"Борис Екимов. Пиночет" - читать интересную книгу автора

огнючки. Ныне - хоть даром отдавай. Не берут. А где копеечку взять?..
Кормиться мы кормимся. Огород хороший. Картошки, капусты, закруток на весь
год хватает. Но без копеечки тоже нельзя. Сами пообносились... Двести тысяч
в январе дали. И все. Лишь ходит на работу, обувку рвет. Добрые люди...
- Ну, хватит... - остановил речи своей хозяйки Степан. - Иди...
- Вот и хватит. - Она будто послушалась его, поднялась и пошла, но
напоследок бросила: - Люди цветут, а мы...
- Замолчи! - прикрикнул Степан неожиданно резко.
Его услышали дочери, смолкли. К ним и ушла хозяйка, принялась им что-то
вычитывать. А хозяин, словно лишний пар спустив, сказал задумчиво:
- Туда-сюда кидаешь умом. И везде, парень, - решка.
- Вы перед другими еще козыри, - возразил ему Корытин. - Другие колхозы
разве сравнить? У них все порезано, коровьего мыка нет, стены доламывают.
- И мы того не минуем, - твердо ответил Степан. - Вот-вот зашумим:
спасайся кто как может. Мы вниз летим, но пока за ветки цепляем штанами да
рубахами, а ветки кончатся - тогда ой как загудим.
Он помолчал, а потом неожиданно улыбнулся, вспомнил:
- Мы когда переехали сюда из Кумылги, прямо не верили: чудо какое-то.
Каждую неделю - выходные. В клубе - концерт, артисты приехали. А хочешь, в
город поезжай, в цирк, на своем автобусе. И все - бесплатно. На стадионе
соревнования, тренировки. Я в городки играл. По области всех побивали.
Он сидел большой, чубатый, ручищи - могучие, для таких городошная бита
игрушка. Корытин помнил, как одним ударом сбивал Степан фигуры. Ахнет - и
смел. Ахнет - и новую ставь.
И вдруг этот богатырь пожаловался негромко, оглядываясь на жену:
- Ну, не могу я воровать. Понимаешь, не могу.
Но жена услышала:
- Надо у людей учиться, а не слезы точить. Техника - в руках. Люди при
технике...
- Замолчи! - крикнул Степан и снова стал говорить Корытину, жалуясь,
негромко: - Ну, не могу. Не привык. Мне стыдно. Я сроду колхозного пальцем
не тронул. Я работал. Я этого зерна по двадцать, по тридцать тонн
зарабатывал. Девать было некуда. И деньгами хорошо зарабатывал. Каждый месяц
получал, потом - премии: за уборку, по результатам года, тринадцатая
зарплата. Мы раньше даже свиней не держали. Надо, осенью покупаем тушу. На
курорты ездили, по путевке. В Германии были, в Польше, в Болгарии, на
Золотых Песках, в Прибалтике. Я работал и зарабатывал. Зачем мне воровать? И
я не привык. У меня и батя всегда говорил: работать надо. Я с ним с
тринадцати лет. В тринадцать лет, в первую уборку, больше трех тонн
заработал. Ну зачем мне было воровать? И поэтому я не могу. Мне кажется, что
все видят, глядят. Мне стыдно... Ты веришь, братушка, мне стыдно... И красть
стыдно. И стыдно, что семью не могу обработать. Вот и кидай умом. И везде
получается - решка. Другая жизнь пошла. К ней не применишься. Сломался
трактор, идешь к механику, шестерню ли, подшипник какой, и ответ один: "Сам
ищи". Где искать, кто мне где положил? Весь чермет, все свалки десять раз
перебрали. А он свое: "Ищи! - И весь сказ. - Тебе работать, значит, ищи.
Покупай. Денег нет? Значит, станови трактор, иди домой". Вот и все
разговоры.
Корытину все дела колхозные, все беды были известны. Но думалось
прежде, что колхоз отцовский все же покрепче. Он и был крепче: земля