"Борис Екимов. Пиночет" - читать интересную книгу автора

Сирень шептала нам в ту пору о весне...
Гитара плакала...
Нет, гитара вовсе не плакала, даже в песнях печальных. Не успевая
остыть, она переходила из рук Татьяны к Корытину и обратно. Пели порознь и
вместе: жена Петровича и молодая женщина, ее внучка, Корытин, даже старый
Петрович шевелил губами:
Ночь светла. Над рекой
Тихо светит луна...
Милый друг, нежный друг,
Помни ты обо мне...
А потом был чай. Молодая женщина, перебирая струны, напевала негромко
Корытину незнакомое:
Серый денек,
Белый летит снежок.
Сердце мое...
Сердце мое...
повторила она и смолкла, глядя на деда:
- Тебе плохо?..
Петровичу было и вправду нехорошо. Его увели в дом, уложили, дали
лекарство.
А гостя провожали до ворот и на улицу. Говорила о Петровиче супруга
его, жалуясь:
- Так близко все к сердцу берет. С телевизором с этим, пропади он... А
из дома уйдет - еще хуже. В контору ли, в магазин... Там - новости. А
доброго ничего. Придет, расстроится, таблетки глотает. Все тебя ждал...
- Меня?.. - удивился Корытин.
- Вас! Так ждал! - горячо подтвердила Татьяна высоким певучим голосом.
Он приедет, говорит, наведет порядок. И многие так говорят на хуторе: вот
приедет...
Корытин же о дневном, о колхозном, будто вовсе забыл. Иное было в душе:
теплый вечер, молодая женщина, певучий голос ее, сердечная доброта. Давно уж
такого не было. "Серый денек..." - вспомнил он и пропел, промурлыкал
негромко:
- Серый денек, белый летит снежок. Сердце мое... - и споткнулся,
сказав: Я эту не знаю, не слыхал. Новая...
- Сердце мое... - повторила вослед за ним молодая женщина и
рассмеялась. Споем еще... - пообещала она.
Распрощавшись, Корытин ушел. А потом в пустом душном доме раскрыл
настежь окна, впуская ночную прохладу.
Он заснул скоро, но успел почуять свежесть воздуха, а перед смеженными
глазами пошел медленный хоровод дневного: Ваня, мать его, Моргуны, кум Петро
с дочками, яркие цветы палисадника, хуторские дома, речка с вербами, пестрое
стадо коров, пшеничные, ячменные поля, легкое серебро их, струистый след
ветра... Будто вернулся в детство ли, в юность.
Он заснул крепко, и снились ему молодые жаркие сны. А разбудил поутру
не только урочный час, но петушиный крик, стон горлицы и негромкий людской
говор...
Соседский петух дважды прокричал и смолк; горлица где-то рядом стонала
убаюкивающе и сонно: спи да спи; а вот говор людской тревожил непонятностью:
кто-то разговаривал совсем рядом. Это была явь, утро.