"Владимир Яковлевич Дягилев. Змея и чаша " - читать интересную книгу автора

- Не так, не так. Вы все путаете. Вы же не в "гражданке"...
Перед отбоем в пятом взводе происходит бурный разговор. Начинает его
Мохов:
- Штукин, кончай нас позорить. При всех говорю. Штукин молчит. В голове
у него одна мысль - прилечь. Мохову возражает Сафронов. Он не столько за
Штукина, сколько против Мохова.
- По-моему, не нужно создавать ЧП.
- Я создаю?! - возмущается Мохов.
- Сгущаешь. Уснул... Ну и что? Отстал. Ну и что?
- То есть как?! - Мохов ищет сочувствия. - Пока я командую - не допущу,
чтобы взвод позорили.
- Переживем, - продолжает Сафронов. Его поддерживает Гроссман:
- Я шо-то не чувствую удручения и сейчас-таки с большим удовольствием
приму горизонтальное положение. [20]
За Мохова вступается Бирюк - костлявый, с длинными руками парень:
- Ну, смеялись же. И это нехорошо.
- Зачем же ты это делал? - набрасывается на него Сафронов. - Над своим
товарищем смеялся. А это хорошо?
Поднимается шум.
- Провокатор!
- Дубина! У тебя в башке пол-извилины!
- А ты мерил?
Они орут зло, непримиримо, вот-вот схватятся, бросятся друг на друга.
Со стороны нельзя понять: откуда такая злость?
В комнату заглядывает дневальный:
- Ш-ш-ш - Шим.
- Ти-хо! - командует Мохов.
Тотчас наступает тишина. Такой резкий переход от шума к тишине может
быть только у военных, только по команде.

10

Гроссману хотели устроить "темную". Досталось бы ему, не появись
лейтенант Рогов.
- Что тут такое?
- Урок самбо, товарищ лейтенант, - нашелся Мохов.
- Значит, самбо? - переспросил Рогов, стараясь разглядеть в темноте
лицо слушателя.
- Пришлось показать приемчики, - подтвердил Гроссман.
- Неплохо. Только время неудачное выбрали.
- Учтем, - заверил Мохов. - Извините. Лейтенант ушел.
- Дикари, - после долгой паузы произнес Гроссман и полез на свое место.
Обижаться ему не на кого. Сам виноват.
Голод особенно мучил вечером, перед сном. После отбоя сосало под
ложечкой, вспоминался дом, домашние кушанья: украинцам - вареники и галушки,
сибирякам - пельмени, оладьи, блины, шаньги. Не было сил отвлечься от этих
дум.
Больше всех ныл Бирюк.
- Эх, пожевать бы-ы!..
И тогда вступал Гроссман: