"Харлан Эллисон. Красотка Мэгги Деньгоочи" - читать интересную книгу автора

называла честностью, пока не сгорела вместе с вонючим вагончиком где-то в
Аризоне из-за вспыхнувшего на сковородке жира. И слава Богу, хоть перестала
канючить деньги у своей девочки, подающей напитки в стрипбаре в
Лос-Анджелесе. (Наверное, где-то есть место и скорби по мамочке,
отправившейся туда, куда попадают жертвы пожаров из-за вспыхнувшего жира.
Оглядитесь получше, может, найдете.)
Мэгги.
Генетический урод. Доставшийся от матери гордый разрез глаз индианок
чероки и развратная польская голубизна невинных глаз папаши, от которого не
осталось даже имени. Голубоглазая Мэгги, крашеная блондинка. Это лицо, эти
ноги все стоит пятьдесят баксов за ночь, и, похоже, ей нравится.
Невинная как ирландка, голубоглазая полька Мэгги с французскими
ногами. Чероки. Ирландка. Женщина до мозга костей, за раз тратящая на рынке
месячную квартплату, одних овощей на восемьдесят баксов, на эти деньги два
месяца можно заправлять "мустанг"; не говоря о трех визитах к специалисту с
Беверли-Хиллз по поводу легкой одышки после ночи траха, пилорамы, шнуровки,
продажи своего пота и стонов. Да вот, одышка.
Мэгги, Мэгги, Мэгги, хорошенькая Мэгги Деньгоочи, приехавшая из
Таскона, края вагончиков и лихорадки, с таким желанием жить, что сама ее
жизнь превратилась в калейдоскоп бешеных усилий. И если надо лежать на
спине и рычать, как пантера в пустыне, значит, так она и будет делать,
потому что нет ничего хуже бедности, грязи, зуда, несвежего белья,
лопнувших туфель, волос на теле, вшей и стыда за собственное ничтожество.
Ничего!
Мэгги. Проститутка. Разносчица напитков. Проныра. Сорвиголова. И если
хорошо заплатят, в Мэгги-Мэгги-Мэгги появляется ритм и звукоподражание.
Мэгги встречалась с Нунсио, сицилийцем. Темные глаза и бумажник из
крокодиловой кожи с отделениями для кредитных карточек. Кутила, мажор,
игрок. Они двинули в Лас-Вегас.
Мэгги и сицилиец. Ее голубые глаза и его отделения для карточек. Но
главное - ее голубые глаза.
Барабаны за тремя окошечками закрутились, и Костнер понял, что шансов
у него нет. Джекпот в две тысячи долларов. Круг за кругом, сливаясь в одну
полосу. Три колокольчика или два колокольчика и полоска джекпота, значит
18, три сливы или две сливы и полоска джекпота, значит 14, три апельсина
или два апельсина и джек...
Десять, пять, два бакса за одну вишню в первой позиции. Что-то... Я
тону... Что-то...
Вращение...
Круг за кругом...
Похоже, происходило нечто, непредусмотренное правилами казино.
Барабаны один за другим остановились - клац, клац, клац - и застыли.
Три полоски смотрели на Костнера. Но слова "ДЖЕКПОТ" не было. С трех
полос на него смотрели три голубых глаза. Очень голубых, очень
требовательных.
Двадцать серебряных долларов со звоном посыпались в ящик внизу
автомата. В кабинке крупье вспыхнул оранжевый свет, а над головой игрока
загремел гонг.
Управляющий зала игровых автоматов кивнул поджавшему губы старшему
крупье и направился к неряшливому человеку, вцепившемуся в рукоятку