"Александр Дюма. Завещание господина де Шевелена ("Тысяча и один призрак") (Собрание сочинений, Том 35) " - читать интересную книгу автора

Эта скорбная операция состоялась в 1822 году. И в 1826 году, когда я
познакомился с г-ном де Вильнавом, он еще не вполне оправился от этой
скорби, и не один вздох (ни чем он был вызван, ни кому он был адресован,
семья не знала) провожал эти дорогие ин-фолио, собранные им с таким большим
трудом и теперь, подобно детям, изгнанным из-под родительского крова,
сиротски скитающиеся и разбросанные по свету.
Я уже говорил о том, насколько дом на улице Вожирар был ко мне ласков,
добр и гостеприимен - и со стороны г-жи де Вильнав, ибо она была сердечна от
природы; и со стороны г-жи Вальдор, ибо, сама поэт, она любила поэтов; и со
стороны Теодора де Вильнава, ибо мы с ним были ровесниками и находились в
том возрасте, когда испытываешь необходимость отдавать часть своего сердца,
получая взамен часть сердца других.
И наконец, со стороны г-на де Вильнава, ибо, не будучи собирателем
автографов, я, тем не менее, имея папку военных документов моего отца,
обладал достаточно любопытной коллекцией.
В самом деле, поскольку мой отец с 1791 по 1800 год занимал высокие
должности в армии и трижды был главнокомандующим, он оказался в переписке со
всеми значительными лицами 1791 - 1800 годов.
Наиболее любопытными в этой переписке были автографы генерала
Буонапарте. Наполеон недолго сохранял это итальянизированное имя. Через три
месяца после 13 вандемьера он офранцуживает свое имя и подписывается
"Бонапарт".
Вот в этот короткий период мой отец получил пять или шесть писем от
молодого командующего Внутренней армией. Такое звание принял Наполеон после
13 вандемьера.
Я подарил г-ну де Вильнаву один из этих автографов, подкрепленный с
флангов автографом Сен-Жоржа и автографом маршала де Ришелье; благодаря этой
жертве - она для меня была удовольствием - я получил доступ на третий этаж.
Мало-помалу я стал настолько своим человеком в доме, что Франсуаза уже
не докладывала обо мне г-ну де Вильнаву. Я сам поднимался на третий этаж. Я
стучал в дверь, открывал ее, услышав "Войдите!", и почти всегда бывал хорошо
принят.
Я говорю "почти всегда", потому что у великих страстей есть свои часы
бури. Вообразите себе собирателя автографов, который взлелеял мечту о
какой-нибудь драгоценной подписи вроде, например, подписи Робеспьера,
оставившего их всего три или четыре; Мольера, оставившего их всего одну или
две; Шекспира, по-моему, их вообще не оставившего, - и вот в момент, когда
наш коллекционер должен заполучить эту уникальную или почти уникальную
подпись, она каким-то случаем ускользает от него! Вполне естественно, что он
в отчаянии.
Войдите к нему в такую минуту, и, будь вы его отцом, будь вы его
братом, будь вы ангелом небесным, вы увидите, как вас примут, - разве что
ангел своею божественной властью сотворит эту не существовавшую подпись или
разделит надвое этот уникальный автограф.
Вот те исключительные случаи, когда я бывал плохо принят г-ном де
Вильнавом. При любых других обстоятельствах я был уверен, что встречу
ласковое лицо, обходительный ум и любезную память, даже в будни.
Я говорю "в будни", ибо воскресенье у г-на де Вильнава было выделено
для визитеров-ученых.
Все без исключения иностранные библиофилы, все космополитические