"Игорь Ефимов. Таврический сад" - читать интересную книгу автора

постепенно проваливалось и оседало. Мы шли вдоль ограды, и рядом протекала
старая лыжня, до краев полная водой, - как две длинные и очень прямые реки.
За Таврическим садом была еще одна улица, которую я помнил (мама однажды
посылала меня за торфом), а дальше уже начинались все незнакомые переулки,
пустыри и деревья, которых никто не знал, кроме Мишки Фортунатова.
Мишка сказал, что нужно садиться вон на тот трамвай, и пусть кто как
хочет, а он поедет на "колбасе". Я тоже поехал с ним на "колбасе", а Толик и
Люся вошли в вагон. Глупо ездить в вагоне, где все на тебя орут,
подталкивают, пристают: "А у тебя, мальчик, есть билет? А где ты его взял?
Подобрал, наверное, ну, сознайся, что подобрал?"
Сначала, когда мы только приехали в город, мне так нравилось входить в
трамвай, покупать себе билет и ехать наравне со всеми, но потом на меня
наорала одна кондукторша и испортила все удовольствие. Что, мол, я вошел и
не вытер ноги, наследил ей снегом по всему полу. "Так ведь и все так", -
сказал я. "Ах, ты еще разговаривать!" - закричала она и такие мерзости
начала орать, что я не выдержал и спрыгнул на ходу из вагона. С тех пор
только на "колбасе" и езжу, если без мамы. Это просто удивительно, почему
такая тоска берет, когда на тебя орут. Ведь это совсем не больно и не
страшно даже - ну что она может мне сделать? Да я просто убегу в любой
момент. Убегу и сам ее обругаю. А все равно почему-то тоска.
Мишка всю дорогу, пока мы ехали, говорил:
- Только ты не трусь; в этом деле главное - не трусить. Приехали,
набрали мешок металлов и уехали. И никаких гвоздей. А если будешь трусить,
тут тебя и поймают, застукают как миленького, понял?
- Да я не трушу, - сказал я. - Чего ты пристал?
- Надо, чтобы никто не трусил. Вон те, в вагоне, пусть тоже не трусят.
Пойди скажи им.
- Отстань, - сказал я. - Сам не трясись. А то трамвай с рельс
опрокинешь.
Но я и сам тоже заранее боялся. Вечно я заранее чего-нибудь боюсь, а
потом, когда случается, глядишь - да ничего ведь страшного. Единственное,
чего я боюсь все время и без перерыва, это что кто-нибудь узнает, какой я
трус, и поэтому из кожи лезу, чтобы никто этого не заметил, не догадался бы
и не рассказал всем на свете остальным.
Мы спрыгнули у длинной каменной стены с колючей проволокой наверху и
побежали, побежали вдоль нее вперед - видно было, что там город кончается.
Потом пошли шагом. В некоторых местах колючая проволока торчала прямо из
стены, замазанная в штукатурке, и свободные концы раскачивались у нас над
головой, как водоросли. Было очень тихо, потому что наш трамвай уехал по
кольцу назад, а город уже кончился, и справа была только стена, а слева все
тянулись поля снега без деревьев и, очень далеко, столбы с проводами и
домики. Только у самой стены снег был утоптан в дорожку, наверное, для
сторожей.
- Ну, стойте, - сказал Мишка, - теперь надо перелезть.
- Я не полезу, - шепотом сказала Люся Мольер. - Мне нельзя.
- Ладно, ты будешь караулить. Оставайся.
- Нет, не хочу караулить. Я пойду с вами.
- Так тебе же нельзя?
- А караулить мне еще хуже нельзя.
И как она отличала, которое "нельзя" хуже, а которое лучше?