"Илья Зверев. Чрезвычайные обстоятельства (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Превозмогая оцепенение, Павловский сказал:
- Немедля разбирайте лес! Строим перемычку. Успеем - будем живы...
Люди, словно пробуждаясь от тяжелого сна, зашевелились. И все разом -
очень трудно отойти друг от друга в такой момент - отправились к центру
своей трехсотметровой тюрьмы. Туда, где застыл электровоз с вагонетками.
В голове у Коли почему-то вертелся стишок, кажется, из "Теркина":
"Жить без пищи можно сутки, можно больше, но порой..."
"Интересно знать, сколько это "больше"? Можно ли выдержать без пищи
трое суток, а то ведь за сутки не откопают..."
Обидно и глупо умереть с голодухи.
- Яша, не знаешь, сколько выдерживает человек не евши?
- Не знаю. Но вообще не дрейфь, Николай. Вам обед передадут... По
"ладоге" или еще как...
- Я разве о себе? - обиделся Коля. - Я о Кротове...
Если бы для какой-нибудь цели понадобилось отобрать шестерых самых не
схожих между собой людей, разнящихся возрастом, опытом, характером,
внешностью, - на шахте невозможно было бы найти более разных, чем эти.
Старшему из них - крепильщику Речкину - пошел шестой десяток. Он был отцом
большого семейства и считался самым тихим человеком в своем горластом и
задиристом коллективе. А Коле Барышникову только на прошлой неделе
исполнилось двадцать. И этот лихой компанейский парень с важностью говорил:
"Прощай, молодость! Я уже третий десяток годов разменял". Яков Ларионов был
орел, первый комбайнер-проходчик в тресте. А Леша Коваленко считался
шахтером временным и самым никудышным- таким, что товарищи даже имя его
узнать не пожелали и звали просто по кличке "адмирал". Ты, мол, моряк,
красивый сам собою: по морям, по волнам, нынче здесь, а завтра там.
И все эти разные люди сейчас думали об одном человеке - о седьмом, о
Кротове, которого никто из них не знал как следует... Подтаскивая стойки для
перемычки, они вполголоса говорили об этом парне, только что перешедшем с
соседней шахты девять-бис. И все хорошее, что знали они об этой шахте, они
непроизвольно перенесли на Кротова: "Хороший парень... Выдержит".
Спокойно, словно дело происходило в нарядной, на собрании, попросил
слово Ларионов.
- Еще одно дело: лампочки погасите, - сказал он. - Сгорят сразу все -
будем сидеть впотьмах.
Совет был дельный. Лампам осталось гореть только часов по шести-семи. А
если погасить все, кроме одной, и потом зажигать их по очереди, тогда хватит
почти на двое суток. Но какая же это печальная работа - лампы гасить! С
древних времен в человеческом сознании живой огонек представляется символом
самой жизни. Задуешь его - кажется, жизнь чью-то прервешь.
Перемычку стали складывать из стоек, бесполезно валявшихся по обочинам
штрека. Немного лесу нашлось в вагонетках, привезенных Колиным электровозом.
Вздрагивая от прикосновения к холодному металлу, шахтеры снимали с вагонеток
распилы. В кромешной тьме, ориентируясь на зычный голос Женьки Кашина, лес
относили к перемычке.
Женька, Ларионов и Павловский орудовали топором и пилой, стараясь
подогнать деревяшку к деревяшке.
- Соломки бы - зазоры закинуть! - вздохнул инженер. - А то сквозь щели
все равно прорвется плывун. Такое тесто, да в дырявую квашню...
- Знал бы, где споткнешься, соломки бы подстелил! - мрачно пошутил