ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

Малая серия Выпуск 3

Л. И. Демин СЕМЕН ДЕЖНЕВ

7. НА ЯНЕ

Успешное выполнение Дехневым первых самостоятельных поручений заставило обратить на него внимание. И на Амге и Татте, и Оргутской волости он проявил себя не только исполнительным и расторопным казаком, но и осторожным гибким политиком предпочитавшим доброе слово и увещание силе оружия. Как показал опыт, эти его качества позволяли легче достичь взаимопонимания и доверия с аборигенами. Они оказывались более эффективным и действенным оружием, чем казацкая сабля или «огненный бой»

В конце 1640 года письменный голова Василий Поярков, продолжавший управлять Якутским острогом после отстранения Парфена Ходырева, набирал два отряда для сбора ясака на Яне и Индигирке, недавно открытых реках. Яну русские знали уже за восемь лет до этого. Мы видели, что честь первооткрывателя этой реки принадлежала Ивану Реброву. «А преж меня на тех тяжелых службах, на Янге и Собачьей (Яне и Индигирке. - Л.Д.) не был никто, проведал я те дальняя службы», - писал он в своей челобитной.

Еще в начале 30-х годов Ребров с Мангазеи прошел по Нижней Тунгуске и Вилюю на Лену. Перезимовав в Жиганах, Ребров вместе с енисейским служилым человеком Ильей Перфильевым вышли морем на Яну, где захватили в аманаты юкагирских князцов и собирали ясак. По уверению Реброва, янские соболя были лучше всех, которые он видел до тех пор. «На великой реке Лене и в сторонних реках таких добрых соболей нет», - докладывал он. Собранный ясак Перфильев отвез в Енисейск, а Ребров в сопровождении служилых и промышленных людей отправился далее на восток, на Индигирку, «Собачью тож» для «прииску новых землицу».

Вслед за Ребровым на Яну пробрались Елисей Юрьев Буза, казачий десятник, и с ним с десяток казаков и до сорока промышленных людей. Вести о богатствах северных рек Яны и Индигирки доходили до Якутска вместе с партиями ясачной пушнины. Прокопий Кулов Плехан, приплывший от Елисея Бузы, заявил: «с падучих рек в море будет тебе, государь, прибыль в ясачном сборе». Василий Поярков набирал в поход на Яну охотников - не более пятнадцати человек. Охотников набралось немало, и служилых, и промышленных людей, писавших самолично или диктовавших грамотеям челобитные с просьбой отпустить «в новые землицы». Подал челобитную и Семен Дежнев. Челобитчиков манили неизведанные земли, возможность выбиться из постоянной нужды, да и уйти подальше от тяжкой опеки администрации. Хотя Поярков еще не был наделен воеводскими правами и лишь временно управлял острогом, он не раз давал подчиненным почувствовать свою тяжелую руку и крутой характер. В дальних походах можно было вдохнуть полной грудью, почувствовать себя вольной птицей.

Из охотников сформировались два небольших отряда. Во главе их были поставлены Посник Иванов и Дмитрий Михайлов Зырян, Прозвище второго указывало, вероятно, на его происхождение с Печоры, края, заселенного коми-зырянами, и, возможно, и коми-зыряновскую принадлежность. Оба были людьми опытными и предприимчивыми. Их имена неоднократно упоминаются в документах Якутской приказной избы середины XVII века. Отряд Иванова отправлялся на Индигирку, Зыряна - на Яну. В составе зыряновского отряда находился и Дежнев.

В поход казаки снаряжались за собственный счет Дежнев не составил исключения. Ему, как и его товарищам, приходилось покупать на свои деньги лошадей продовольствие, снаряжение, одежду, обувь. За лошадь которая на «Руси» стоила обычно 3-4 рубля, в Якутске приходилось переплачивать по меньшей мере вдесятеро, за лыжи платили два рубля, за нарты рубль, шубный кафтан - три рубля, «шубы одеванные» - четыре рубля. Это были непомерно высокие цены, если вспомнить, что годовой денежный оклад рядового казака достигал всего лишь пяти рублей. За лошадь приходилось потратить несколько годовых окладов. Одного оклада не хватало, чтобы одеться. Как пишет сам Дежнев в своей челобитной 1662 года: «И я, холоп твой, для твоей государевой службы купил две лошади, дал 85 рублев, и платьишко, и обувь и всякий служебный завод, покупаючи в Якутском остроге у торговых и у промышленных людей дорогою ценою: стал подъем мне, холопу твоему, больши сто рублев».

Итак, снаряжение в поход обошлось Дежневу более чем в сто рублей. Вспомним, что за 1640 год он получил денежное жалованье сполна - пять рублей, и в счет жалованья будущего года два рубля с полтиной. Хлебный оклад, «для янской юкагирской службы» был им получен за год вперед - «пять четвертей с осминою муки ржаной, да за крупу и толокно две четверти муки ржаной, да за соль за полтора года дана осмина муки ржаной…».

Возникает вопрос, за счет каких источников мог казак собрать весьма значительную по тому времени сумму, необходимую для подъема? Очевидно, Дежнев, как и его товарищи, располагал собственной пушниной. Отправляясь на Амгу и на Вилюй, он не только собирал государев ясак, но и выменивал у якутов шкурки на пользовавшиеся спросом товары.

А возможно, и сам иногда охотился. Это было общепринято. Пушнину всегда можно было выгодно сбыть торговым людям, обратив ее в деньги. Можно было и расплачиваться с продавцами непосредственно шкурками, приобретая у них снаряжение в дорогу. Пушнина, в первую очередь соболь, имела хождение в качестве денег. Если же своей пушнины не хватало, к услугам казака оказывались заимодавцы - торговые люди и ближайшие к воеводе служилые, промышлявшие ростовщичеством. Ссужая казаков, они рассчитывали, что те рано или поздно возвратятся с богатой добычей и вернут долги с немалыми процентами. По-видимому, Дежнев исчерпал на подъем все свои сбережения и еще наделал долгов.

Яну отделяют от Лены сотни верст горной, почти безлюдной тайги, расстилающейся по склонам и отрогам Верхоянского хребта. Сотни - это еще не тысячи. По местным сибирским понятиям путь от Якутска до Яны не столь уж и далек - каких-нибудь пять недель пути. В Восточной Сибири расстояние исчисляется не верстами, а «днищами» - днями или неделями пути. Неделя пути от Якутска до алданского перевоза по сравнительно обжитой Центрально-Якутской равнине. И еще четыре недели пути по горным тропам, ущельям, перевалам ленско-янского междуречья. Летом здесь не проедешь. Таежные чащобы сменялись топкими болотами, быстрыми речушками, стиснутыми крутыми склонами долин и ущелий, каменистыми осыпями. Да и гнус покоя не дает ни людям, ни лошадям.

Вышли в путь зимой. Зима в Якутии ранняя. В сентябре уже сильные заморозки и первые снегопады. К началу зимы снег плотным слоем застилал землю, а реки и озера сковывало прочным ледяным панцирем. Шли по снежной целине, придерживаясь речного русла, подымаясь по Тумарху, притоку Алдана, вверх до перевала, за которым уже уходила на Север долина Дулгалаха, одного из янских истоков. Ночевали у костра, выставляя дозорных. Не ровен час - медведь-шатун заявится или немирное бродячее племя порешит напасть. Корм лошадям добывали в якутских селениях. У какого же якута не заготовлен с лета добрый зарод сена. Когда кончились селения, тратили запасец своего сена, который везли на нартах. А кончилось оно, положились на выносливость якутских лошаденок, способных от нужды и тальниковые ветки глодать и мох из-под снега, подобно оленям, копать.

Базой отряда стало Верхоянское зимовье, поставленное еще в 1638 году при слиянии рек Дулгалаха и Сартанга, стекающих с Верхоянского хребта и образующих Яну. Река эта протекала по широкой долине. В русле было много островов, заросших тальником, и галечных отмелей, а в пойме встречалось много озер и стариц, изобилующих рыбой, щукой, хариусом, нельмой, налимом. Сейчас все это было покрыто ослепительно чистой снежной толщей, сверкающей в солнечные дни серебри стой белизной. Здесь, по верхней Яне, жили якутские роды, занимавшиеся скотоводством, охотой и рыболовством.

Русских якуты встретили дружелюбно и стали регулярно выплачивать ясак соболями и лисицами. Они нередко подвергались набегам со стороны воинственных кочевых оленеводов, юкагиров и эвенов, обитавших к югу и юго-востоку от верховьев Яны. Поэтому якутские тойоны охотно соглашались на русское подданство, рассчитывая, что русские защитят их от нападений беспокойных соседей.

Ничто не беспокоило так русских в Верхоянском зимовье, как лютые холода. К суровой ленской зиме казаки привыкли, но в верховьях Яны они столкнулись с еще более крепкими морозами. Если не считать Оймякона, полюса холода в нашей стране, Верхоянск заслужил репутацию самого холодного места в Якутии. Здесь речная долина, стиснутая горными массивами, продувается студеными ветрами. В зимние месяцы жалобным стоном трещат деревья, звери прячутся по насиженным норам. Бывает, на лету замерзают птицы. Лишь в избе зимовья тепло у раскаленного камелька.

Но служба есть служба. Осваиваются служилые и в студеном Верхоянске. Привыкают к лютым морозам. Облачаются в теплые дошки оленьего меха, унты, шапки-ушанки, мажут личины салом, чтобы не поморозить, и отправляются по якутским селениям за сбором ясака на лыжах, на нартах. Закуржавелые, седые от инея лошаденки трусят по снежной целине, спрессованной в плотную массу.

Лай собак возвещает о близости селения. Первым делом нужно обогреться с дороги у очага, в теплом балагане, скинув промерзлые дошки. Якуты подносят гостям теплый кумыс, вареное мясо. Завязывается неторопливая беседа. Многие казаки понимают якутскую речь, расспрашивают хозяев, хороша ли ныне охота на соболя, хорош ли мех.

Якуты выносят ясак, извлекая из сундуков и коробов шкурки соболей, лисиц, расхваливают их на все лады. Казаки не верят на слово, придирчиво разглядывают каждую шкурку, проводят ладонью по серебристым ворсинкам, выносят мягкую рухлядь на волю, чтобы разглядеть ее на дневном свету. Остались довольны ясачной казной. Теперь дело за подарками. Якутов одаряют бисером, бусами-одекуем, ножами, медными котелками - «государевыми подарками». А потом идет индивидуальный торг. Казаки вытаскивают из дорожных сум свои собственные припасы, те же самые предметы, а еще слитки металла, из которых умелый якутский кузнец выкует наконечники для стрел, ножи, и выменивают на них ценные шкурки. Обе стороны довольны торгом. Расстаются друзьями. На прощание хозяева одаряют гостей гостинцами - льдинками замороженного коровьего молока.

Выходил Семен Иванович с товарищами и на соболиную охоту, Охотились с собаками, коренастыми пушистыми лайками сибирской породы. Тонким своим чутьем собака отыскала нору под корневищем старой толстоствольной лиственницы и суетливо заметалась Охотник утихомирил собаку, осторожно разгреб снег открывая глубокую дыру, уходящую под корневище и раскинул перед ней сеть. Потом он надрал бересты, высек огнивом огня и воспламенил сухой мох. От мха разгорелась сырая береста, чадившая и дымившая перед входом в соболиную нору. Выкуренный из норы дымом шмыгнул грациозный серебристый зверек, забился в сети. И вот он уже в руках охотника, сдавившего мертвой хваткой тонкую шею соболя. Теперь твоей шкурке, бедняга, суждено красоваться на оторочке кафтана московского боярина, а может быть, и самого царя.

Деятельность ясачных сборщиков на Яне была успешной. Отряд Зыряна собрал здесь восемь сороков двадцать (340) соболей и черно-бурых лисиц. Напромышляли служилые немало пушнины и для себя. Весной 1641 года, вероятно, еще по зимнему пути Дежнев по поручению Дмитрия Зыряна отправился в сопровождении трех казаков с ясачной казной в Якутск. Эта миссия, возложенная на Семена Ивановича, говорит нам о том, что в отряде Зыряна он занимал не рядовое положение, а, возможно, был вторым после начальника лицом. Сам Дмитрий Зырян решил с остальным отрядом идти дальше на восток в поисках новых земель, «где б на которой реке государю прибыль учинить».

О передвижении небольшого отряда русских с грузом пушнины через Верхоянский хребет проведали кочевавшие здесь эвены (ламуты), решившие поживиться богатой добычей. По сообщению самого Дежнева, «сорок ламуцких мужиков, а может и больше», устроили засаду и внезапно атаковали отряд. Но Семен Дежнев проявил достаточную выдержку и военный опыт. Четверо казаков встретили нападавших «огненным боем» и рассеяли их после непродолжительного боя. Метким выстрелом Дежнев свалил предводителя нападавших, «лутшего мужика» Но и сам он был дважды ранен стрелой в левую ногу. Ясачную казну удалось сохранить и доставить в Якутск в целости и сохранности.

Незадолго до возвращения Дежнева на Лену прибыли первые якутские воеводы, стольники Петр Петрович Головин и Матвей Богданович Глебов. Это произошло лишь в начале 1641 года, хотя назначение воевод состоялось в мае 1639 года. Около двух лет добирались воеводы из Москвы до Якутска, не утруждая себя спешкой. Надолго остановились в Тобольске, бражничая с тамошней чиновной верхушкой, запасались здесь казной, припасами, привлекли на службу в Якутск 302 тобольских казака. Потом состоялась продолжительная остановка в Енисейске. Там к ленскому отряду присоединились еще 43 енисейских казака. Последнюю длительную остановку воеводы сделали в Усть-Кутском остроге.

Якутские власти были давно предупреждены о том, что едут стольники со свитой и большим отрядом казаков. Василий Поярков распорядился рубить просторные воеводские палаты и избы для служилых людей, согнав на плотницкие работы всех свободных от службы казаков и даже промышленных людей. Ожидалось большое пополнение, и острог становился тесен. Немощных и увечных заставили засыпать песком колдобины и ямы на дороге, что шла от пристани к воротам острога. Поярков выслал также навстречу воеводам наряд казаков на лодке на расстояние дневного перехода. Строго наказал им - как заметят на Лене приближающийся караван дощаников, пусть спешат незамедлительно к острогу с донесением.

И вот воеводы Петр Головин и Матвей Глебов с дьяком Евфимом Филатовым, с пышной многолюдной свитой, состоявшей из подьячих, лиц духовного звания, детей боярских, казаков, прибыла в Якутск в начале 1641 года. К берегу причаливала длинная вереница людей, стругов, лодок. Воевод встречали торжественно с хлебом-солью, с почетным караулом казаков. Поярков суетился больше всех, чтоб в грязь лицом не ударить. Заставил казаков начистить до блеска пищали, принарядиться, а тех, у кого нет новых кафтанов залатать и почистить старые. Торговые люди приготовили для воевод подарки - лучших соболей и моржовую кость. В стороне от казаков толпились любопытные якуты Им хотелось своими глазами увидеть больших русских тойонов.

Первым вышел на берег Головин в длиннополом кафтане на меху, в высокой боярской шапке. За его спиной как-то потерялись Глебов и Филатов. Хмуро оглядел Головин толпу, строй казаков, острог. В угодливом поклоне склонился перед ним Поярков, охваченный тревожными думами. Будет ли благоволить к нему воевода оставит ли его в прежнем его качестве письменного головы, управителя якутской канцелярии? От воеводской свиты отделился гривастый протопоп и осенил толпу на берегу крестным знамением. Начинался новый период в истории Якутска. Его жители еще не догадывались, с какими для них бедами будет связан этот новый период.

Семен Дежнев и его спутники увидели в Якутске много перемен, много незнакомых лиц. Острог выглядел людным, оживленным. Не хватало изб, чтобы разместить всех служилых людей. На каждом шагу Дежнев улавливал слухи, передаваемые шепотом. Главный-то воевода Петр Головин нравом крут, своенравен, заносчив, жесток, с Матвеем Глебовым, напарником своим, не ладит. С неугодными людьми расправляется лихо - чуть что, и угодил в тюремную избу. При упоминании имени воеводы служилые опасливо крестились.

Не вникая в справедливость этих слухов, Дежнев поспешил сдать привезенную с Яны соболиную казну первым якутским воеводам. Он и его спутники привезли и собственную пушнину, которая была по распоряжению письменного головы Василия Пояркова конфискована в пользу казны. Не чувствуя свое положение прочным, Поярков всячески старался выслужиться перед воеводами и в своем служебном рвении переступал черту законности. Это заставило Дежнева и его товарищей обратиться на имя царя Михаила Федоровича с челобитной. «В нынешнем, государь, во 149-м (1641. - Л.Д.) году мы, холопи твои, на твоей государевой службе на Янге реке для твоего, государева, ясачного збору. И как твой, государев, ясак с якутов собрали, и после твоего, государева, ясаку купили мы, холопи твои, у твоих же, государевых, ясачных якутов соболишек на свой товар. И в нынешнем во 149-м году как мы, холопи твои, пришли в Ленский острог с твоею, государевою, ясачною казною, и у нас, холопей твоих, те наши соболишка письмяной голова Василей Данилов Поярков запечатал… пожалуй нас, холопей твоих, вели, государь, те наша соболишка распечатать и нам отдать долги свои платить, чтобы нам, холопам твоим, в своих долгах, на правеже стояв, в конец не погибнуть и твоей бы царские службы впредь не отбыть…»

На этот раз челобитная возымела свое действие. На ней сохранилась помета - «По сей выписке Ивашке Иванову, Сеньке Дежневу, Гришке Простокише соболи их, для государевы дальние службы и их нужы, и дорогово подъему, соболи выдать и написать в приговор».

Пребывая по возвращении с Яны в Якутске, Дежнев стал невольным свидетелем того, как деспотизм главного воеводы вызвал всеобщий ропот. На Ленском волоке был схвачен с награбленным добром Парфен Ходырев в то самое время, когда туда прибыли воеводы. Головин занялся делом о корыстных злоупотреблениях Парфена, а старожилы Якутска старались выгородить прежнего начальника острога. На этой почве и окружение Головина раскололось на две партии. Учинилась «рознь» даже между главным воеводой и Матвеем Глебовым, на стороне которого оказался и дьяк Евфимий Филатов. Дело дошло до драки в приказной избе. Но это была еще только прелюдия кровавой усобицы, охватившей несколько позже Якутск.

Головин приехал на Лену с широкомасштабными планами. Он задумал осуществить реформу системы ясачного обложения с целью значительного увеличения поборов с местного населения, а для этого провести перепись якутов. Представители якутской администрации и преданные ей тойоны отговаривали воеводу от этого шага, опасаясь, что это вызовет сопротивление якутов. Самоуверенный Головин не пожелал прислушаться к благоразумным советам и приходил в раздражение, встречая противодействие своим планам.

Реакцией местного населения на политику воеводы стало широкое восстание, охватившее многие якутские волости. Восставшие отказывались платить ясак. Они подходили к Якутску и были уже в нескольких верстах от его стен. Это вызвало растерянность Головина, лихорадочно стремившегося переложить ответственность за события на других, «злохитроством своим покрываючи вину свою». Он стал обвинять в случившемся Глебова, Филатова и других, называя их изменниками. Многие лица были схвачены и брошены в тюрьму. Дьяк Евфимий Филатов оказался под домашним арестом, и к его дому был приставлен караул. Вскоре по наговору Головин засадил под арест на его дворе и второго воеводу Матвея Глебова, не отпуская его ни в съезжую избу для вершения дел, ни в церковь. С величайшей жестокостью воевода вел следствие, выбивая показания свидетелей против своих противников и их действительных и мнимых сообщников. Головин обвинил своих противников в том, что «учили де они якутов… служилых людей побивать, и под острог, собрався, притти и пушки в воду побросать и острог зажечь», а также подстрекали ясачных людей не платить никакого ясака, избивать промышленных людей, уходить в отдаленные места. Нелепость этого обвинения была очевидна.

Весть о событиях на Лене дошла до Москвы только в августе 1644 года через енисейского воеводу Аничкова который располагал свидетельствами служилых людей, приезжавших из Якутии. По предписанию московских властен Аничков направил в Якутск сына боярского Ивана Галкина, возглавлявшего первый поход на Лену, для освобождения Глебова и других узников. Головин встретил Галкина враждебно, бранился непотребно, называл его царскую грамоту поддельной, «воровской». В конце концов строптивый воевода вынужден был подчиниться содержавшимся в грамоте распоряжениям. Уступить же Головину пришлось потому, что с приездом Галкина копившееся подспудно возмущение людей против произвола воеводы прорвалось наружу. Служилые люди сами освобождали заключенных и проявляли откровенную ненависть к воеводе. Раздавались недвусмысленные угрозы перебить воеводу и всех его приближенных. Еще долго Головин пытался плести интриги, подстрекая своих сторонников к тому, чтобы не допустить освобожденных из заключения Глебова и Филатова к исполнению служебных обязанностей.

В феврале 1644 года в Якутск были назначены новые воеводы - Василий Пушкин и Кирилл Супонев. Казалось бы, карьере Петра Петровича Головина пришел конец. Слишком много беззаконий натворил он. Слишком много людей, среди которых были лица и далеко не рядовые, пострадало от его произвола. Но царская феодальная администрация оказалась неспособной эффективно бороться с такого рода злоупотреблениями. Она отнеслась к бывшему якутскому воеводе сравнительно мягко. После кратковременной опалы Головин вновь привлекается к службе. Возможно, сыграли свою роль связи с влиятельными вельможами и щедрые взятки. Через шесть месяцев после возвращения из Якутска Головин был уже окольничьим, носителем одного из самых высоких придворных чинов.

Затронули как-либо драматические якутские события Семена Дежнева? Непосредственно как будто бы и не

затронули. События эти разворачивались в то время, когда он пребывал, в дальних походах и в Якутске не находился. Но Дежневу пришлось немало натерпеться от своего начальника по последующему походу Михаилы Стадухина, пользовавшегося расположением всесильного воеводы и поэтому позволявшего себе многое. Об этом речь пойдет впереди.

В период своего кратковременного пребывания в Якутске между янским и последующим, индигирским походами Дежнев был уже женатым человеком. Об этом имеется упоминание в его челобитной относящейся к этому времени. Его первой женой стала якутка Абакаяда Сичю. От этого брака у них был сын Любим. Возможно, Сичю была привезена с Яны, а, возможно происходила из ленских якутов. Никакими данными на этот счет мы не располагаем. Перед уходом мужа в новый поход она была крещена местным священником, приняв православную веру. «Семейки Дежнева жонку крестить», - вывел якутский подьячий своим витиеватым почерком на листе пергамента. Каким православным именем нарекли новокрещеную якутку, мы не знаем.