"Джордж Эффинджер. Среда, 15 ноября 1967 года (Сб."Смерть Вселенной")" - читать интересную книгу автора

руку, гладил ее, наверное, я тоже плакал. Конечно же, она не могла больше
дышать через противогаз: маска была забита рвотой. Дая сорвала и отбросила
ее. Я попытался отдать ей свою, но она отвела мои руки.
Лицо Дай побагровело и все покрылось лиловыми пятнами. Она дико
взглянула на меня, ее губы что-то прошептали. Как будто ища опоры, Дая
прижалась ко мне, глаза ее устало закрылись, и голова бессильно упала мне
на плечо.
Люди, сидевшие напротив, отвели глаза. Все восемь остановок они
избегали встречаться со мной взглядом, будто бы все это происходило лет
пять назад и я был нью-йоркским пьянчужкой, всем своим видом смущавшим их.
Так мы и ехали, пока не вернулись обратно на Манхэттен. Все это время я
держал Даю на коленях. Когда мы доехали до Четвертой улицы, я взял ее тело
на руки и вышел из вагона. Я не очень сильный, но все же смог донести ее
до угла Шестой авеню и Восьмой улицы. Вокруг не было ни души, небо слегка
отсвечивало зеленым. Мне часто приходилось останавливаться, чтобы
передохнуть.
В конце концов я дошел до книжного магазина "Марборо" на Восьмой. Ну
да, там-то мы впервые и встретились. В среду, 15 ноября 1967 года. Я тогда
там работал. Это было не так давно.
В магазине я смахнул с прилавка весь мусор и книги, громоздившиеся на
нем, и аккуратно положил на освободившееся место ее тело.
Под голову ей я подложил два толстых справочника книжных новинок. Как
бы мне хотелось, чтобы она лежала здесь вместе с Джорджи, но я понятия не
имею, что сделали с тельцем нашего ребенка. Подумав, я вложил в ее руку
экземпляр своего первого романа. Я поцеловал ее.
Вот. Это была Дая, моя жена: 3 сент. 1945 - 15 нояб. 1967.
Мне нужно было все это высказать. Не знаю, какую реакцию этот рассказ
вызовет у вас. Конечно уж, никаких эмоций (черт, _сейчас_ даже у человека
такой рассказ не вызвал бы никаких эмоций; правда, людей уже не осталось),
и мне никак не придумать ничего, что могло бы заменить их для вас. И вот
теперь умер мой ребенок, моя жена и... я тоже. И вообще, вы знаете, что-то
я от этого всего очень разволновался.
Но мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто я начинаю самого себя
жалеть. Я ищу не жалости. Жалостью не надышишься.


Пустая полицейская машина,
И на ее красном фонаре отдыхает -
Белая бабочка!
Джо Алек Эффинджер, 15.11.67

Вот, весеннее хокку. И чуть-чуть лицемерное. Лучше всего хокку
получаются, когда пишешь их мгновенно, на одном дыхании; это как
моментальная эмоциональная зарисовка твоего состояния. Ну вот, сейчас
вокруг горы брошенных машин, а вот бабочек я уже давно не видел. И не
думаю, что увижу когда-нибудь.
Это стихотворение как будто и не мое. Вся его ирония -
биоэкономическая; это сейчас, а вот пять лет назад все только и делали,
что занимались политикой.
Не бывает полицейского рядом, когда он нужен.