"Виктор Егоров. Брошенный портфель" - читать интересную книгу автора

За четыре года службы в КГБ старший лейтенант Семен Харитонов привык ко
многому: и к долгим раздумьям в кабинете, и к внезапным вызовам по ночам, и
к дальним дорогам. Но каждый раз, когда его вызывал полковник Никодимов, он
волновался. Никодимов, невысокий, полный, встречал его улыбкой усталых глаз,
будто подведенных синевой. "Дело есть. Садись", - обычно говорил он.
Дела бывали и простые, и сложные; иногда приходилось заниматься одним
делом месяцами; некоторые так и кончались ничем. Дни шли за днями, из них
незаметно складывались годы, а жизнь текла все так же, Семен даже не
женился. В университете - он окончил механико-математический факультет -
Семен дружил с однокурсницами, но они казались ему суховатыми и скучными. Он
считал, что женщины, решившие посвятить себя математике, другими и не могут
быть. Он ожидал, что встретит "такую девушку, такую..." - что не находил
слов, потом все было как-то некогда - знакомство с девушками оказалось делом
неожиданно хлопотливым, и остались у Семена одни лишь мечты о том, что могло
быть и не сбылось.
С девушками он робел и казался неуклюжим, наверно, потому, что следил
за каждым своим шагом; у него и слов не находилось, и походка становилась
неловкой и неуверенной. Семен не узнавал себя. Зато на работе он
преображался: там раздумывать, хорош ты или плох, не приходилось, надо было
выполнять задание, и Харитонов просиживал ночи напролет или, не заходя
домой, мчался на аэродром, чтобы поспеть к самолету.
А нынче летом Семен, отдыхая на курорте, сам малость запутался - то ли
влюбился, то ли просто увлекся: женщина была и привлекательной и желанной.
Он ходил с ней к морю, они сидели там вечерами и вели тихие разговоры; ему
было приятно, но он сам все испортил и был рад, что испортил, - хотелось не
простой связи, а большего.
Почему-то Семену показалось, что она с ним неискренна. В нем словно
завелся червячок и точил его, и не давал покоя. Семен и виду не показывал -
встречаясь, брал ее под руку, глядел в глаза, а в груди тоскливо посасывало,
червячок делал свое дело. Уже потом, в дороге, возвращаясь из отпуска домой,
Семен подумал: может, зря дал волю своей мнительности?
Ему казалось, что жизнь чем дальше, тем становится сложней. А как будто
должно быть наоборот: ведь чем дольше живешь, тем больше опыта, глаза зорче,
чувства зрелее - все становится яснее и четче. А задумываться приходилось
все чаще и чаще. На память приходили слова его сослуживца Игоря Смирнова.
Тот часто шутил: "Нам думать положено только о том, что относится к службе.
Есть зацепка, есть версия - над ней и трудись, Все остальное от лукавого".
Если бы все было так просто, как у Смирнова.
Младший лейтенант Смирнов был только года на три моложе, а выглядел
совсем юно - овальное лицо, покатые плечи, и только глаза у него были
жестковатые. Пришел он на службу в КГБ двумя годами позже Харитонова, но был
на виду, и если ему пока не давали самостоятельных поручений, то разве по
молодости. Он понимал это, хотя виду не показывал, и терпеливо ждал своего
часа.
Полковник встретил Семена, когда он возвратился из отпуска, тепло.
- Как отдохнул, старший лейтенант? - спросил он, и по его взгляду Семен
определил, что от Никодимова не ускользнула его задумчивость. Люди с курорта
обычно возвращались веселые, в их глазах появлялся задорный огонек,
беспечность, а тут с первого дня - наморщенный лоб, отсутствующий взгляд,
упрямо сведенные брови. Понятно, полковник насторожился.