"Владимир Ефименко. Старик (повесть)" - читать интересную книгу автора

доминошные баталии, споры о политике. Словом, форум. Я шел, шаркая и с
одышкой. Людей в беседке было совсем немного: двое доигрывали партию, да еще
трое следили за игрой и давали ценные советы. Я в шахматах понимаю, как
свинья в бананах, встревать не стал. Одышка моя почти прошла. (Все-таки
премьера, как-никак!) Все пятеро дедов подняли головы на меня, но не увидев
ничего интересного, отвернулись и продолжали. Неужели они приняли меня за
"своего"?
- Добрый вечер, - просипел я им. Они сосредоточенно кивнули головами,
не отрываясь от шахмат. ("Ур-р-р-р-р-р-а!!!"- загремело в голове) От
волнения, я трясущимися руками вытащил из кармана "Приму", размял сигарету и
сунул ее в мундштук. Похлопав себя по бокам, я обнаружил, что спички оставил
дома (когда укладывал платочек). И тут - о, чудо! Один из дедов, что сидел
поближе, поднялся, чиркнул спичкой и дал мне огня. Язычок пламени плясал и
двоился в моих диоптриях. Но я удачно прикурил и мелко затряс головой в знак
благодарности. Честное слово, я просто боялся, что голос меня подведет. Ай,
да сукин сын! Чтобы издать хоть какой-нибудь звук, я затянулся, выпустил дым
и разразился (это мой коронный номер) изысканнейшим туберкулезным кашлем, со
свистом, хрипом и мокротами. Поверх очков я заметил, как они глянули на
меня: примерно, как мои конкуренты на кинопробах, но какой это был теперь
бальзам на душу! Мне хотелось петь. Задерживаться я не стал. Помявшись с
минуту, я зачем-то достал из кармана газету и, гнусавя под нос "Нас утро
встречает прохладой", пошел к станции. Если б я был уверен, что среди этих
пенсионеров нет сердечников, я б, наверное, прошелся колесом у них на
глазах. Ладно! Не нужен мне дешевый триумф. Единственное, что я себе
позволил - сменил мотивчик на "I Love The De-ad" Элиса Купера.


18.

Я уселся на скамеечку, неподалеку от станции. Приятно пахло теплым
гравием. Такой специфический железнодорожный запах, с примесью мазута.
Солнце давно село и горизонт пылал алыми и зелеными полосами. Заговорили
сверчки - стражи ночи. (На самом деле это - цикады, но мы уже так привыкли
говорить, не все ли равно?) Где-то далеко стрекотала удаляющаяся электричка.
К этому добавился еще один звук, словно рядом кто-то энергично и часто
сморкался. Я покосился поверх очков и обнаружил, что я на скамейке не один:
то была женщина лет тридцати пяти, с такой фигурой, что я сразу как-то
внутренне помолодел. Она безудержно рыдала, но не в голос, а глухими
всхлипами, с икотой, так, что вся энергия передавалась мне вибрацией
скамейки. Это все мои очки! По бокам - вижу, перед собой - полный туман. Как
я ее проглядел? Но почему? Почему? - вопрошала она, обращаясь в
пространство, - Почему они все такие скоты? Я понял, что это приглашение к
разговору и, поскольку функция жилетки мне была давно и хорошо знакома,
участливо спросил:
- Кто скоты? Те, кто вас обидел? Что вы, душенька, так убиваетесь?
(Хорошо сказал. Сипло, бесцветно. "Душенька" - тоже в масть.) Она достала
сигарету и зажигалку. Я, пользуясь случаем, тоже достал "Приму" и мундштук.
Прикуривая у нее, чуть не упал в ее декольте (и не ушибся бы, если что), но
ей было решительно не до чего. Кто, кто. Да мужики, - родила она, в конце
концов. Меня она не стеснялась, и к мужикам, видимо, уже не причисляла.