"Александр Дюма. Олимпия Клевская (Собрание сочинений, Том 49) " - читать интересную книгу автора

снисхождению, которое, по нашим наблюдениям, читатели всегда проявляют по
отношению к этимологам.
"Ave Diana!" - "Славься, Диана!" - в благословенные времена латинской
древности, в век Цицерона, Вергилия и Августа восклицал путник, еще издали
заметив храм целомудренной богини.
"Ave Niana!" - так звучал этот клич в устах лодочников в эпоху
Константина, когда латынь уже была подпорчена наречием местных обитателей.
"Ave Nio!" - возглашали воины, служившие под началом графов Тулузы,
Прованса и Форкалькье, а отсюда и имя города: Авиньон.
Заметьте, любезный читатель, что все вышеизложенное относится к истории,
а мы достаточно благоразумны, чтобы не подменять историю романом.
Как вы видите, во все времена Авиньон был особым городом; кстати, он
одним из первых удостоился великолепного моста (этот мост был возведен в
1177 году молодым пастухом по имени Бенезе, пастырем овец, ставшим затем
пастырем душ человеческих, за что впоследствии удостоился канонизации). По
правде говоря, ныне от этого моста сохранились только три или четыре арки,
после того как он был разрушен в царствование Людовика XIV, в год 1669-й от
Рождества Христова, то есть приблизительно за пятьдесят восемь лет до начала
истории, о которой мы собираемся поведать.
Но самое блистательное зрелище Авиньон представлял в конце
четырнадцатого века. Филипп Красивый, полагая, что он даровал Клименту V и
его преемникам стражу, тюрьму и прибежище, на самом деле наделил их
придворными, дворцом и королевством.
Да, тогдашний Авиньон, это царство роскоши, неги и разврата со своим
дворцом и обосновавшимся при нем двором, и в самом деле был подлинным
королевством; его раздавшиеся чресла стягивал тугой пояс стен, которые
возвел еще Фернандес де Эредиа, великий магистр ордена Святого Иоанна
Иерусалимского; его развратные клирики возносили Тело Христово на распятие
руками, горевшими жаром блуда; его ослепительные куртизанки, сестры,
племянницы и наложницы пап выковыривали бриллианты из тиары, чтобы украсить
ими свои браслеты и ожерелья; наконец, там еще отдавался эхом лепет того
самого Воклюз-ского источника, что влюбленно нашептывал сладостное имя
Лауры, убаюкивая Авиньон под звуки исполненных чувственной неги песен
Петрарки.
Конечно, когда папа Григорий XI, вняв мольбам и увещеваниям святой
Бригитты Шведской и святой Екатерины Сиенской, в 1376 году оставил эти края
и 17 января 1377 года прибыл в Рим, Авиньон, лишенный былого блеска, хотя и
сохранивший свой герб (на червонном поле три нацеленных на вас золотых
ключа, поддерживаемых орлицей) и девиз: "Unguibus et rostris" ["Клювом и
когтями" (лат.)], превратился в скорбящую вдовицу, в покинутый дворец, в
пустую гробницу. Папы, конечно, хранили Авиньон, приносивший немалый доход,
но хранили его так, как хранят замок, в котором никто больше не живет; они
направляли туда легатов, однако те могли их заменить так же, как
управляющий - своего господина или как ночь - день.
Тем не менее Авиньон остался городом по преимуществу религиозным,
поскольку в те годы, когда начинается наша история, в нем еще насчитывалось
сто девять каноников, четырнадцать настоятелей приходов, триста пятьдесят
монахов и триста пятьдесят монашек, которые, вместе с многочисленными
подчиненными клириками, несшими службу при восьми капитулах, составляли
вкупе девять сотен служителей Господних, то есть двадцать восьмую часть