"Евгений Елизаров. Природа начала. Слово о слове." - читать интересную книгу автора

качественный, говоря языком философии, характер. Но оно отнюдь не сводимо
к одному только отличению всеобщего от особенного. Не менее принципиально
и другое основание.
Любая мораль всегда выступает в виде каких-то общепризнанных (в пределах
той социальной единицы, которой она исповедуется) норм поведения, в виде
разделяемых всеми требований и запретов. Иначе говоря, все нормы
поведения, предписываемые той или иной моралью, как правило, представляют
собой что-то фиксированное. Другое дело, что форма фиксации может быть
совершенно различной, и всем известны выражения "писанная" и "неписанная"
мораль. Но даже неписанная мораль всегда закрепляется в устойчивых
стереотипах поведения, обычаях, традициях социальной группы. Именно это
закрепление и делает ее нормы общепризнанным началом. Поэтому в системе
морали разночтения в оценках того или иного действия, как правило,
исключены. Но даже если отсутствует явно или неявно выраженная норма,
остается прецедент, аналогия или что-то еще. Словом, сфера морального
чувства сравнительно узка: лишь в исключительных случаях человек
оказывается в ситуации, когда любое указание на необходимый способ
действий, согласный с моралью его группы, полностью отсутствует и ему
приходится самостоятельно его формировать.
Нравственное действие при всех обстоятельствах - это именно
самостоятельный поиск необходимого решения. В сфере нравственности каждый
человек вынужден искать решение в индивидуальном порядке. Несмотря на
всеобщность нравственного закона, несмотря на абсолютность его повелений,
ничего общепризнанного здесь нет. Здесь все решается самостоятельно, и
каждый раз - как впервые.
На первый взгляд, это парадоксально, если не сказать невозможно. И все же
это так. Вдумаемся, есть ли вообще хотя бы одна нравственная норма,
однозначная формулировка которой обладала бы необходимой степенью
конкретности, для того чтобы служить прямым указанием на должный образ
действий? А впрочем, какие вообще нравственные нормы нам известны? Шесть
заповедей, восходящих ко второй скрижали Моисеевой (заповеди первой в
нашем, атеистическом, обществе вообще всерьез не принимаются) - да ведь и
те далеко не каждый может перечислить. Но даже известные нам, несмотря на
всю свою безаппеляционность, бесконечно далеки от конкретности.
Вот, к примеру "не убий" - как понимать этот абсолют? Все ли действительно
ясно в нем?
Все? Но вспомним знаменитую главу из "Братьев Карамазовых", ту самую, где
Иван Федорович рассказывает Алеше о затравленном собаками мальчике.
"Расстрелять!" - вырывается у послушника. Пусть непроизвольно, пусть в
порыве возмущенного чувства, но ведь вырывается. Казалось бы, здесь
свершается невозможное, ибо - пусть даже вызванное мгновенным
помешательством - требование смерти и для самого страшного преступника -
вещь абсолютно недопустимая для человека, посвятившего себя Богу. Словом,
Алеша совершает прямое преступление против формально понятого
нравственного принципа. Но заметим, никто не может упрекнуть его - и не
упрекает. И дело здесь вовсе не в том, что все в этой сцене ограничивается
лишь неосторожно вырвавшимся словом. В отличие от морали, в сфере
нравственного преступление словом, помыслом и преступление делом -
однопорядковы. "Не прелюбодействуй" - гласит ветхозаветный абсолют, но
вот: "Кто смотрел на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в