"Евгений Елизаров. Античный город " - читать интересную книгу автора

большинство населения (а мы ещё увидим, что на родине демократии, в античном
полисе стоящий у власти "народ" представлял собой "подавляющее меньшинство"
жителей) далеко не лучшим образом. Парадокс же в том, что все монархии мира,
в том числе и самого деспотического типа, не отрицая право своих подданных
на протест, чаще всего ограничивали карательные меры расправой с его
вождями, - выступающая же от имени народа власть ставила вне закона уже саму
попытку протеста. Поэтому "врагами народа" - со всеми вытекающими отсюда
последствиями, включая свирепое пресечение любых форм сочувствия их
судьбе, - оказывались все участники возмущения.
Вот, например.
Двенадцатого ноября 1793 года Баррер выступил в Национальном Конвенте с
предложением, касавшимся судьбы Лиона. Принятое в тот день решение кончалось
словами, ставшими смертным приговором для целого города: "Лион боролся
против свободы - Лиона больше нет". И вот подчиняясь декрету, начинается
казнь: "...буря разражается по заранее намеченной программе 4 декабря, и её
отголоски грозно раскатываются по всей Франции. Рано утром выводят из тюрьмы
шестьдесят юношей, связанных по двое. Но их ведут не к гильотине, работающей
"слишком медленно", по выражению Фуше, а на равнину Бротто, по ту сторону
Роны. Две параллельные наспех вырытые канавы дают жертвам понять ожидающую
их судьбу, а поставленные в десяти шагах от них пушки указывают на средство
этой массовой бойни. Беззащитных людей собирают и связывают в кричащий,
трепещущий, воющий, неистовствующий, тщетно сопротивляющийся клубок
человеческого отчаяния. Звучит команда - и из смертельно близких пушечных
жерл в трясущуюся от ужаса человеческую массу врывается разящий свинец. Этот
первый выстрел не убивает всех обречённых, у некоторых только оторваны руки
или ноги, у других разорваны внутренности, некоторые даже случайно уцелели.
Но пока кровь широким струящимся потоком стекает в канавы, звучит новая
команда, и теперь уже кавалеристы набрасываются с саблями и пистолетами на
уцелевших, рубят и расстреливают дрожащее, стонущее, вопящее, беззащитное и
не могущее бежать человеческое стадо, пока не замирает последний хрип. В
награду за убийство палачам разрешается снять одежду и обувь с шестидесяти
ещё тёплых трупов, прежде чем закопать их истерзанными и обнажёнными.
Это первый из знаменитых пушечных расстрелов Жозефа Фуше, будущего
министра христианнейшего короля, и на следующий день он гордо хвастает в
пламенной прокламации; "Народные представители останутся твёрдыми в
исполнении доверенной им миссии, народ вложил в их руки громы своей мести, и
они сохранят их, пока не будут уничтожены все враги свободы. У них хватит
мужества спокойно шагать вдоль длиннейших рядов могил заговорщиков, чтобы,
шагая через развалины, прийти к счастью нации и обновлению мира". И в тот же
день это печальное "мужество" ещё раз подтверждается смертоносными пушками
на равнине Бротто; на этот раз перед ними ещё большее стадо. Двести десять
голов убойного скота выводят со связанными за спиной руками, и через
несколько минут их укладывают картечь и залпы пехоты. Процедура остаётся той
же, только на этот раз мясникам облегчают неприятную работу - их освобождают
после столь утомительной резни от обязанностей могильщиков. Зачем этим
негодяям могилы? Сняв окровавленные сапоги со сведённых судорогой ног,
обнажённые, подчас ещё корчащиеся тела просто бросают в текучую могилу
Роны."
"...Мины должны ускорить дело разрушения... Жители грубо изгоняются из
домов, и сотни безработных, женщины и мужчины, за несколько недель