучерявая макушка грозила боднуть коня в морду, Сотник привстал в стременах, кашлянул:

— Здрав будь, паря! О чём сетуешь? Может помочь чем?

Кучерявый вскинул голову, едва не зацепив конские ноздри. Ворон с храпом отшатнулся, увидав разбитую морду хлопца. Сотник присвистнул: глаз хлопца задавлен фиолетовым мешком, чёрные лепёшки губ перекосились и не давали рту полностью закрыться. На обеих распухших скулах по две-три засохших ссадины. Ворон закачался от стукнувшего в нос перегара.

Парень медленно вынырнул из глубоких дум. Покрасневшие, без тени испуга, глаза съехали с лошадиной морды, отыскали лицо всадника.

— Здорово, коль не шутишь! — проговорил он, пытаясь улыбнуться. — А то намедни тоже начали за здравие… и наздоровались…

Кучерявый сморщился и слизнул выступившую на губе капельку крови.

— Да нет, не шучу, — серьёзно произнёс Сотник. — Мне шутить недосуг, я по делу еду.

— И мне сейчас не до них, — не расслышал парень. — Хотя и без дела иду.

Он отступил в сторону, освобождая дорогу, но всадник снова заговорил.

— Ты случаем не подскажешь, далеко ли ещё до Вышень—града?

— До Вышеня? Не, не далече. Шагом поедешь — скоро доберёшься, а поскачешь — ещё раньше будешь.

Молодец отвернулся, но голос дружинника снова не дал погрузиться в истребление мухоморов.

— А далеко ли оттуда до Гиблых Проплешин?

Кучерявый поднял красные, как у вурдалака, глаза.

— Эт те мимо надоть, через город не попадешь. Везде разъезды. Ни туда, ни оттуда не пущають. На проплешинах, последнее время нечисть разгулялась. А тебе—то туда зачем? — Парень подозрительно пробежал взглядом по всаднику, ремням упряжи, коню, задержался на копытах. Убедившись, что дыма из под ног не видно, расслабился, махнул рукой со сбитыми костяшками.

— Хотя мне без разницы. Из лесу выйдешь — по левую руку, ближе к окоёму, увидишь курган. Объедешь справа. За ним начинается овраг и через полторы тыщи шагов распадается на пять пальцев. Поедешь по безымянному. Он и выведет на край Проплешин, аккурат там, где дорога. Только ночью не суйся, пережди в овраге у ручья, а утречком по туману и поедешь. Коли повезёт, то стражи не будет, она обычно подале стоит.

Сотник кивнул.

— Добро, так и сделаю, спасибо за совет!

— Не благодари раньше времени, может на смерть едешь, мне такая благодарность не нужна.

— Ну тогда может выпьешь за моё здоровье? — предложил Извек, достал Кощееву баклагу и протянул её парню. Тот открыл рот, глаза ожили.

— Выпью! Это я всегда готов, особливо за здоровье.

Он ловко поймал флягу, рванул пробку и запрокинул голову. Кадык запрыгал. Вино, направляемое опытной рукой, булькало в глотку не теряя по дороге ни капли.

— Гожо—о! — выдохнул кучерявый. Чуть отдышавшись, вопросительно показал всаднику пробку, тот кивнул:

— Пей—пей там ещё много.

Парень восхищенно глянул на щедрого незнакомца, приложился повторно. Оторвавшись от баклаги, закупорил и с сожалением отдал владельцу.

— Благодарствуйте, дядько! Ожил! Слава богам, теперь живее всех живых…

— Ну, бывай! — Извек спрятал вино в суму, тронул коня.

— Эй! Погодь чуток! — донеслось сзади, парень подбежал, заглянул в глаза. — Возьми меня с собой, вдруг пригожусь. А то жуть как надоело дома сидеть. Одни и те же морды, одно и то же пойло, одно и то же веселье… в конце, — он указал на своё неровное лицо. — Возьми! Дорогу подскажу. Мне в наших краях каждый бугорок знаком. Лучше всех ведаю, как и куда пробраться.

— Ну пойдём, коли так, — согласился Извек. Конь без понуканий продолжил путь, а битый детина скакнул от радости и зашагал рядом.

— Будем знакомы, меня Микишкой кличут, по прозвищу Алтын, — он гордо хмыкнул. — Это потому, что больше алтына с собой никогда не ношу. Всё остальное на месте выигрываю, в корчме ли, на базаре, или на привале, когда в походе. Только мы давно в походах не были. Как к Киеву пристали, так и стережем землю с этой стороны, от всяких там басурман. Теперь вот нечисть расплодилась, её удерживаем. Вот. А тебя как рекут?

— С рождения Извеком звали, а по прозвищу… по прозвищу Сотником кличут.

— Никак войском командовал? — воскликнул Микишка с уважением.

— Да нет, какой из меня воевода.

— Странная кличка!

— Обыкновенная, — Извек вздохнул. — Как-то на реке Смородине, через мосток ехал, а навстречу — сотня, или около того, степняков. Мосток узкий, не разъехаться. А я, если честно, с ночи ещё не просох, как тут уступишь.

Ну, коня назад отослал, он—то трезвый, а сам встал посередь… и, всю ту сотню во хмелю и… того. А они, оказалось, к князю наниматься ехали. Те, кто с берега видел, кричали, да я занят был. С тех пор и прозвали Сотником. А коня Вороном звать. Умный, спасу нет, с полуслова всё понимает.

Жеребец гордо вскинул голову, уши поставил торчком, хвост коромыслом. Алтын похлопал глазами, восхищённо протянул.

— Ну ты силён!

— Да уж, — кивнул Сотник. — Что могу, то могу. Иной раз столько выпью, что сам удивляюсь. И упасть бы пора, ан нет, полдружины на ногах не стоит, а я, размявшись брагой, только во вкус вхожу. А уж если с закуской…

Микишка выпучил глаза, долго шёл молча, а челюсть захлопнул, только когда в рот влетела муха. Впереди посветлело. Лес расступился и вдалеке на холме показался Вышень. Из-за ограды торчали крыши домов, кое-где к небу тянулись сизые дымки очагов, а у ворот, еле заметные с такого расстояния, сновали людишки. Дорога сворачивала вправо, но кучерявая голова Микишки мотнулась в противоположную сторону:

— Нам туда. Во-он курган, а чуть дальше — начало оврага.

Когда солнце миновало зенит, холм остался позади, почти загородив измельчавший на таком расстоянии Вышень. Копыта коня мягко бухали по еле заметной ложбинке, которая постепенно углублялась и переходила в овражек. Тот, в свою очередь, рос, пока пологие пятиаршинные склоны не обернулись песчаными осыпями в семь саженей высотой. Двигались вдоль ручья, покуда не добрались до небольшого озерца. В разные стороны расходились овражки поменьше.

— Теперь гляди, — объяснял Микишка. — Сзади будет рука, слева, значитца, большой палец, за ним будет указательный, средний и безымянный. Нам туда.

— А мизинец?

— А, как раз на конце мизинца, у дороги, дозор. Там тоже родничок, возле него они и сторожат, дабы ни туда, ни оттуда ни души не проскочило. С ними колдун, чтобы личины с нечисти сшибать. С кого личины собьют — под топор.

— А ежели не собьют?

— А тоже под топор. Вдруг да кудесник оплошал, чтоб уж не думалось.

— Тоже верно, — согласился Извек, а про себя подумал. — Везде всё одинаково: бей своих, чтоб чужих боялись.

Ворон двинулся в указанный отросток оврага, отмечая копытами ровную дорожку пересохшего русла. Скоро показался хилый родничок, дававший начало былому ручью. Однако, без помощи дождей источник совсем ослаб и теперь еле наполнял песчаное корытце не больше конской головы. Желоб оврага измельчал до двухсаженной канавы и уткнулся в непроходимый бурелом.

— Вот они, — гордо улыбнулся Алтын. — Гиблые Проплешины. Только тут не пролезешь, обождём до утра, а там, в тумане, и двинем по опушке. Саженей через двести дорога, широкая, милое дело ехать.

Он довольно потянулся и улёгся на тёплый песок. Извек соскочил с седла.

— Добро, здесь и подождём.

Ворон тут же принялся общипывать чахлые кустики. Нехотя оторвался от еды, когда хозяин, сдёрнул уздечку и потрепал за длинное ухо.

Когда из перемётной сумы показалась жареная утка, величиной с индюка, Микишка подскочил, как ужаленный.

— Ну, дядько, ты даёшь!

— Пока не даю, пока только достаю, — поправил Извек, выгреб пару горстей лепёшек и, наконец, к вящей радости Алтына, выволок давешнюю флягу. — Ну, пора и перекусить.

Микишка всхлипнул от восторга.

— Какое там перекусить! Попируем не хуже князя, правда вина маловато…

— Хватит тебе вина, — проворчал Сотник. — Его здесь целой дружине хватит, и коням в придачу.

Алтын оглянулся на Ворона, который тоже удивлённо пялился на флягу.

— Видать, непьющие у вас дружины! — сочувствующе предположил Микишка.

— Пьющие, пьющие!

Извек отломил утиную ногу, протянул спутнику и весело добавил. — И едящие! Причём много. Ну, за встречу!

Микишка самозабвенно осушил чашу и вгрызся в румяную утятину. Закрыв глаза, прожевал сочный кусок.

— До чего ж необыкновенная хозяйка готовила, здоровья ей и долгих лет, — уважительно изрёк он и снова вцепился в утиную ляжку, наблюдая счастливыми глазами за повторным наполнением плошек.

— Эт ты точно сказал, — улыбнулся Сотник. — И про хозяйку, и про долгие лета. И надо бы дольше, да некуда.

Он поднял чашу, кивнул. Осушили по второй. Умяли ножки, принялись за крылья. Чаши наполнялись ещё несколько раз, пока Микишка, глядя на оставшееся от утки туловище, не забеспокоился.

— Слушай, давай остальное оставим. По Проплешинам дня два переть, а жрать там нечего, нечисть всего зверя извела, галок с воронами и тех пожрали. А морды нелюдям натощак бить не больно сподручно.

— Не боись, паря, не оголодаем.

— Да я не боюсь, но всё же оставить бы птицу, вон ещё печенья куча, а я за водой сбегаю, вина, наверное, тоже на глоток.

— Ну, сбегай, ежели не лень. Печенье — тоже еда, хотя и не совсем для мужиков.

Алтын уцепил плошки и припустил к ручью. Сотник с неохотой спрятал остаток гуся, следом побросал кости, взамен выгреб лепёшек, оглянулся. У ручья удивлённый Ворон внимательно наблюдал, как здоровый молодец, на полусогнутых ногах, семенит с плошками по песку. Извек встал, подождал водоноса и вытянул вперёд руки.

— Плесни-ка!

Счастливое лицо Микишки вытянулось, он судорожно глотнул.

— А как же вода?

— Твою на две разольём, вином разбавим, вот и будет хорошо. Плещи!

Алтын опустил одну чашку. Из второй, тонкой струйкой, лил на широкие жилистые ладони. Вода кончилась, Сотник вытер руки о штаны и присел к печенью. Флягу двинул приятелю.

— Наливай!

Тот бережно располовинил оставшееся в своей чашке. Взялся за флягу и выронил из рук. Схватил крепче, поднял и замер. Отгоняя наваждение, тряхнул головой.

— Она же…

— Да наливай ты! — не выдержал Извек. — Не чудится тебе, не… чудится! Фляга полная.

Вино, в дрожащих руках, полилось неверной струйкой. Неверяще глядя на рубиновый напиток, Микишка обалдело забубнил.

— Светлые боги, чудеса! И не сплю вроде, и не намухоморился, и не упился пока… как есть чудеса!

Извек ухмылялся зачарованности спутника. Наконец не выдержал, успокоил.

— Да не рубись ты так, Микиша, сказано тебе — всё хорошо. Ты в здравом уме, не бойсь и не удивляйсь. А флягу я у знакомой кикиморы позаимствовал, если это тебя утешит.

Парень опустил флягу, обиженно посмотрел на дружинника, сдул с пробки песчинки и буднично сунул в горловину.

— Почто сразу не сказал? У кикимор знамо дело, и не такие чудеса встретишь. Тем более у знакомых. Я уж думал, ты сам колдун. А кикимора — эт ничего, она баба своя. А своя баба…

Он умолк, поднёс чашу ко рту. Украдкой окунул край оберега, глянул, облизал и с удовольствием выпил. Помолчав, блаженно заключил:

— Своя баба — это хорошее пойло.

Сладкие лепёшки уходили в охотку. Когда на тряпице остались две, Алтын сыто зевнул.

— А это, думаю, на завтрак сгодится. С утра много есть — вредно.

— А с вечера?

— С вечера вообще — смерть! А умирать лучше сытым!

Он засмеялся, но, когда над головой прошла волна тёплого воздуха, смолк, икнул и оглянулся. За спиной стоял Ворон, шумно втягивал аромат печенья и выразительно смотрел на Микишку.

— Понял, понял! Только не гляди так, а то заплачу! — проворчал Алтын, сгрёб лепёшки и, отдав жеребцу, показал пустые руки.

Ворон благодарно ткнулся губами в ладони, коснулся ноздрями Микишкиной физиономии, тот болезненно поморщился.

— Болит? — посочувствовал Извек.

— Есть маленько, — признался Алтын, тряхнув чубом. — У нас вечно всё не слава Роду. То одно, то другое, то третье, всякое разное… а морды, по утру, всегда разбиты одинаково. Скушно…

— Да уж чё ж весёлого, — согласился Извек. — Когда с утра морда синяя, разве гоже… Эт ежели у других морды синие, тогда весело, а когда у себя…

— Вот я и решил, плюнуть на всё, да на мир посмотреть. — с серьёзным лицом закончил Микишка.

Сыто потянувшись, опустился на тёплый песок и, поправив шестопёр, забросил руки за голову. Осоловелые от сытости глаза мечтательно уставились в небо. Извек двинул к себе седло, прилёг, примостив голову на потёртой коже. С удовольствием вдохнул вечерний воздух, огладил русую бороду.

— Эт правильно. Дома сидючи, ума не наживёшь. А почто в последний раз скучать начали? Нечто повздорил с кем?

— Не—е, — протянул Микишка. — Я тихий. Ну, почти всегда. Даже в журке почти не бываю. Разве что изредка, когда пить хочется. А последний раз… в общем длинная история…

— Да мы, вроде, и не спешим, — подбодрил Сотник. — Расскажи! Ночь, небось, не короче будет. Да и мне интересно послушать где, как и кто чем дышит.

— Не, не спешим, — поддакнул Микишка. Собрав на лбу складки, подумал и, решившись наконец, неохотно заговорил:

— Ну… Завёлся у нас как-то лиходей. Как какой мужик в журке задержится, так у его бабы гость объявляется. Да такой ласковый, что жинки одна другой радостней оставались. И мужам благо: ни тебе упрёков, ни ворчания. Некоторые, правда, призадумались. Уж больно жинки довольны, когда они из корчмы приползают. Репы чесали долго, потом всё же смикетили. Опосля того, как одному с пьяных глаз в ночи примерещилось, как из верхних окон его терема будто бы кто-то на землю сиганул. Он с улицы к терему, да под окнами на грабли наступил. Когда в себя пришёл, вокруг уж покой и тишина. Он к жонке, та — ни сном ни духом… Словом чудеса да и только.

Однако мужики решили, что завёлся в Вышеньграде злыдень—проказник. Ну тут уж расстарались. И засады на него делали, и облавы на огородах учиняли, да только шалун как лазил, так и не унялся. Иной раз и боярским дочкам подолы задирал, опосля чего вся родня по полночи с кольями металась. Да только зря всё это, с коровьими мозгами молодого оленя не поймаешь… А не пойман — не вор. И что глупой девке во тьме примерещилось — это уже её дело. Может то леший к ней в окно лазит. А леший, он чью хошь личину на себя напялит.

Микишка замолчал, мечтательно прикрыл глаза. Извек лыбился. Услыхав про лешего, хмыкнул и осторожно поинтересовался:

— И ко многим этот леший лазил?

— Ко многим, — вздохнул Алтын кротко. — Да разве его окаянного поймаешь. Он ведь как сквозняк, шасть и нету его.

— Ага, — поддакнул Сотник. — Его дело мужеское: набедокурил — в кусты! И что, с тех пор так ни разу и не сцапали?

Лицо Микишки омрачилось. Он снова уставился в небо, рубаха на груди медленно поднялась, опала. — Разок—то сцапали. В самый последний. Из-за того, что у одной хозяюшки мёду перебрал, и ладно бы просто перебрал, так ещё с собой кувшинчик прихватил. С тем гостинцем, после трудов праведных, в корчму подался. Там с друзьями и отведывал, пока один боярин не признал посудинку из своего дома. — Микишка болезненно перекосился, горестно помотал головой. — Вот так и погуляли: начали за здравие, а потом…

Сотник ухмыльнулся. Прикрыл веки, но снова услышал голос Алтына:

— А ты с чего в наши края забрёл?

— А тоже на мир посмотреть, да по дороге дела нашлись. Правда ежели бы не одна баба… дура… словом, сидел бы я сейчас в корчме с другами своими, да мёд с пивом пил. Ладно, давай сны смотреть, вдруг что интересное увидим.

— Ага, давай поглядим, — согласился ополченец…

…Утро, как по заказу, затопило землю зыбким туманом. Микишка ёжился и, пока Извек седлал коня, успел побродить вдоль границы Проплешин, прислушиваясь всё ли спокойно. Вернулся довольный. Жуя печенье, махнул рукой.

— Всё в лучшем виде. Из проплешин ни звука. От наших тоже. Скорее всего ещё спят. Можно выдвигаться.

Запив завтрак, двинулись в путь. Вдвоём помогли Ворону преодолеть осыпающийся склон, и молча зашагали вдоль колючего кустарника переплетающего древесные стволы. Как и обещал Микишка, скоро заросли прервались, открывая большой прогал с хорошо наезженной дорогой. В десяти шагах от него, туман быстро редел, будто боялся заползать далеко в гиблые места.

— Вот и добрались! — весело подмигнул Алтын. — Вернее забрались. Осталось теперь пробраться и выбраться.

Сотник не разделял его радости. По поведению коня чувствовал, что место Ворону не нравится и он с огромным удовольствием ломанулся бы куда подальше, только бы не в этот тихий, застывший лесок. Подобрав уздечку покороче, Извек двинулся пешком. И коню спокойней, и Алтыну голову не задирать. Микишка, обрадованный такой расстановкой, бодро зашагал вперёд, поглядывая по сторонам и донимая расспросами про киев, дружинников и княжьи пиры. Сотник неохотно отвечал всё больше слушая, не хрустнет ли где-нибудь ветка, не мелькнёт ли подозрительная тень. Постепенно разговорчивость ополченца заглушила чувство опасности, да и Ворон двигался спокойней, реже сопел в ухо и тыкался мордой в плечо. Заметив впереди просветы, собрался было уже сесть в седло, как Микишка вдруг умолк, деловито потянул носом, и оглянувшись на дружинника, многообещающе кивнул.

— Где-то недалече по-моему колобродит кто-то. Может скоро и увидим.

Дорога вильнула в сторону и деревья неожиданно расступились. Обойдя богатырский орешник, выступили на край длинной поляны. Ворон стал вбитым колом, едва не выдернув повод. Микишка тоже врос в землю. Упёр руки в бока, смотрел вдоль дороги, не оборачиваясь тихо проговорил:

— Вот и они.

Он посторонился давая дружиннику обзор. Извек присвистнул, почувствовал как по спине промчалась ватажка мурашек. Покрепче сжал уздечку и, понизив голос, медленно проговорил:

— Ты глянь, какая нежить в ваших краях ошивается. Я таких не то, чтобы не видывал, а не слыхивал отродясь. Ни одной знакомой морды, ни упыря с чугайстырем, ни анчутки с мережей,[49] ни болотника завалящего. Не иначе, чужие в ваши края пожаловали.

— Знамо дело, чужие! Какие ж еще! — подтвердил Микишка. — Со своими забот не было. Жил поживали себе спокойно, никому не мешали. А эти лезут из Проплешин, как грибы из-под осины…

Впереди, где дорога, миновав поляну, опять уходила в чащу, толпилось десятка три кожистых созданий с рогами разной величины. Стоя в тени деревьев, твари настороженно оглядывались и двигали носами по ветру. На свету поблескивали мокрые свиные рыла, рыльца и кабаньи морды.

Кое-кто, замечая людей, тыкал в их сторону кривыми когтистыми пальцами. Однако на дороге показалась другая компания и про путников тут же забыли.

Вновь прибывшие уступали количеством, но, в отличие от рогатых, все как один были верхом. При меньшем уродстве в телах, вид имели тоже неприятный. Ветерок донес затхлый запах. Ворон храпнул и попятился. Извек цыкнул на него, чтоб стоял и продолжал рассматривать всадников.

Голые по пояс тела казались грязными и лоснящимися от тухлого сала. На лысых головах топорщились у кого — четыре уха, у кого — три. Над приплюснутыми носами недобро сверкали узкие щелочки глаз. Мясистые плечи покрывали клочки свалявшейся шерсти. На локте каждого висел маленький выпуклый щит с шипом в центре. Ладони сжимали кривые тяжелые мечи. Во главе отряда, на самом крупном конеподобном существе восседал необъятный толстяк с коротким жезлом в пухлых ручищах.

На конце жезла рассыпал голубые искры светящийся шар.

Поморщившись от вони, Микишка потянулся за шестопером, но над ухом прогудел голос Сотника.

— Погодь, паря! Это веселье не про нас. Видишь, у них своя беседа назревает. Нам туда соваться не след. Ты гляди, чё делают!..

Беспорядочная ватага рогатых попятилась и, на удивление Извека, совершила подобие военного перестроения. В первом ряду оказались мелкие уродцы, похожие на анчуток, но без клочка шерсти, покрытые лишь чешуйчатой кожей. На голых черепах, между перепончатыми ушами, торчали кривые, но острые костяные бугорки. В корявых руках держали короткие зазубренные тесаки и плоские щиты, больше похожие на крышки от котлов. На их плечах лежали древки длинных трезубцев, которые держали копейщики второго ряда. Те выглядели покрепче. Рога были подлинней и загибались вперед. Чешуя, более крупная, отливала зеленым и фиолетовым. За поясом у каждого торчала длинная колотушка с ржавыми или обгоревшими шипами, походившими на четырехгранные гвозди.

Позади, последнего ряда, стояли три самых крупных уродца. Малоподвижные твари в блестящих плащах жутко поглядывали по сторонам горящими глазами. Когда шевелили руками, между пальцами поблескивали мелкие молнии. Руководил строем тощий демон, восседающий на большой длинноногой ящерице с птичьей головой и хвостом, как у крысы.

Демон выкрикнул каркающие команды и отряд выровнял ряды.

Противник тем временем скучковался перед своим вожаком. На несколько мгновений все стихло. Растущее напряжение почти рвало воздух.

Сотник обернулся к Ворону. Тот внимательно смотрел на дальний край поляны, будто собрался учиться искусству военных действий. Микишка облизал пересохшие синюшные губы и шмыгнул распухшим носом.

Впереди разворачивалась серьезная потасовка. Обменявшись несколькими пучками красных и синих молний, отряды с диким воем сшиблись в рукопашной. Не обращая внимания на обугленных и заживо горевших, кусали, кололи, резали, топтали, драли и рубили.

Клочья шерсти, кровь и чешуя разлетались во все стороны. Сотник азартно наблюдал, высматривая манеру боя и навыки незнакомцев.

— Глянь, паря, как колошматятся! Почище наших мужиков, вернее, погрязнее их.

— Ага! — протянул Алтын. — Волтузятся от души. Может, это нас не поделили?

— Не—е, мы здесь не при чем! — задумчиво проговорил Сотник. — Скорее шишек не хватило, или, к примеру, поганок. Ставлю гривну, что победят те, у которых конница.

— Даю алтын за рогатых, — ответил Микишка, не сводя глаз с развернувшегося боя.

Черти, смятые вначале напором скаковых животных, разделились на равные группки и, пропустив мимо себя всадников, вновь сдвинулись в плотный строй. Теперь, когда противник потерял скорость и спешно разворачивался, преимущество было на стороне длинных трезубцев.

Рогатые воины по команде взмахнули оружием и мощным броском послали древки вперед. Многие животные попадали или остановились от тяжелых ран, нанесенных тройными остриями.

Рогачи тут же рванулись вперед и ловко повыдергивали трезубцы. Длинные рукояти позволяли оставаться в недосягаемости для кривых клинков и копыт. Многие всадники уже продолжали пешими. Сеча достигла самой высокой точки, но исход её был ясен.

Ловко орудуя трезубцами, кожистые воины быстро расправлялись с вонючими лохмачами. Тех, кого подранили зазубренные вилы, быстро добивали юркие бойцы с короткими тесаками. Бой постепенно затихал и становилось видно, что в пешем отряде тоже большие потери. Оставшаяся горстка рогатых метнулась к вожаку всадников, единственному оставшемуся в седле, но тот взмахнул над головой жезлом и оказался отгороженным от всех ровной стеной огня. Брошенные трезубцы, сгорая на лету, падали внутрь круга горстками пепла.

Яростно сверкнув тремя глазами, вожак вытянул руку в сторону предводителя рогачей и сделав странный знак пальцами… исчез. Пламя тут же стихло. Демон на тощей ящерице еще раз что-то прокричал и, развернувшись, медленно двинулся в лес, объезжая вековые деревья и заросли кустарника.

За ним потянулись три молниеметателя и дюжина оставшихся воинов. Почти половина из них была ранена, но никто не шевельнулся помочь друг другу. Даже предводитель, с обугленной в первой атаке рукой, не повел взглядом на свою рану.

— Неплохие бойцы, — оценил Сотник, провожая их взглядом. — А самое главное, забывчивые. Не хотелось бы мне стать похожим на нашего жареного гуся.

— Мне бы тоже не хотелось, — подтвердил Микишка. — Хотя вовсе они не забывчивые. Нас двое, мы свежие, тем более у этих троих сил осталось маленько, они сейчас и на три сажени не стрельнут. К тому же боятся, вдруг у нас лук есть, а у них, видимо, только эти трое и остались.

Извек двинулся вперед. На ходу оглянулся, сверкнула белозубая улыбка.

— С меня полгривны. Только скажи, как победителя определил?

— А мы с ними с уже встречались. И с теми и другими. Эти рогатые самые настырные, лезут напролом. Наш кудесник рассказывал, что им лучше сдохнуть в бою, чем провиниться перед демоном, который над ними поставлен. Провинишься, мол, устроят такую вечную муку, что любая смерть благом покажется. Конечно, над этими демонами еще выше власть есть. Диавол какой-то. Его еще Люцифером называют, Астаретом, Велиалом, Асмодеем, Сатаной, Вельзевулом… еще как-то, не помню уж всего. Так того, верховного, вся эта гадость, еще больше боится. Вот и дерутся, как бешеные, правда, когда под надзором.

— А эти, которые верхом? — напомнил Сотник, стягивая гривну.

— Узкоглазые? Это другого поля ягоды. Мустахи, дивы, аблаи, джинны всякие. Тоже имеют над собой главного, то ли Иблиса, то ли Шайтана, но сильны только скопом, как степняки. Грудь на грудь слабоваты. Так себе: набегут, навоняют, получат отпор и обратно. Им тут тяжко приходится, здесь не степь и не горы. А гривну себе оставь, мы же на базаре и не в корчме.

— Тогда возьми это, — весело предложил Извек, доставая из кошеля монету. — Уговор дороже денег.

— Пойдет! — согласился Микишка и, ловко подкинув денежку, спрятал в пояс.

Дальше шли молча. Приближалось место побоища. В нос ударил удушливый запах горелой плоти, выжженной травы и разорванных внутренностей. Тела громоздились разновеликими кучами, будто кто-то нес, потряхивая, дырявую котомку с трупами.

Тут только удалось разглядеть верховых животных, издали напоминавших рогатых лошадей.

Остановились возле крайнего. Пока Микишка отдирал от уздечки восьмиугольную звезду, Сотник внимательно разглядывал странного боевого скакуна.

Поджарое лошадиное тело оканчивалось коротким козлиным хвостом. Крепким сухим ногам позавидовали бы лучшие жеребцы, если бы не странные, разделенные на три пальца, копыта.

Но самой странной была голова зверя.

Изящная узкая морда походила на лошадиную, но над ушами из черепа торчали длинные дугообразные рога с удивительно острыми концами. Гладкие, молочного цвета костяные пики росли под таким углом, что при желании легко могли пробить что угодно. Это подтверждали и рыже-бурые кровяные разводы на рогах некоторых животных. Голову покрывала мягкая, белоснежная шерсть. Там, где голова присоединялась к мощной шее, проходила резкая граница между белой и серой шерстью, отчего издалека казалось, что на туловище коня нацепили выбеленный дождями рогатый череп. Это ощущение усиливали непривычно крупные глаза.

— Вот это скакуны! — пробормотал Извек и побрел дальше, разглядывая неподвижные тела.

Микишка брел в трех шагах сбоку. Поднимал чужое оружие, вертел в руках, отшвыривал и шел дальше. Несколько раз срывал с убитых странные браслеты в виде охватывающего руку нетопыря. Подобрал и две разрубленные цепочки с подвешенными к ним чёрными камнями.

Перешагнув чьи-то внутренности, услышал слабое поскуливание, оглянулся и попятился. Один из мертвых зверей вдруг поднял голову и посмотрел на ополченца жалобными глазами. Извек тоже оглянулся на звук и теперь удивленно взирал на ожившего.

— Вот те на! Живой коник объявился?! Ворон, тебе приятеля не надо? Посудачить, новостями обменяться?

Ворон косился настороженно. Тоже впервые видел таких белоголовых.

Рогатый испуганно хлопал ресницами, но понял, что врагов нет и принялся громко скулить, тараща на людей умные красные глаза.

Заднюю ногу крепко пришпилил к земле большой трезубец, голову держала уздечка, запутавшаяся на убитом всаднике. Избегнув смерти от ран, теперь был обречен на смерть от голода и жажды.

— Ну что, коняга? Радуешься?!.. — беспечно спросил Микишка.

— Чему ж тут радоваться? — не понял Сотник.

— Как чему? Тому, что жив остался, что люди добрые мимо шли, теперь помогут и отпустят на все четыре стороны.

Он уцепился за дуги трезубца и, набычившись, потянул. Земля заскрипела и вырвалась большим мохнатым комом.

— Ну вот, — облегченно вздохнул Алтын, вытряхивая копыто из прогала между остриями. — Теперь башку отцепим, и гуляй себе на здоровье. Впрочем, лучше вертайся к себе.

Животное торопливо вскочило, оказавшись ростом с Ворона, встряхнулось. Ещё раз скульнув, развернулось к растерявшемуся спасителю и быстро облизало разбитую рожу Алтына. Кожу защипало, будто в неё воткнули мириады мелких иголок. Микишка отплюнулся и чуть было не стукнул шестопёром между рогов. Утираясь рукавом, проклинал и нечисть, и проплешины, но внезапно почувствовал, что жжение прошло, а вместе с ним исчезла боль в ссадинах и синяках.

— Ладно, двигаем отсюда, — проворчал он и направился к дороге. — Нам ещё шагать и шагать, а тут козлы с поцелуями лезут.

Сотник ухмыльнулся, запрыгнул в седло. Двинулись дальше, через пару сотен шагов услыхали за спиной приглушённый топот. Оглянулись, насторожено взялись за оружие. Топот приближался и скоро из-за поворота вытрусил знакомый зверь. Увидав спасителей, радостно вильнул хвостом и заторопился к ним. Алтын в сердцах плюнул скрестил руки на груди.

— Не было у бабки забот! Теперь рогатое порося привязалось…

— Конь это к добру, — утешил Извек. — Даже такой чудноватый.

Микишка покосился, чувствуя подвох, но Сотник, как ни в чём ни бывало, рассудительно продолжал: — И не рубись, что он с рогами, у моего вон тоже — уши как у зайца, и ничё: нормально. Конь это конь. Примета есть такая, говорят, что если есть конь, то обязательно повезёт. И если хорошенько покормить, то повезёт быстро и далеко. О, как!

Микишка молчал, не особо довольный объяснением, но белоголовое создание уже подсеменило и замерло перед ним, радостно суча коротким хвостом.

Посопев, Микишка сурово погрозил зверю пальцем.

— Целоваться не лезть! Не то рога обломаю.

Сотник хохотнул, запрыгнул в седло.

— Забирайся верхом! Поехали. Да и имя придумай какое-нибудь. Конь без имени не конь, а так… лошадь.

Микишка осторожно восполз на спину козлорогого, поёрзал задом, устраиваясь в непривычно большом седле. Ткнул каблуками в серые бока. Зверь послушно тронулся. Алтын хохотнул:

— Вот же подвалило! Конь! Мне, да на халяву… Чудеса! А как же назвать? — вспомнил он.

— Да так и назови: Шайтан! Думаю они со своим главным не сильно отличаются, да и имя звучное, гордое!

Ополченец помолчал, обдумывая кличку. Пошевелил губами прикидывая звучание, наконец утвердительно кивнул.

— Пойдёт! А чё, имя хорошее, тем паче, что наши имена такому рогатому не к лицу… точнее не к морде.

Сотник лыбился. Ворон скептически поглядывал на нового попутчика, но особой враждебности не выказывал. Микишка постепенно осваивался в седле. Разобравшись с широким толстым поводом, с удовольствием правил. Шайтан послушно шёл зигзагом, вставал, поворачивался кругом. Всё больше удивляясь выучке скакуна, Алтын осмелел: то пускал шагом, то лёгкой грунью. Несколько раз останавливался и, покружившись на месте, резво догонял Сотника или вырывался на сотню шагов вперёд. Проехав несколько раз на рысях, решился и пустил галопом. Услышав свист Извека, резко осадил, подождал дружинника.

— Ты, хлопец, так животину замучаешь. — поучительно заговорил дружинник. — Да и раскатывать остерёгся бы. Как бы ещё кто-нибудь не повстречался, пока ты тут гарцуешь.

Микишка враз посерьёзнел, и вправду забыл, что вокруг не чисто поле. Запоздало огляделся, прислушался и смирно поехал рядом. Несмотря на то, что за день никто не встретился, до самого вечера больше не куролесил. Незадолго до сумерек, свернул в сторонку от дороги, указал на родничок.

— Лучше тут остановиться. Дальше тоже есть где привалиться, да места совсем нехорошие. Там эти гады кишмя кишат. Да и тут ещё неизвестно как ночью будет.

— Тогда здесь встаём. — согласился Сотник.

Покумекав, решили всё-таки развести небольшой костёр. Засветло поужинали, достали печенье, отдыхали похлёбывая из фляги. Ворон снова пристроился рядом, терпеливо ждал, пока тот или другой поделится лакомством. Дождавшись, довольно хрупал печеньем и замирал до следующей подачки.

Шайтан, долго глядел на избалованного коня, но всё-таки решился и несмело шагнул к костру. Часто моргая горящими глазами, скульнул, замотал коротким хвостом. Ворон опасливо покосился на гладкие, будто шлифованные, рога, но всё же толкнул задом, отгоняя от лакомой кормушки.

— Ну, длинноухий! — прикрикнул Извек. — Не балуй, всем хватит, и рогатым, и безрогим.

Микишка щедро ухватил жмень лепёшек, покровительственно улыбнулся и, по одной, скормил белоголовому. Тот довольно урчал, огонь в глазах потускнел, веки прикрылись. Сотник обернулся к Ворону и поучительно изрёк.

— Нечисть нечистью, а пожрать тоже любит! У них небось таким не кормили, пусть отъедается.

Ворон обиженно фыркнул и отошёл. Постоял, шевеля бархатными ноздрями, но не выдержал сладкого запаха и снова вернулся к огню.

— А-а, травоед! Голод не тётка, — протянул Дружинник и полез в суму. — Хотя ты ж не голодный, эт сколько же в тебя лезет?

Он достал последние лепёшки, разделил поровну. Одну бросил обратно.

— Это на развод. Последнюю брать не велено!

Схрупав всё печенье, копытные, будто сговорившись, двинулись к ручью. Скоро от воды раздалось хлюпанье двух ртов. Извек покусывал травинку, сквозь замершие деревья задумчиво глядел на бесформенный ком солнца, что медленно тонул в месиве окровавленных облаков. Алтын недоумённо трогал свои ссадины.

— Ничего не понимаю, морда не болит вовсе, и вроде как тоньше стала… Чудеса!

— Какие ж это чудеса? — возразил Сотник. — Забыл как с рогатым лобызался? Простые псы и те за день-два раны зализывают, хотя и без рогов. А если такой зверюга лизнёт, может и за день зажить.

Ополченец с удовольствием растянул губы, подёргал пальцами и удовлетворённо вздохнул. От воды вернулись довольные кони, стали у дерева и через минуту задремали. Микишка сдвинул шестопёр на живот и растянулся на траве.

— Пора и нам всхрапнуть, завтра с рассвета поскачем, а то уж больно задержались. Как бы совсем в этих проплешинах не завязнуть.

— Застревать никак не можно! По делу еду, — откликнулся Сотник. — Вот как выполню, тогда не прочь и погулять тут недельку-другую с вашими молодцами. Да разобраться заодно со здешними новосёлами. А ты из местного ополчения будешь?

— Ага, как нечисть с проплешин полезла, так всех, кто поздоровей, снарядили с воями в дозор выходить. Не часто, конечно, народу хватает. Раз в неделю, от заката до заката. А ты как узнал, что из ополчения?

— Да ни один дружинник, если не упился, спать без дозора не ляжет. Тем более здесь, в самой гуще этих чуднорылых.

— Так давай я постерегу, — спохватился Алтын. — Я, пока спать и… не хочу. Полночи посижу, а потом ты. У нас всегда так делают.

— Да не рубись! Ворон постережёт! У него слух получше нашего будет. Ежели что — разбудит. А то и твой козлявый, глядишь, шумнёт, если своих почует.

Извек улёгся. Рядом свалился на траву Микишка, и через миг успокоенно засопел. Костёр затухал. Издалека донеслось бульканье болотных газов. За ним не последовало ни звука, и Сотник облегчённо закрыл глаза.