"Мао Дунь. Комедия (Рассказы китайских писателей 20 - 30-х годов) " - читать интересную книгу авторазатуманенным от голода взором беспрерывной вереницей проносились
вопросительные знаки, похожие на завитки ушных раковин, а он все брел и брел вперед, не различая дороги. Да, мир действительно переменился! Женщины остригли волосы, стали красить губы, румянить лицо, разгуливать с обнаженными плечами, выпятив бюст и виляя бедрами. Появилось много кинотеатров, всюду сверкают рекламы, наперебой расхваливающие "новый фильм о чудесном рыцаре". Что скрывалось за всем этим, Хуа еще плохо понимал. Несомненным для него было одно: революция совершилась, но смысл ее выходил за рамки постижимого. Совершенно отупев от размышлений, Хуа задержался на перекрестке улиц, возле остановки трамвая. Шум автомобилей и людской гомон оглушали его, слепили разноцветные огни реклам. В глазах рябило от мелькания надушенных и разрумяненных женщин с оголенными руками и ногами. При виде всего этого в душе молодого человека нарастало непонятное отвращение. Вдруг над самым его ухом раздались резкие выкрики: - Читайте политические новости! - Свежие новости! - Войска Кантонского правительства повели наступление на провинцию Хунань! - Ван Цзин-вэй вступил в сговор с Фэн Юй-сяном и Янь Си-шанем! - Внимание! Войска коммунистов атакуют провинцию Фуцзянь! Хуа скользнул взглядом по странице какой-то газеты (ему показалось, что это была "Миныпэн жибао") и успел прочесть набранный крупными иероглифами заголовок: "Главнокомандующий вчера вернулся в Нанкин". Перед мысленным взором Хуа возникла политическая карта - старая карта, Ухань, а в Нанкине сидел маршал Сунь Чуань-фан. Впечатления последних двух дней перемешались с переживаниями минувших пяти лет и были столь мучительны, что у Хуа голова шла кругом. Но в животе урчало, и голод давал сти, молодой человек опять нырнул в людской поток, думая только о том, как бы поесть и найти пристанище. Он вспомнил заветы покойного Сунь Ят-сена, разрешавшие все вопросы одежды, пищи и жилья. Но сейчас, чувствуя себя бездомной собакой, он, при всей преданности этим заветам, не мог сдержать негодования. Оно как будто приглушило муки голода, хотя в глазах по-прежнему двоилось, люди и предметы кружились перед Хуа, словно крылья ветряной мельницы, и приобретали причудливые, расплывчатые очертания. У перекрестка Хуа налетел на какого-то прохожего, и оба растянулись на тротуаре. Пострадавший вскочил первым, пнул лежавшего Хуа и разразился бранью: - Сукин сын! Ослеп, что ли?... Молодой человек был так слаб, что в первый момент даже не шевельнулся. Но, вскинув глаза, вдруг крикнул: - Это ты, Цзинь? Ведь это я, Хуа!.. Он поспешил встать, забыв и о голоде, и о своем негодовании. 3 После плотного обеда Хуа, уютно устроившись в гостиной Цзиня, с удовольствием затянулся сигарой и, обращаясь к хозяину, проговорил: - Никогда бы не подумал, что за пять лет произойдет столько перемен. |
|
|