"Харлан Эллисон. Покайся, Арлекин!" - сказал Тиктакщик" - читать интересную книгу автора

разнюхивать.
Кто такой Арлекин?
Высоко над третьим городским уровнем он скорчился на гудящей
алюминиевой платформе спортивного аэроплана (тьфу, тоже мне, аэроплан,
этажерка летающая с кое-как присобаченным винтом) и смотрел вниз на
правильное, будто сон кубиста, расположение зданий.
Где-то неподалеку слышалось размеренное "левой-правой-левой": смена
14.47 в мягких тапочках входила в ворота шарикоподшипникового завода. Ровно
через минуту донеслось "правой-левой-правой": смена 5.00 отправилась по
домам.
Загорелое лицо расцвело озорной улыбкой, на секунду показались ямочки.
Почесав копну соломенных волос, он передернул плечами под пестрым шутовским
платьем, словно собираясь с духом, двинул ручку резко от себя и пригнулся от
ветра, когда машина скользнула вниз. Пронесся над движущейся дорожкой,
нарочно спустился еще на метр, чтобы смять султанчики на шляпках у модниц,
и - зажав уши большими пальцами - высунул язык, закатил глаза и заулюлюкал.
Это была мелкая диверсия. Одна тетка побежала и растянулась, рассыпав во все
стороны кульки, другая обмочилась, третья упала на бок, и дежурные
автоматически остановили движение, чтобы привести ее в чувство. Это была
мелкая диверсия.
А он развернулся на переменчивом ветерке и унесся прочь.
За углом Института Времени вечерняя смена как раз грузилась на
движущуюся дорожку. Без всякой лишней суеты работяги заученно переступали
боком на медленную полосу, похожие на массовку из фильма Басби Беркли
допотопных 1930-х годов, и дальше страусиным шагом, пока не выстроились на
скоростной полосе.
И снова в предвкушении губы растянулись в озорной усмешке, так что
стало видно - слева не хватает одного зуба. Он спланировал вниз, на бреющем
полете пронесся над головами едущих, с хрустом отцепил прищепки, до поры до
времени державшие концы самодельных разгрузочных желобов. И тут же из
самолета на скоростную полосу посыпалось на сто пятьдесят тысяч долларов
мармеладных горошков.
Мармеладные горошки! Миллионы и миллиарды красных, и желтых, и зеленых,
и ромовых, и виноградных, и клубничных, и мятных, и круглых, и гладких, и
глазурованных снаружи, и желейных внутри, и сладких, вязких, тряских,
звонких, прыгучих, скакучих сыпались на головы, и каски, и робы заводских
рабочих, стучали по дорожке, скакали и закатывались под ноги и расцветили
небо радугой детской радости и праздника, падали дождем, градом, лавиной
цвета и сладости и врывались в разумный расчисленный мир
сумасбродно-невиданной новизной. Мармеладные горошки.
Рабочие вопили, и смеялись, и бегали, и смешали ряды, а мармеладные
горошки закатились в механизм движущихся полос, послышался жуткий скрежет,
словно проскребли миллионом ногтей по четверти миллиона грифельных досок, а
потом механизм закашлял, зачихал, и все дорожки остановились, а люди
попадали как попало друг на друга и вышла куча мала, и мармеладные горошки
запрыгивали в смеющиеся рты. Это был праздник, и веселье, и полное
сумасбродство, и потеха. Но...
Смена задержалась на семь минут.
Рабочие вернулись домой позже на семь минут.
Общий график сбился на семь минут.